Европейская поэзия XIX века - Антология

ВЕЧЕРНИЕ КОЛОКОЛА

Перевод И. Кузнецовой

Когда колокола, взлетая над долиной,На землю медленно опустят вечер длинный,Когда ты одинок, пусть мысли в тишинеЛетят ко мне! Летят ко мне!

В тот час колокола из синевы высокойЗаговорят с твоей душою одинокой,И полетят слова по воздуху, звеня:Люби меня! Люби меня!

И если ты в душе грустишь с колоколами,Пусть время, горестно текущее меж нами,Напомнит, что лишь ты средь суеты земнойВсегда со мной! Всегда со мной!

И сердца благовест с колоколами рядомНам встречу возвестит наперекор преградам.Польется песнь небес из выси голубойДля нас с тобой! Для нас с тобой!

ИДИТЕ С МИРОМ

Перевод И. Кузнецовой

Идите с миром, боль моя,Довольно вы меня томили,Пленяли и с ума сводили…Увы, любимый, боль моя,Вас только в мыслях вижу я!

Но имя ваше без трудаВ плену меня удержит прочноИ, нитью огненной заочноМне жизнь опутав навсегда,Здесь вас заменит без труда.

Сама не ведая того,Могла свершить я преступленье,Судьей невольным в искупленьеМне вас послало божество,А вы не ведали того?

Я помню и огонь и смех,Мечты и музыку вначале,Потом пришла пора печали,Бессонница взамен утех…Прощайте, музыка и смех!

В далекий край лежит ваш путь,Где вьется ласточкой игривойПоэзия любви счастливой.Чтобы за ней пуститься в путь,Вы сердце мне должны вернуть.

Пусть эти слезы в тишинеПред богом вам придут на память,Ведь вас они не могут ранить.Но вспоминайте обо мнеЛишь за молитвой, в тишине!

МОЛНИИ

Перевод И. Кузнецовой

О молнии любви, высоких гроз удары,Средь гнезд разметанных вы сеете пожарыИ смерть, но небосвод навеки тьмой одетДля тех, кто потерял ваш несравненный свет!

ШАРЛЬ-ОГЮСТЕН СЕНТ-БЁВ

Перевод М. Донского

Шарль-Огюстен Сент-Бёв (1804–1869). — Знаменитый критик и историк литературы; оставил и несколько сборников стихов. Наибольшим успехом у современников пользовался первый из них, «Жизнь, стихотворения и мысли Жозефа Делорма» (1829), написанный от имени бедного, рано умершего студента из парижского предместья. Лирике Сент-Бёва не свойственны кричащие краски, громкие гиперболы. С интимной доверительностью она повествует о навсегда ушедших днях детства, об одиночестве мечтательной души, утратившей радость наивной веры. Но, при всем их внимании к событиям внутренней жизни, стихи Сент-Бёва отличает редкий для романтической поэзии интерес к неприметным мелочам повседневности, ко всему, что окружает героя, — будь то скромная красота сельской природы или суета шумных городских улиц.

РАВНИНА

Моему другу Антони Д.

Октябрь

С уборкою хлебов покончено давно,Поля обнажены, и в закромах зерно;Теперь, того гляди, покроет землю иней,И осень, что холмы так красила доныне,Чей драгоценный плащ был золотисто-рдян,Готовится бежать, закутавшись в туман.О, как бескрасочна равнина, как уныла!Даль помертвелая безрадостно застыла;Лачуги редкие виднеются вдали,Их стены в трещинах, мхом кровли поросли,И мнится — каждый дом пуст, холоден и темен:Ни света, ни дымка… Вблизи каменоломен —Нагромождения из глыб известняка.Застыли мельницы: намолота мука.Есть краски блеклые лишь на лесистых склонах,Осталась часть листвы там на древесных кронах:Деревья, коль они стоят к плечу плечом,Сильнее, чем когда растут особняком,Как человек сильней в кругу семьи сплоченной.И предзакатными лучами позлащенныйВверху желтеет лес, тогда как здесь, у нас,Неяркий солнца свет уже совсем погас.Равнина в сумерках особенно тосклива:Вот поле — борозды, проложенные криво,Мотыгой вскопаны, ведь здесь за редкость плуг;Вот облетевший куст; вот каменистый луг;Десяток чахлых лоз — поломаны подпорки;Кострище черное; сидящий на пригоркеМальчонка-пастушок: своих овец и козПасет он на жнивье; лохматый черный песЛежит у ног его и взглядом безразличнымСледит, как роется на поле свекловичномСтаруха нищенка, — увы, напрасен труд.Поодаль — скрип колес и смрад: навоз везут.Кузнечик жалобно в сухой траве стрекочет.Пчела, хоть чуть жива, но все еще хлопочет,К засохшему цветку приникла хоботком.Прохожих нет; лишь три охотника гуськомБредут, усталые и злые, без добычи,—Шатались целый день и попусту — нет дичи.А я, не торопясь, свой продолжаю путь,Чтоб там, под тисами, присесть и отдохнуть.

