После бури - Фредрик Бакман

про Суне, старого тренера основной команды. Что-то такое про собачку, которая попала на командное фото «Бьорнстада». Вроде того, что маскота теперь оплакивают даже самые страшные члены Группировки.

То, что произошло потом, было невероятно просто и эффективно, спонтанно и очевидно, глупо и разрушительно: парень, стоявший наискосок позади Тобиаса, начал лаять.

– Гав, гав, гав, – затявкал он, и сперва раздалось только несколько смешков вокруг.

Потом кто-то залаял громче:

– Гав! Гав! Гав!

И вдруг залаяла вся красная стоячая трибуна. Сначала в шутку, но через секунду это уже звучало как угроза. Соль на открытую рану. Прямая провокация. Бьорнстадские болельщики не стали отвечать им кричалкой или воем, они сделали кое-что похуже: они замолчали. И тогда смолкло все вокруг.

Трудно объяснить, какие звуки наполняют забитый людьми ледовый дворец, человеку, который никогда там не бывал, но даже хрустящие попкорном родители маленьких детей и уминающие хот-доги пенсионеры довольно быстро перестают слышать фоновый шум. Особенно в Бьорнстаде. Все настолько привыкли, что болельщики на трибунах орут друг другу «СУКИ» и «ПИДОРЫ», что они будто кричали это на иностранном языке – поедатели попкорна и сосисок и ухом бы не повели и, откинувшись на стульях, преспокойно продолжили бы болтать о погашении ипотеки, о внуках и о погоде. Быть может, они слегка избаловались, ведь со времени последней настоящей драки прошло уже больше двух лет. Все забыли, как срывается с места Группировка, поэтому были безмятежны, как дети, жмущиеся носом к стеклу вольера со львами. Крики чернокурточников сродни жужжанию вентилятора, которого не замечаешь, пока не выключишь.

Но в сгустившейся тишине, которая тут же охватила каждого в зале, живут только террор и ужас. Последний раз так было два года назад, но сейчас происходило вновь.

– ГАВ! – крикнул какой-то парень на трибуне красных, чересчур заведенный, чтобы заметить, что все остальные молчат. Кто-то шикнул: «Заткнись», кто-то попробовал кричать что-то другое, но было уже слишком поздно.

– Что будем делать? – спросил у Теему один из его парней, стоявших ниже.

Теему стоял, пристально глядя на трибуну красных с противоположного торца поля. В его глазах не было ничего. Ни эмпатии, ни прощения, ни милосердия. Может, он и думал о том, что пообещал Фраку не начинать разборок на этой неделе, но вообще-то он и не начинал. Фанаты из Хеда приехали в его ледовый дворец, к нему домой, чтобы хвастать, что они убили собаку Суне, а он должен сидеть сложа руки? Еще чего. В его голосе не было ни капли эмоций:

– Насрать. Свернуть им всем шеи.

Чернокурточники перескочили за перегородки и побежали, слаженно, как единое целое. Вся сидячая трибуна затаила дыхание, потом взвыла и пустилась в бегство: семьи с детьми и пенсионеры, спотыкаясь друг об друга, бросились врассыпную. Черные куртки, подобно огромной темной волне, накатили на трибуну, давя хот-доги и попкорн.

Адри схватила Теему за руку и крикнула:

– ТЫ ЖЕ СКАЗАЛ, ЧТО ВЫ ОБЕЩАЛИ КЛУБУ НЕ ЗАДИРАТЬСЯ?

Теему уставился на нее без тени раскаяния и ответил почти сочувственно:

– Клубу? Мы и есть клуб.

И тоже побежал, вместе с Беньи. Адри попыталась остановить брата, но это было бесполезно. Где-то в глубине души она, может, и не хотела его останавливать. Лай на противоположной трибуне смолк, превратившись в возбужденный ропот, но ладони Адри все еще помнили тяжесть маленького собачьего тельца, когда она опускала его в могилу. Может, она и не хотела насилия, но осуждать тех, кто сейчас его совершал, тоже больше не могла.

Отцы, столпившиеся в проходе к полю, почувствовали приближение опасности, как, заслышав отдаленный гул, чувствуют приближение цунами; они заорали детям, чтобы те немедленно покинули лед, началась паника, и хаос в одну секунду охватил весь ледовый дворец.

Тобиас увидел, как черные куртки бегут к ним с противоположного конца ледового поля, он заметил, как его собственная трибуна тут же разделилась надвое: на тех, кто начал отступать назад, и тех, кто кинулся навстречу угрозе. И мама, и папа всегда учили его бросаться в огонь, поэтому он не задумываясь перепрыгнул через ограждение, приземлился на бетон и со всех ног помчался на лед. Он думал только о том, как поскорее увести брата.

Ханна и Йонни побежали вниз с той же мыслью, но давка оказалась страшной, а хаос непреодолимым. Вместе с толпой их оттеснило в угол зала, к раздевалкам – именно там Бубу удалось протянуть руку и коснуться плеча Йонни. Йонни обернулся, и сердце его готово было разорваться на части, когда он услышал крик Бубу:

– ТЕСС СО МНОЙ! НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ! ЗАБИРАЙТЕ ТОББЕ И ТЕДА, ВСТРЕТИМСЯ НА ПАРКОВКЕ!

Ханна на долю секунды выпустила руку Йонни, и их тут же будто разнесло в стороны беспощадными подводными течениями – секунда, и они были уже в десяти метрах друг от друга. Из ниоткуда вынырнули мальчики – Тед в коньках и в защите, Тобиас, яростно размахивающий руками, чтобы проложить себе и брату дорогу. Теему и первые черные куртки уже добрались до трибуны болельщиков «Хеда». Те из «красных», кто остался защищать ее, разломали пол и отчаянно колотили досками, пытаясь остановить чернокурточников. Ломались носы, выворачивались челюсти, но черные куртки неумолимо наступали. Кто-то погибнет, пронеслось в голове у Йонни, но Ханна протиснулась вперед и схватила его прежде, чем он додумал эту мысль до конца.

– МАЛЬЧИКИ! ВЫВЕДИ МАЛЬЧИКОВ!

За ее спиной один из отцов «Хеда» рубился с двумя отцами из «Бьорнстада», кто-то заехал ей локтем в висок, и она чуть не потеряла равновесие. Видя это, Йонни раскидал всех, кто стоял у него на пути. Одновременно с другой стороны протиснулся Тобиас. Йонни едва узнал его: пятнадцатилетний мальчик выглядел как взрослый мужчина, лишенный всякого страха. Одной рукой он волок за собой Теда, другой помогал маме удержаться на ногах. В толчее открылся небольшой просвет, и вся семья ринулась к выходу. Мальчики, за ними Ханна, и самым последним Йонни. На ходу он обернулся, и это была ошибка. Он не заметил мужчину, бегущего из подсобки за раздевалками и неожиданно выскочившего из-за угла, они со всей силы сшиблись лбами, и на несколько секунд в голове у Йонни все смолкло. Потом он почувствовал на лбу что-то липкое, но боли при этом не было. Йонни растерянно моргал, глядя перед собой: в глазах стояла вода. Мужчина опустился на колени, из разбитой брови хлестала кровь. Это был Петер Андерсон.

86

Кровь

Кафетерий быстро наполнился перепуганными семьями с детьми, сбежавшими от хаоса. Не размышляя – на это просто не было времени, – Мира просто встала у входа, широко расставив ноги. Наивно решив, вероятно, что будет охранять