Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев

хорошо, её чужеземный выговор был едва заметен. Аллавани с любопытством разглядывала Амфитею, слушала её историю, пыталась вникать, но постоянно срывалась в собственные воспоминания и переживания — рассказ Хастияра о противостоянии в Милаванде.

После провала в Афинах Хастияр зимовал в Трое, не поехал в столицу. Собирался по весне снова присмотреться к Аххияве. Раздумывал, изменится ли что-то в поведении Тесея. В Хаттусе к его троянскому сидению отнеслись по-разному. Тур-Тешшуб спокойно, а вот Муваталли нервно. Масла в огонь подливал царский сын. Урхи-Тешшуб зудел у отца над ухом, что Хастияр струсил. Вот, дескать, провал и сразу в кусты, боится в столице глаза показать.

И провал-то был не сына Первого Стража, а всей политики Хатти, но как-то так само собой получилось, что этой неудаче присвоили имя Хастияра.

Урхи-Тешшуб тогда злорадствовал, но именно нежелание Хастияра возвращаться осенью во многом спасло Милаванду. Кто знает, как отреагировали бы троянцы на донесение Астапи. Милаванда — не вотчина приама.

Хастияр тогда прислал подробный отчёт и письма жене. В них он не скрывал своего впечатление от шпионки мицрим, не стеснялся в превосходных эпитетах, будто забыл, что письмо жене пишет, а не другу. Аллавани впервые за всю совместную жизнь ощутила укол ревности. Он был мимолётным. Когда Урхи-Тешшуб, отправляя Хастияра в ссылку, походя оскорбил его обвинением в супружеской неверности, Аллавани только усмехнулась про себя. «Ну, да, рассказывай, ничего ты не знаешь Солнце», — думала Аллавани. Уж ей то Хастияр знаком был получше, чем великому царю.

Но теперь, разглядывая Амфитею, снова начала переживать. В первую минуту даже заподозрила, что и ребенок этот Хастияра. Лишь когда выслушала часть истории критянки, немного успокоилась. Хастияр давно в Трое, а шпионка туда только ехала.

Хастияр после той истории повеселел, вернулась к нему вера в собственные силы. А в предыдущих письмах необычно неровные ряды значков прямо-таки кричали о его унынии.

Рассеянность хозяйки была вызвана не только «воспоминаниями» о мнимых похождениях мужа, но и словами Нарикаили, который прямо на пороге её огорошил заявлением, что эта женщина принесла весть, будто мицрим вновь подбивают аххиява в поход на Трою.

Сначала Аллавани попросту не восприняла эти слова всерьёз, и лишь спустя некоторое время, когда Амфитею усадили за стол и она начала рассказывать подробно, хозяйка ощутила, как по спине холодок пробежал.

От Хастияра за лето не пришло ни одного письма. Анцили, которого она ещё весной отправила к мужу, не вернулся. Мицрим подбивают аххиява в поход на Трою.

На Трою... Где Хастияр. От которого нет вестей.

На мгновение в глазах потемнело. Она вцепилась в край стола, чтобы не грохнуться в обморок. Это заметил Нарикаили, поддержал. Подал воды.

— Тебе нехорошо, госпожа? Желаешь прилечь?

— Нет, нет. Прошу тебя, продолжай, — попросила она Амфитею.

Та сидела, как на иголках. Её сын сейчас спал себе тихонько на руках у няньки хозяйских детей, но Амфитея постоянно порывалась встать к нему, спрашивала няньку, не холодно ли ему, а может жарко. Не пора ли кормить, или не кажется им, что младенца лихорадит.

— Нет, не кажется, — сказала Аллавани, — здоров твой сын, хвала богам. Уж поверь мне. А ты угощайся, поешь лучше с дороги. Так посидим, подумаем, и решение само найдётся.

Она постаралась произнести это спокойно, дабы успокоить гостью, да и себя, ибо какое там «посидим, подумаем», Аллавани не могла сидеть, ноги норовили во дворец бежать, к царю. Войско надо собирать, Трою спасать и вызволять мужа. Еле сдерживалась.

Амфитея продолжала рассказ. Тархунтасса встретила её и Эсима пёстрыми торговыми рядами, огромным рынком, на который съезжались торговцы со всех четырёх сторон света.

Только в дороге Амфитея осознала, насколько разумными были предложения Эсима и Антиклеи, и наоборот, необдуманным и легкомысленным стало её собственное решение. Напрасно она пустилась в путь с новорожденным младенцем.

Нет, ребёнок на удивленье хорошо перенёс дорогу. Может, морские боги оказались милостивы к потомку Миноса и сделали его первое путешествие на корабле лёгким и приятным. Хуже всего чувствовала себя его мать. Амфитея так беспокоилась о сыне, что и ночью спать не могла. То и дело просыпалась, всё ей казалось, что младенец кричит, или вовсе не дышит. Её то и дело мучили кошмары, в которых она всякий раз слышала плач сына, искала его, но никак не могла найти. А потом просыпалась, прижимала ребёнка к груди и плакала, умоляла его простить легкомысленную мать.

Не понимала, бестолковая, каким даром наградили её боги, вручив спокойного ребёнка, который только ест да спит. Эсим даже животом не особенно маялся.

Однако, как только они с кормчим прибыли в Тархунтассу, Амфитея решила, что здесь её путешествие закончится. Она отыщет хеттских чиновников, передаст им письмо для Хастияра, да с тем и вернётся на Алаши.

Дом наместника хеттского царя им указал первый встреченный горожанин. Куда сильнее удивилась Амфитея, когда услышала имя наместника. Вот тут она в который раз убедилась, что сами боги ведут её по избранному пути.

Тиватапара, нынешний градоправитель, на счастье, был дома. Назначение в Тархунтассу стало для него повышением. Сей город цари Хатти считали своей второй столицей. Временами даже первой. Тиватапара выказал лояльность новому царю, опять же Урхи-Тешшуб искренне считал, что стоит опираться на людей, которые при отце служили в отдалённых городах. Запад заокраинный — самое то.

Амфитею с обоими Эсимами проводили к наместнику. Тиватапара находился во внутреннем дворике. Маленькое помещение было сплошь засажено лилиями. Белые и жёлтые цветы благоухали так, что казалось, их аромат можно резать ножом и раскладывать на блюда. Сам хозяин разместился за столом в компании ещё одного мужчины, немолодого, одетого в пышный жреческий наряд тёмно-пурпурного цвета, расшитый звёздами. Голову незнакомца украшала высокая шапка с магическими знаками луны и солнца.

Тиватапара мало изменился с их последней встречи, ну ещё немного полысел, немного располнел, но был таким же многословным и любезным. Сейчас он вёл беседу с гостем, словно бусы на нитку нанизывал, так ладно строил разговор:

— Вообще, любезный Пентисарис, честь честью, но есть тут и ложка дёгтя.

— Это какая-же, почтеннейший? — поинтересовался жрец.

— Здесь полным-полно нагловатых простолюдинов, торговцев с сомнительной репутацией, а порой и просто жуликов, — объяснил Тиватапара.

— Но такова неизбежность, это обычное свойство больших торговых городов, — заметил Пентесарис.

— Не могу не согласиться. Потому я и спасаюсь от городской суеты в своём новом поместье, которое я приобрёл только осенью, но там уже столько всего успел сделать! Бывшие хозяева ни