Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов

на трибунах. Дантон прежде всего будил их! Его голос вновь гремел, воодушевлял слушателей. Как только узнавали, что должен выступить Дантон, то все устремлялись к театру Тюильри.

О самых банальных, избитых вещах он мог сказать так, что его слова навеки входили в историю: «Велика слава тех, кто завоюет свободу Франции, кто обеспечит победу над ее врагами. Но нет ничего более великого, чем подготовить будущим поколениям систему обучения, достойную свободы. Надо дать народу национальное просвещение. Когда вы сеете его на широком поле Республики, вы не должны считаться с ценой семян для этого посева. После хлеба образование — первая потребность народа». Последняя фраза выбита на постаменте памятника Дантону в Париже…

Только речи, произнесенные им в августе — сентябре 1793 года, могли бы послужить великолепным украшением антологии ораторского искусства Франции. Его отказ от власти тем более казался непонятным, что Дантон дал ясную и дальновидную программу политики правительства по завершению Революции. Депутат, выдвинувший в сентябре кандидатуру Дантона в Комитет общественного спасения, так обосновывал свое предложение: «У Дантона революционная голова; только он сам может воплотить свой замысел; я предлагаю помимо его воли включить его в Комитет общественного спасения».

Почему же он отказался? Видимо, он предвидел небывало жестокую внутреннюю борьбу, уничтожение людей народа. Не хотел ввязываться в неизбежную схватку ярости, ненависти и страха. С него хватило прежних боев, которые он не сумел предотвратить. Он чувствовал усталость, отвращение к бесконечной братоубийственной распре. Ему не по душе схватка, где хороши любые средства, где царствуют клевета, ненависть. А он любил все делать с удовольствием, не принуждая себя. Он не умел ненавидеть и однажды признался: «Что до меня, то я никогда не буду клеветать ни на кого; нет во мне желчи, не в силу добродетели, а просто таков мой характер. Ненависть чужда ему. Она мне не нужна. Поэтому не могу я внушать подозрения даже тем, кто похваляется своей ненавистью ко мне».

Теперь Дантон чувствует себя плохо во всех отношениях. С середины сентября он болен, живет под Парижем. 13 октября он просит у Конвента официальный отпуск по болезни и уезжает с женой в Арси. В Париже он появится только в конце ноября, а за это время произойдет многое без него, а главное — против него.

В начале сентября «Комитет Робеспьера» более или менее успешно, по крайней мере временно, отбил наступление слева. Но в конце месяца Комитет общественного спасения атакуют уже не люди предместий, а депутаты Конвента. Из Вандеи, откуда до сих пор поступали бодрые донесения о том, что мятежники повсюду бегут при появлении республиканцев, приходят тяжелые новости. 14 сентября армия Клебера в десять тысяч человек разгромлена у Туфу. Армия Ронсена тоже потерпела поражение у Корона.

25 сентября Конвент извещен об этих неудачах и о том, что они явились результатом неумелого руководства Ронсена. Критикуют Комитет общественного спасения. Еще раньше многие говорили, что он главным образом занят укреплением своей власти и пренебрегает ведением войны. Затем с трибуны зачитывают письмо двух монтаньяров, близких к Робеспьеру, посланных с миссией в Северную армию. Письмо — грозный обвинительный акт о некомпетентности военного министерства. Армии не получают ни продовольствия, ни одежды, ни опытных офицеров. Выяснилось, что численность армии оказалась на 40 тысяч человек меньше официальной цифры.

Дантонист Тюрио, еще 20 сентября вышедший из Комитета общественного спасения, резко осудил всю его деятельность: «Теперь стараются внушить по всей Республике, что она не сможет существовать, если на все должности не будут назначены кровожадные люди… Надо остановить этот буйный поток, влекущий нас к варварству».

Комитет обвиняют в превышении власти, в тирании, в неспособности, в бездеятельности. Конвент сопровождает эту критику аплодисментами и выбирает в его состав депутата Бриеза, еще недавно находившегося с миссией в Северной армии. Комитет уже идет ко дну, когда Робеспьер взрывается. Все назначения даже в менее значительные комитеты Конвента теперь осуществляются только с его ведома. И вообще Неподкупный решительно отвергает всякую критику.

«В то время, — говорит он, — когда Комитет дни и ночи занят решением важнейших дел родины, вам вероломно преподносят доносы… Нас обвиняют в том, что мы ничего не делаем; но подумали ли вы о нашем положении? Нам приходится управлять одиннадцатью армиями, нести на себе бремя наступления всей Европы, разоблачать повсюду предателей, эмиссаров, подкупленных золотом иностранных держав, следить за непокорными администраторами и карать их, повсюду устранять препятствия и помехи к выполнению наиболее разумных мер; бороться со всеми тиранами, устранять всех заговорщиков, всех тех, кто представляет некогда могущественную своим богатством и своими интригами касту».

Робеспьер преображается. Маленький, скромный, скрывающий близорукие глаза за зелеными очками, он превращается в грозного обвинителя «доносчиков». Так он называет критиков Комитета. «Этот день принес Питту, — говорит он, — больше чем три победы. На самом деле, на какой успех он может рассчитывать? Ему нужно уничтожить национальное правительство, учрежденное Конвентом, разъединить нас, растерзать нас нашими же руками». Робеспьер откровенно намекает, что критики — агенты жирондистов: «Я напоминаю, что враждебная нам партия не мертва, что, даже находясь в тюремных камерах, она составляет заговоры, что змеи болота еще не раздавлены. Те, кто постоянно протестует здесь или вне этих стен, против лиц, возглавляющих правительство, сами показали, что у них нет гражданских добродетелей, и проявили свою низость».

Но, сурово предупреждает Робеспьер, «это не пройдет для вас безнаказанно… В Комитет поступают доносы на самих доносчиков; из обвинителей, какими они являются в настоящее время, они вскоре станут обвиняемыми». А затем следует суровый ультиматум, который обрушивается на головы депутатов Конвента как нож гильотины. Робеспьер требует либо безграничного доверия, либо его Комитет уходит в отставку:

«Я думаю, следовательно, что, если правительство не пользуется безграничным доверием и не состоит из лиц, достойных этого доверия, родина погибла. Я требую, чтобы Комитет общественного спасения был обновлен».

Неподкупный проявил себя блестящим тактиком. Он знает, Франция в отчаянном положении. На фронтах, в Вандее, в Лионе, Марселе, Тулоне — всюду смертельная опасность. Франция дошла до последней черты. Смена правительства? Но кто его заменит? Оппозиция Комитету стихийна, неорганизованна, разнородна. В Париже