Генри VII - Милла Коскинен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фердинанд, естественно, предпочел бы, чтобы английский король никогда не встретил прекрасную Хуану, потому что выдавать её замуж и терять Кастилию, где теперь он был регентом, совершенно не собирался. Несомненно чертыхаясь в адрес ненормального англичанина, на которого даже обильно распускаемые слухи о безумии Хуаны никак не влияли, Фердинанд состряпал отписку, что вовсе не уверен в желании Хуаны, глубоко потрясенной смертью любимого мужа, когда-либо вступить во второй брак, но ежели такое чудо случится, то его величество Генри VII будет первым в очереди претендентов.
Похожую отписку он написал и дочери, которая имела неосторожность написать, что лучше умрет в Англии, чем будет жить в другом месте. Он понял, что ради брака с принцем Гарри Катарина готова абсолютно на всё, и никогда не поддержит ничего, что может оскорбить интересы Англии и её короля.
Король добивается своего
В самом конце сентября, к концу охотничьего сезона, Генри VII с сопровождением вернулся в аллею Темзы. Надо сказать, что выбор мест, где он останавливался, внезапно оказался специфичным. Манор Юлми он отжал у Саффолков. Дворец в Вокинге был отжат у леди Маргарет. Да-да, его величество каким-то образом вынудил маменьку сдать Вокинг ему и получить взамен куда как менее блестящий манор в Хансдоне. По слухам, леди Маргарет была чрезвычайно раздосадована. И вот теперь король наведался в свое последнее приобретение — манор в Ханворте, который был куплен у сэра Джона Хасси. Неизвестно, насколько добровольно сэр Джон расстался с этим манором, но на тот момент он не прогадал — Тюдоры обеспечили ему симпатичную карьеру, которая, правда, закончилась на плахе, но это уже история следующего царствования.
Вообще, именно Ханворт планировалось использовать как полутайное убежище для короля — он был рядом с Ричмондом, так что его величество мог в любое время вскочить в седло, и оставить позади двор с его требованиями и интригами. Надо сказать, что на другой стороне Лондона у него было ещё одно подобное убежище, Вестейд Холл. Как ни странно это прозвучит, но к концу жизни Генри VII определенно устал от своей королевской роли. Всё чаще даже приватные покои не давали ему той уединенности, которую он лихорадочно искал. Проживи он чуть больше, Англия, возможно, смогла бы увидеть передачу короны сыну при живом отце, пожелавшем удалиться от мира.
Действительно, роль короля, пока некоронованного, повсюду играл теперь принц Гарри. Никто, правда, не знает, насколько принцу было скучно таскаться повсюду за больным папенькой, как собачка на поводке, но что он мог? Любой его проступок неизбежно становился известен отцу, потому что вокруг были почти исключительно ставленники отца. Так что дебоширство, к которому были склонны юные аристократы, на данное лето категорически исключалось. Тем не менее, была с принцем тем летом связана одна странность — у него начали периодически пропадать драгоценности. Он якобы потерял дорогущее кольцо с рубином, подаренное ему матерью, потерял бриллиантовый перстень, подаренный Эдмундом Дадли, и в довершение ко всему, его слуги внезапно стали столь же рассеянными. Ральф Падси потерял изысканную золотую цепь, принадлежавшую принцу.
Похоже на то, что его высочеству не хватало карманных денег. Хотя то, на что он деньги тратил, особого гнева у короля вызвать не могло. Повсюду по пути королевского прогресса, принц посылал своих приближенных искать редкие музыкальные инструменты в свою коллекцию, и… сборники фольклорных пьес типа “A Gest of Robin Hood”, потому что принц просто обожал такие вещи. И обожал вживаться в роль Робина. Так, как он её понимал, разумеется. В общем-то, любому взрослому наблюдателю было понятно, что, сорвавшись с поводка, принц будет вести себя так, как он, собственно, себя и повел, так что на его дружбу с тихоней Уильямом Комптоном король и надзиратели за принцем отреагировали с некоторым облегчением. Комптону было за 20, и с 11 лет он был при дворе, внимательно наблюдая за происходящим. Вторыми по значимости ближними компаньонами принца были живчик Генри Гилфорд и его сводный брат Эдвард, через которых живущий в практической изоляции Гарри и получал информацию об окружающем мире.
Тем не менее, по сравнению с Чарльзом Брэндоном эти ребята (да и сам принц) были малышней. Брэндон был для окружения принца неиссякаемым генератором эмоций, варьирующихся от ужаса до восхищения. Он как раз бросил свою беременную невесту Анну Браун, чтобы жениться на её тётушке Маргарет Мортимер, чтобы, распродав приданое этой дамы, расторгнуть брак на основании близкого родства, сосредоточить свои усилия снова на Анне Браун. Поскольку Анна не проявила должного энтузиазма по поводу возвращения блудного жениха, Брэндон просто-напросто увез её силой и женился на бедняге в какой-то церкви в Степни, в присутствии Эдварда Гилфорда и Эдварда Говарда.
Принц Гарри предпочел увидеть в этой истории романтику. В конце концов, это было не так уж трудно — ведь Брэндон, в конечном итоге, практически нарушил закон, чтобы жениться на опозоренной им Анне. Спас леди в беде, так сказать. Благосклонная трактовка дикого по всем меркам поступка Брэндона была, в случае Гарри, практически наследственной. Хотя Генри VII трудновато заподозрить в склонности к романтическим порывам, в Хуану он влюбился именно потому, что она была классическим примером леди в беде. И его чувство только углубилось от убежденности в том, что король Фердинанд эксплуатирует слухи о безумии дочери, которые распускал о Хуане её супруг, чтобы держать под своей властью Кастилию. Пенн, в свою очередь, предполагает, что изначальный интерес к Элизабет Йоркской леди Маргарет зажгла в сыне, придумав историю о том, что эту златовласку преследовал с грязными намерениями её родной дядя, Ричард III. В самом деле, в свое время никто не мог сказать, откуда пошёл слух о планах Ричарда жениться на племяннице, но слух этот действительно сыграл свою роль в трагедии Ричарда, хотя тот публично и с неподдельным ужасом отрицал подобную дичь. И вот теперь скрытая романтичность отца и открытая романтичность бабушки передались Гарри, который, не смотря на репутацию, оставался романтиком буквально до последнего своего брака.
И в 1507 году принцу было куда выплеснуть скопившуюся потребность в романтических чувствах — ведь рядом была самая настоящая леди в беде, Катарина Арагонская. Не то чтобы
