Генри VII - Милла Коскинен

угроза неумолимой смерти. Кто-то хандрил и молился, кто-то пил и храбрился, а кто-то внезапно почувствовал скоротечность жизни как причину скинуть с себя иго обязанностей и совести.

Например, телохранитель принца, сэр Джон Рэйнфорд, ограбил итальянских торговцев, везущих в Лондон изысканную мебель. Правда, мебель потом пришлось вернуть, потому что выяснилось, что заказал её сам Генри VII для свадьбы принцессы Мэри. Как ни странно, сэр Джон никак не пострадал. Кажется, в дело вмешался могущественный родственник, сэр Генри де Морней, и сумел убедить короля и принца в том, что сэр Джон был не в себе.

Собственно, тот и был. В 1503 году он женился на дочери и наследнице богатого джентри Эдварда Найветта, но Найветт совершенно неожиданно умер в том же 1503 году, оставив большую часть своих земель под управлением молодой жены, дочери вышеупомянутого де Морнея. И 1508 год оказался для Рэйнфорда вдвойне паршивым, потому что его жена умерла, а тёща собралась замуж. Сэр Джон оставался в плане наследства яко благ, яко наг, а тут ещё эпидемия.

Правда, будущее показало, что, возможно, напрасно хлопотал чувствовавший себя странно виноватым де Морней, и напрасно принц новоявленного грабителя с большой дороги не наказал. Рэйнфорд в дальнейшем хоть и сидел в парламенте, и дожил до почтенных 70+ лет, но несколько раз обвинялся перед судом в убийствах (в 1511 и 1523 гг.), и каждый раз выходил с заседания свободным человеком. Томас Пенн высказывает мнение, что Рэйнфорд не был наказан потому, что в 1508 году не он один слетел с катушек, что явление было массовым. Действительно, есть свидетельства, что лондонские тюрьмы были переполнены. Правда, угодившие в эти тюрьмы не были сэрами, но грехом пограбить ближних в панической атмосфере эпидемии тоже явно не считали.

Эпидемия закончилась в конце августа, так же внезапно, как и началась. Жизнь могла продолжаться.

Король сходит со сцены

Среди придворных его величества (если точнее, то среди многочисленных капелланов) был один, который уже тогда умел удивить окружающих, даже повидавшего всякое Генри VII. Это был молодой Волси. Относительно молодой, конечно, уже перешагнувший рубеж 30-летия, но если учесть, что всему в жизни Волси был обязан себе, то этот быстрый прогресс от ремесленных кругов Ипсвича до ближайшего окружения короля внушает уважение. Попав ко двору, он сделал себя заметным довольно прямолинейным методом: смотался в Нидерланды, с дипломатической миссией к императору Максимилиану, за три с половиной дня. Король даже усомнился в том, что Волси покидал Англию, но факты подтвердили то, что казалось невероятным. Не знаю, насколько помогло делу то, что покровительство Волси оказывал сам сэр Ловелл, которому его порекомендовал бывший комендант Кале, удаляясь на покой. Ведь там, где был Ловелл был и всесильный Фокс. Во всяком случае, Волси точно имел лучших лошадей и не имел на своем пути вредных чиновников. Естественно, покровительство вельмож не было бескорыстным: Волси стал, в свою очередь, представителем их интересов при обратившем на него внимание короле.

Вообще, будущий кардинал уже тогда умел быть потрясающе убедительным дипломатом, когда хотел, и умел произвести впечатление. Во всяком случае, осенью 1508 года ему удалось довести затянувшуюся историю с обручением принцессы Мэри и наследника Габсбургов до логического финала. В Лондон прибыла испанская делегация во главе с англофилом и умницей Яном III ван Глимом, лордом Бергеном, и 17 декабря он надел на пальчик принцессы обручальное кольцо от имени того, кто в будущем заставит содрогнуться Францию и Италию, и чьей женой она никогда так и не станет. Подозреваю, что к большому своему удовольствию.

Подготовка к торжеству отнимала у Генри VII изрядную долю его сил и времени (он сам контролировал всё, вплоть до декора палат гостей), но интриговать он все-таки успевал. Теперь, когда его дочь должна была со временем надеть корону государства, простиравшегося от Испании до Польши и Венгрии, и от Неаполя до Нидерландов, слишком хитромудрый король Фердинанд стал казаться английскому королю скорее обузой, чем блестящим соратником, каким он был всего каких-то лет 8 назад. Так что пока в Лондоне были заняты празднованием обручения Мэри и развлекали послов, во Францию без всякого шума направился сэр Эдвард Вингфилд с предложением к королю Луи — почему бы им не поженить детей и не натянуть нос Фердинанду Арагонскому? Принц Гарри, по мнению его отца, прекрасно подходил для племянницы Луи, Маргарет Ангулемской.

В принципе, целью Генри VII было не столько обеспечить своего наследника супругой, в чьем прошлом не было бы ничего причудливого, вроде сохраненной в предыдущем браке девственности, сколько разрушить Камбрейскую лигу, враждебную Венеции, с которой английского короля связывали деловые интересы. Если бы Луи XII повернулся спиной к Максимилиану, с котором он уже много лет склочничал из-за Гелдерна, и пошёл против Фердинанда, то Венеция и сундуки Генри VII очень бы от этого выиграли.

Тем не менее, прибывший в Камбрей Вингфилд нашел там не только Максимилиана, Луи и папу Юлиуса II, но и страшно довольного собой Фердинанда, потиравшего загребущие ручки. Собственно, Вингфилд обнаружил, что совещание по Гелдерну было предлогом, а на самом деле совещающиеся стороны с энтузиазмом планировали погребальный обряд для величия Венеции. Введенный в курс дела, Генри VII повел в этой ситуации своеобразную игру. Во-первых, он категорически отказался в лигу вступать. Во-вторых, он немедленно проинформировал Венецию о том, что на самом деле происходит в Камбрее. В-третьих, он… ссудил Максимилиану 10 000 фунтов стерлингов.

Английский король надеялся сподвигнуть дорогого родича на отдельный пакт между Максимилианом и Венецией, но даже новые родственные отношения и большие планы не помешали ему взять у императора под обеспечение долга драгоценный камень в форме королевской лилии. При этом не стоит думать, что Генри VII совсем уж повернулся к Фердинанду спиной. Вовсе нет, его посол в Вальядолиде, например, преподнес королю Фердинанду поэму по поводу обручения английской принцессы с его внуком, и со вкусом отписал потом своему патрону, что «ваша милость может быть в полной уверенности, что для короля (Фердинанда) этот благородный брак стал источником недовольства, а не комфорта».

Отправив брачное посольство домой в январе 1509 года, Генри VII уединился в Хэнворте, и позволил себе заболеть. На этот раз, он должен был признать, началась финальная для него битва со смертью, которую он был обречен проиграть. Ничего неожиданного, к смерти он готовился последние 10 лет, так же ответственно и скрупулезно как вел свои бухгалтерские книги. Вообще, философское настроение той эпохи можно было заключить в меланхолическую фразу: «учись