Феникс (СИ) - Колышкин Владимир Евгеньевич

   2

   - Это мой подарок тебе, - Андрей бросил на стол книжечку в красном переплете (когда он смущен, всегда ведет себя грубовато). Под лучами солнца золотые буквы ярко вспыхнули. (Все-таки художественный вкус у Андрея довольно примитивен. На уровне обывателя. Любит все яркое, пестрое.) "Андрей Колосов. Стихи разных лет", прочел я название, сидя в плетеном кресле напротив брата. Мы отдыхали в моем виртуальном мире, на веранде летнего домика. За спиной шумели сосны, а перед глазами раскинулась бирюзовая ширь условного моря.

   Не перестаю удивляться насколько совершенно киберпространство (личное и общественное) странников. Можно сказать, оно реальнее, чем сама реальность. Здесь возможно испытать и пережить все мыслимые и немыслимые приключения духа и тела. Со всем комплексом ощущений.

   Я беру виртуальную книгу, над которой мой брат работал между делами, листаю белые хрустящие страницы. Тонкая рисовая бумага превосходного качества, шрифт легко читается (а вот иллюстрации никуда не годятся, надо будет ему в этом помочь). Книга даже пахнет типографской краской, хотя на самом деле это просто файл. При желании, книгу тут же можно размножить хоть в миллионах, хоть в миллиардах экземплярах. А также, опять же при желании, можно исправить, переработать и дополнить.

   Вот оно, неоспоримое преимущество виртуального мира перед миром реальным.

   - У тебя стиль стал много лучше, - осторожно хвалю я братца. - И этот твой юмористический оттенок мне нравится. Поздравляю. Вообще... скажу, что Поэзия - достойное занятие для Странника.

   Братец мой польщен, смущен и чувствует себя неуютно.

   Не часто я его хвалил... ох, дурак такой, не часто!.. Я был успешным художником - персональные выставки, богемные тусовки, похвалы ценителей искусства, интерес со стороны СМИ. А у него тупая работа. Жалкие попытки сочинять стихи...

   Может быть, моя похвала в трудную минуту жизни удержала бы его от рокового шага.

   Андрей работал в государственном банке инкассатором. Однажды его так допекли обстоятельства, что он решил застрелиться прямо в машине. У него отобрали оружие, надавали по шеям. Но он все-таки успел выстрелить. Пуля пробила мешок с деньгами.

   Был поздний час, все клерки разошлись по домам. Андрей сходил в ближайший гастроном, купил бутылку коньяка. Заперся в туалете банка, сделал петлю из пояса от пальто. Пил коньяк с удавкой на шее и никак не мог решиться. Выпив всю бутылку, он отключился. И все решилось само собой.

   На горле его была ужасная рана от пряжки ремня. Кое-как её закрыли воротничком рубашки и узлом галстука.

   Мать плакала, не переставая, много дней, чуть не ослепла. Несчастная наша мама... Так до конца жизни она не могла простить жену Андрея. Это из-за нее он покончил с собой в 28 лет, говорила она, бедный, бедный мой дурачок...

   Чтобы спрятаться от моего взгляда виртуальный мой брат надевает на глаза черные зеркальные очки. Я тоже отворачиваюсь. Солнце, отраженное в море, слепит мне глаза. Прищурившись, я смотрю, как очередная волна зарождается под водной поверхностью, быстро бежит к берегу, делаясь все более высокой, и вот она уже взлетает гребнем, который переламывается и обрушивается на берег, гонит перед собой пену, шуршит галькой, лениво откатываясь назад. Чайки о чем-то кричат, летая над водой, ходят по берегу, роясь в бурых сплетениях водорослей, выброшенных на берег вчерашнем штормом. (Вчера я, увидев военные приготовления, немного переволновался, вот оно и заштормило.) На горизонте, подернутом дымкой, белым облачком едва виднеется клипер с туго надутыми парусами. Откуда он взялся, куда идет - я не ведаю. Наверное, подсознание его родило.

   Вообще-то, в моем мире жить нестрашно. Здесь много покоя и даже лени. Ленивая созерцательность мне помогает думать. И работать. Буквально - творить. Я давно уже не пишу картин, разве что иногда делаю какие-нибудь графические наброски. Мне смешны сейчас мои потуги над жалкими двумерками. Теперь я творю целые миры, причем не застывшие, а в динамике. Я люблю свою вселенную и не очень часто хожу к кому-нибудь в гости. Такие посещения меня выбивают из привычной колеи.

   Когда я бываю у брата, у него вечно везде бегают какие-то дети, плачут, дерутся, гвалт устраивают. И почти всегда звучит тяжелый рок, еще первого призыва: "Степные волки" и прочая гадость. На этой музыке вырос мой брат, сформировался и окаменел его вкус. Я этой музыки не понимаю. Он не понимает моей. Однако обоим нравится Лунная соната Бетховена. Хоть в чем-то сходимся.

   Об общественном киберпространстве и говорить не приходится. Мир Странников мне совершенно чужд. Нет, там по небу не ездят мотоциклисты, не бегают разные типы с огнестрельным и холодным оружием, но механическая суетня каких-то блестящих лент мне абсолютно непонятна и чужда, шокирует она меня и пугает. Андрей тоже говорит, что почти не посещает общественный виртуальный мир Странников. Только ради какой-нибудь информации я ползком пробираюсь в их глобальную сеть. Завел там знакомство с одной особой по имени Астра, которая мне помогает разобраться в информационных потоках, и тем я доволен.

   3

   - Ну, рассказывай, - говорю я, - где был, что делал?

   - Сопровождал группу переселенцев на Терпсихору. Эта планета была открыта земляками еще с десяток лет назад. Весьма перспективный мир. Чуть ли не рай. Расселяемся понемножку. Кстати, среди переселенцев есть потомки из нашего колена. Джордж и Анна Колосовы с сыном Андреем. Этот мой тезка - интересный малый, небесталанный: рисует, сочиняет музыку. Да не простую, а духовную, медитативную. Странно это... Уж кого-кого, а музыкантов в нашем роду, кажется, не было.

   - Ничего странного в этом нет, - говорю я. - Да будет тебе известно, что наш с тобой далекий прадед, Михаил, сын казачьего атамана Макара Колосова, служил священником. Так вот он сочинял церковные гимны. В основном это были псалмы: сам писал текст и мелодию к ним. Да такую странно-притягательную, что к нему приходили люди из чужих приходов, чтобы послушать чудные песнопения. Обиженные попы настучали на него в Епархию. Михаила разжаловали в дьячки и сослали в глухую деревню. И только перед революцией восстановили в сане священника... Его, возможно, и не разжаловали бы, но когда прибывший к нему легат Синода стал читать мораль, то пращур наш молча взял его за шиворот и пинком под зад спустил со ступенек крыльца.