Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев

Заскрипели отворяемые врата Трои. Хастияр шагнул в створ.

«Он прощается с женою, он прощается с родными...»

Не с кем ему прощаться.

«Сделаю, доча, я тебе лошадку с белой гривой...».

— Помогите ему, боги... — прошептал Атанору.

* * *

— Привет тебе, о Неб, владыка города Маати, я пришел к тебе, о мой повелитель, я явился, чтобы узреть твою красоту. Я знаю тебя, я знаю твоё имя, я знаю имена сорока двух нетеру, которые пребывают с тобой в зале Маати, которые живут наказанием грешников и питаются их кровью в день исчисления людских нравов. Воистину Неб-Маати — твое имя.

Смолистые дрова трещали, пожираемые жадным пламенем. В чёрное небо взметались снопы огненных мух.

Губы Менны шевелились, но собственной речи, слов Исповеди он не слышал, они тонули в низком гуле, рёве, или, скорее, утробном рычании толпы. И ему чудилось, что рык этот издаёт Стражница Амет.

Тварь плотоядно облизывается над сердцем Менны, что лежит на весах. Менна, леденея от ужаса, неотрывно смотрит на перо Маат на другой чаше весов. Пойдёт ли сердце вниз? Смотрит шакалоголовый Анпу. Смотрит Владычица Истин. Смотрят сорок два нетеру.

— Вот я пришёл к тебе и принес тебе правду. Ради тебя я уничтожил грех. Я не творил зла людям. Я не обижал членов своей семьи. Я не делал плохое вместо хорошего.

Языки пламени хлестали Менну по лицу тенями. Он хотел зажмуриться, отвернуться, убежать, но не мог пошевелиться.

Он молча смотрел на стену огня.

Сотни людей издавали низкий гул. Два обнажённых человека кружили друг вокруг друга в опасной близости от пламени. Оно играло тенями на их бронзовых, блестящих от пота телах.

Один из них, низко пригнувшись, бросился в ноги другому, захватил и попытался бросить, но тот вывернулся.

Монотонное гудение оживилось. Сменился тон. Теперь он одобрительный? Кого они приветствуют? Атаковавшего? Или того, кто смог защититься?

Стражница Амет облизывалась. Её низкий глухой рык страшнее голоса рыжегривого царя пустыни в ночи.

Сердце Менны обливалось кровью от леденящего ужаса. Сердце в груди. Сердце на весах.

Разве заставит оно застыть в неподвижности невесомое перо, что достала из волос своих Нефер-Неферу?

— Я не знался с дурными людьми. Я не делал того, что отвратительно. Я не творил каждый день сверх того, что мне было назначено. Моё имя не восходило к высокому положению. Я не командовал слугами. Я не принижал нетеру. Я не брал собственности скромных людей. Я не делал того, что отвратительно нетеру.

Он запнулся.

— Я не делал того, что отвратительно нетеру.

Не делал того, что отвратительно...

Лжёшь, Менна.

Он только что стал свидетелем невероятной мерзости, противной Маат. Мерзость совершил акайвашта со странным именем Фенех.

Аменеминет стал свидетелем и не предпринял ничего, чтобы помешать презренному нечестивцу.

Одно его слово...

И что бы случилось, скажи он это слово? Разве он царь? Разве властвует он над этими людьми?

Способно ли слово отвратить человека от страшного греха? Разве помогли слова Мерихору? Разве помогли слова тем его предшественникам, что пытались отучить акайвашта от их кровавых, противных нетеру обычаев?

Он промолчал. И теперь шептал слова Исповеди Отрицания, как будто Ка его уже покинула тело и он стоял в Зале Двух Истин, ожидая измерения своих грехов и приговора. Он видел не погребальный костёр и состязание героев. Он видел бесстрастные звериные морды Анпу и Тути. Невозмутимое прекрасное лицо Маат.

Он слышал утробный рык Стражницы. Кажется, исполненный радостного предвкушения.

Чаша с сердцем пошла вниз?

Пот градом катил по лицу, хотя он стоял далеко от костра и почти не чувствовал жара.

Менна шептал всё быстрее:

— Я не оговаривал слугу перед хозяином. Я не причинял боли и не был причиной страданий. Я не давал людям голодать. Я никого не заставлял рыдать. Я не убивал. Я не призывал к убийству.

О, благие нетеру...

Чаша с сердцем неумолимо клонилась вниз.

— Я не давал людям голодать. Я никого не заставлял рыдать...

Его трясло.

— Я не убивал... Я не убивал. Я не убивал!

Пол катил градом по лицу, разъедал глаза. Менна тёр их, но лучше не становилось.

— Я не вредил мужчинам и женщинам. Я не крал храмовых приношений. Я не похищал хлебы нетеру...

Он запнулся.

Не то, не то. Они не слышат.

— Я не причинял боли и не был причиной страданий. Я не давал людям голодать. Я не делал того, что отвратительно нетеру.

Он забыл все слова Исповеди, с самого раннего детства врезанные в память.

— Я не утяжелял гири весов, ради обмана.

Не то...

— Я не тушил огонь, когда ему время гореть.

Сейчас время гореть. Так пусть горит.

— Я чист. Я чист. Я чист. Я чист. Я чист чистотой великой птицы Бену, которая пребывает в Хонсу. Пусть зло не коснется меня в зале Маати, потому что я знаю имена нетеру, которые пребывают здесь, спутников Неб, Великого Бога.

— Не по-людски это.

— Что? — Аменеминет вздрогнул.

Он посмотрел на Теламона, который стоял на несколько шагов впереди, чуть в стороне. Тот услышал, несмотря на неутихающий гул толпы и треск смолистых дров. Обернулся.

— Не по-людски это, — повторил Теламон, — ох, не по-людски... Куда катимся...

Он выглядел растерянным.

Эту растерянность Менна сегодня видел в глазах многих акайвашта прямо с утра, когда в лагерь прикатила колесница.

К ней за ноги было привязано тело человека. Аменеминет поначалу не обратил на него внимания. Он, как и все смотрел на другое тело, которое Эвдор нёс на руках к шатрам мирмидонян.

Тело Лигерона.

— Ранен? — окликнул Эвдора Теламон.

Тот лишь резанул его, походя взглядом, но ничего не ответил.

Менестей Сперхеид оказался более разговорчивым и вскоре весь лагерь уже знал, что произошло.

— Это он, господин, — сказал Меламподу Алкидамант.

Тот ничего не понял, до сих пор не удосужился запомнить хотя бы несколько слов из языка этих дикарей. Но здесь, под стенами Таруисы Верховный Хранитель сидел не один, а с большой свитой. Воины, писцы, переводчики.

Перевели.

— Это он. Тот, кого ты искал, господин. Тот, кого ты хотел видеть в крови и пыли. Вот он, перед тобой.

Они явно ждали награды.

Менна молчал и смотрел на тело Хеттору. Смотрел долго, а потом повернулся и ушёл в свой шатёр.

Алкидамант сплюнул ему вслед.

Сколько времени прошло? Час, два?

Явился Теламон и зачем-то начал рассказывать «черноногому», что мирмидоняне решили