Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев

— Да где же он сейчас? И почему царь мне сказал ничего?

— В темнице твой Анцили, очутился он там по приказу нашего Солнца.

Последние слова Яррилим произнёс с нескрываемым презрением. Аллавани несказанно тому удивилась. Но куда больше удивлялась она рассказу Яррилима.

Анцили приехал в Хаттусу с письмом от Хастияра. Тот сообщал, что люди Аххиявы напали на Трою. Троянцы послали за помощью к соседям и готовились отражать штурм города. Хастияр советовал укрепить западные гарнизоны и уделять больше внимания разведке.

Услышав это, Аллавани ахнула, и тут же прикрыла рот ладонью. Голова у неё закружилась, и она едва не лишилась чувств. Яррилим подхватил её под руку, он явно не ожидал, что она так отнесётся к его словам.

Анцили рассказал царю о своих дорожных приключениях. Вскоре после его прибытия в Трою началось вторжение аххиява и Хастияр тут же отправил его с письмом обратно. Анцили поначалу заблудился, ведь он плохо знал тамошние места. Потому и встретился с воинами врага, которые уже вовсю рыскали по округе. Он был ранен, стрела навылет пробила ему левое плечо. Но сумел уйти от погони. А потом долго добирался до Хаттусы.

Царь выслушал Анцили. Да, это были тревожные сведения. Но пока гонец добирался до столицы, прошло много дней. Война наверняка уже закончилась. Скорее всего, троянцы отбились сами, или с помощью соседей. Вряд ли война могла так надолго затянуться. Это же просто очередной пиратский набег. Они нередко случаются. Так предположил Арнуванда.

Царь слушал гонца с неудовольствием, а Арнуванда подвергал сомнению каждое слово Анцили. Царь кивал своему доверенному. Гал-сашала, по его мнению, говорил вещи дельные, справедливые. Сейчас, конечно же, не имело смысла посылать войско. Тем более, что большая часть хеттских войск действительно находилась на юге.

Хастияр в своём письме не просил помощи. Только предупреждал на будущее. Советовал. Советчик выискался.

Анцили, зачитывая советы хозяина, выбрал неосторожный поучающий тон, от которого царь пришёл в раздражение. Разглядел в словах простолюдина дерзость. Кивнул страже, те и заломили гонцу руки за спину. А тот успел выкрикнуть, что в прежние времена свободный хетт мог всегда прийти к своему царю и сказать ему, что вздумается. И нехорошо заламывать руки человеку вот просто так только потому, что он до царя хочет правду донести. Да и тащить его неизвестно куда.

— В темнице сейчас твой Анцили, — закончил рассказ Яррилим, — пока жив. Вот здоров ли, не знаю. Давно уж там сидит.

— Откуда ты всё это знаешь? — спросила Аллавани, держась за сердце.

— Это не важно. Может не всё, что рассказал тебе, так в точности и происходило. Сам я там не стоял, знаю с чужих слов. А посторонних ушей там немного было.

— Почему помогаешь?

— Да потому, что я тоже так думаю, как и твой Анцили. Что каждый свободный хетт должен иметь возможность прийти к царю и говорить с ним. Ведь царь поставлен над нами для порядка, а не для беззакония. И тот, кто мне это рассказал, так же думает. Теперь иди домой, госпожа Аллавани. И помни, что я тебе сейчас не говорил ничего.

Аллавани пошла к дому, ноги у неё больше не подкашивались. Все чувства будто перегорели разом.

Значит, слова Амфитеи правдивы. Аххиява напали на Трою. И там сейчас её муж.

Вот слова, переданные Яррилимом, что мол Троя наверняка сама отбилась, её ни капли не успокоили. Много времени прошло. Если отбились, муж дал бы о себе знать.

Трое нужна помощь. Но лабарна её посылать не намерен. Даже и рад он, что так случилось.

Осталась только одна мысль. С ней Аллавани и вернулась домой, по пути мысленно сочиняя письмо. К мужу своей сестры. Наместнику Верхней страны, энкуру Хаттусили. 

Глава 20. Гнев Посейдона

Троя

Лигерон орал от боли и катался по земле.

Эвдор подбежал к нему первым, наклонился.

Менестей, прикрываясь щитом, вырвал своё копьё из спины Хеттору. Оглянулся на Алкидаманта, всё ещё торчавшего на крыше и крикнул:

— Убери её!

Тот кивнул, подхватил девушку и исчез. Застучали копыта, заскрипели колёса. А колесница была не одна, как теперь видел Хастияр, всё ещё не поборовший оцепенение. Да и аххиява не четверо. Ещё несколько показались из-за угла дома, прикрываясь щитами. Что-то крикнули Эвдору, но тот не обратил внимания. Он осматривал ногу вожака.

— Что с ним? — крикнул Менестей.

— Калека, — мрачно бросил Эвдор.

Он встал, подошёл к телу Хеттору и пнул его. Потом подобрал копьё с широким наконечником, разорвавшее троянцу сонную артерию[161].

— Отличный бросок, — похвалил Менестей, сын Сперхея, — никто не смог бы лучше.

— Уходим, пока не опомнились, — приказал Эвдор.

— А с этим что? — спросил Менестей, указав на Хеттору.

— Да брось, уходим, помоги с Лигероном.

— А панцирь снять?

— Провозимся — вылезут!

— Не-ет! — проревел Лигерон.

— Что? — переспросил Эвдор.

— Псам! Псам скормлю! Без глаз, ушей и языка к Скотию побежишь, тварь!

Лигерон встал на колени. Попытался поставить на стопу раненую ногу, но снова взвыл от боли.

— Пса-а-ам! Су-у-ка!

Менестей в ранах понимал не хуже Эвдора и тоже видел, что это всё. Лигерон уже не воин. Калека. Навсегда. Может, конечно, научится на костылях прыгать.

— Помоги, Менестей, — крикнул Эвдор.

— Нет! — прорычал-простонал Лигерон, — режь этой твари ноги! Сухожилия режь!

— Зачем? — удивился Эвдор, — он же мёртв. Мертвее некуда.

— Режь! Веревку тащи! На колеснице она!

Эвдор понял.

«И труп протащу за колесницей!»

Ишь ты. Не просто так по злобе сказал. Подготовился Лигерончик.

— Можно просто привязать.

— Режь!

— Они могут напасть, — предостерёг Менестей, — надо убираться, пока не опомнились.

— Пусть смотрят... — выдохнул Лигерон.

Эвдор подогнал вторую колесницу, а Менестей тем временем орудовал ножом. Потом он привязывал верёвку к ногам Хеттору, а Эвдор торопливо вспарывал ремни панциря.

На стене молчали, будто троянцы все как один дар речи потеряли.

Хастияр опомнился. Огляделся. Алаксанду сидел, привалившись к стене. Выражение лица у него было...

Хастияр стиснул зубы. Над приамом склонился Атанору, пытался тормошить. Тот не двигался.

Хетт огляделся. Рядом Этримала пытался наложить стрелу на тетиву. При этом руки у него тряслись так, что он никак не мог попасть тетивой в распил костяной пятки.