ЖЕЛТЫЕ ЛУЧИ

(Фрагменты)

Порою летнею, когда, по воскресеньям,Зной переждав дневной, с веселым оживленьемВсе за город спешат,Устроясь у окна своей мансарды тесной,Сквозь щели жалюзи на сей исход воскресныйЯ устремляю взгляд.

Мечтой к заветному привороженный мигу,Смотрю, держа в руках наскучившую книгу,На праздничный народИ жду — под гул толпы, под говор, смеха всплески,Что жаркой желтизной на белой занавескеЛуч солнечный мелькнет.

Вот он — единственный, сладчайший миг недели:Пройдя сквозь жалюзи, потоком хлынул в щелиРой золотых частиц;Мое духовное он обостряет зреньеИ оживляет вновь в моем воображеньеРой мыслей, чувств и лиц.

Вновь связываются оборванные нитиДалеких радостных и горестных событий,Прошедших благ и зол.Когда-то в этот час кюре после вечерни,Сказав нам о добре и о житейской скверне,На хоры нас повел.

Светильник масляный и восковые свечиБросали желтый свет на строгий лик Предтечи,На Девы нежный лик.Наш старенький кюре, приблизясь к аналою,Весь желто-восковой, как колос под косоюГлавой своей поник.………………………………….Я вспомнил тетушку, прошедший год… Как кроткоОна ждала конца. Была старуха теткаВсегда ко мне добра.На тело, саваном обвитое, сухое,Такое жалкое, глядел я, молча стояУ смертного одра.

Для гроба мерку снять пришли мастеровые,Кюре читал псалтырь… И свечи восковыеСтруили желтый свет.Глядел на мертвую, на родственников лица,Но повторять молитв не мог: нельзя молиться,Коль веры больше нет.

Слез не было, хоть знал — она меня любила…Стара и мать моя. Еще одна могила,—Уж зев ее отверст,—И скроется навек, в тиши могильной тлея,Все то, что я любил; останусь на земле яОдин, один как перст.

Увы, исчезнет все, что дорого и свято.Не станет матери… Нет ни сестры, ни брата,Ни любящей жены…По солнце снизилось до крыш, и в зыбких пятнах,Отбрасываемых на ткань лучей закатных,Уж нет той желтизны.

Покою, радости в моей душе нет места.Вовеки не шепнет мне юная невестаЗастенчивого «да»;С любимой об руку, в волнении едином,Мне в церкви не стоять под желтым балдахином.Вовеки, никогда!

Никто в мой смертный час, в тот миг, что неминуем,Не склонится ко мне с прощальным поцелуемИ лить не станет слез.Не нужный никому и никому не милыйОкончу дни свои; и над моей могилойНе будет желтых роз.

Стемнело… Голоса былого замолчали…Спускаюсь и — туда, где тонут все печали:В людской водоворот.Полны все кабачки. Толкучка, шум нестройный;Калека под хмельком куплет малопристойныйПростуженно орет.

Бранятся, шутят, пьют — резвятся на свободе;Целуют, тискают при всем честном народеПодвыпивших подруг.И, сытый зрелищем житейской карусели,Я дома до утра ворочаюсь в постелиПод выкрики пьянчуг.

АЛЬФРЕД ДЕ МЮССЕ