100 великих узников - Надежда Ионина

Филиппинцы хотели видеть X. Рисаля во главе своей революционной борьбы, да и сам он горел желанием окунуться в практическую работу. Он созывает первый митинг, на котором призывает всех к единению, горячо говорит о патриотизме и политической независимости родины. В 1892 году X. Рисаль создает "Филиппинскую Лигу", учредителями которой были 18 человек: половина их были видными членами масонских организаций, остальные принадлежали к различным кругам буржуазной интеллигенции Филиппин. Однако были в этой организации и представители мелкой разночинной интеллигенции, а также народных низов. Всех их связывало общее стремление к национальной независимости Филиппин, хотя они и по-разному представляли пути к достижению этой цели.

Охваченный небывалым подъемом и окрыленный первыми успехами, X. Рисаль едет в провинциальные центры, чтобы привлечь в свою организацию новых членов. Но вскоре его вызвали к генерал-губернатору Деспухолу, который обрушился на поэта с громовыми обвинениями, размахивая брошюрой "Бедные братья", якобы найденной в чемодане его сестры. Под усиленным конвоем X. Рисаля отправили в старинный форт Манилы и заключили в одиночную камеру, за которой установили неусыпный надзор. Поэта стерегли как опасного государственного преступника, не допуская никаких сношений его с внешним миром. Однако заключение X. Рисаля в одиночной камере длилось недолго. Вскоре его без следствия и суда отправили на пароходе "Себу" в Дапитан — отдаленный городок, располагавшийся на северо-восточном побережье острова Минданао (в "языческом" районе Филиппин). X. Рисалю отвели помещение в доме командира небольшого военного отряда, стоявшего на острове, но во время своего изгнания поэт пользовался относительной свободой. За четыре года ссылки он не написал ни одного крупного произведения и все свое время посвятил этнографическим исследованиям: изучал обычаи и самобытную культуру местного народа, обучал население грамоте и лечил его… Свои личные потребности X. Рисаль ограничил до минимума, а весь свой медицинский гонорар отдавал на нужды Дапитана: на средства поэта в городке были проведены водопровод и уличное освещение.

Несмотря на строгий контроль за перепиской и посетителями, до X. Рисаля доходили слухи о готовящемся в народе взрыве, неизбежность которого он уже давно предчувствовал. В "Филиппинской Лиге" после его ссылки отчетливо наметились два лагеря: буржуазных членов организации охватили страх и растерянность, реформаторы колебались и старались ограничить все действия сбором средств на нужды своего союза и на издание газеты. Противоречия возрастали день ото дня, и в 1893 году "Филиппинская Лига" была распущена, а вместо нее создана организация широких народных масс "Катипунан". X. Рисаль, изолированный в Дипутане, тем не менее, продолжал владеть умами соотечественников. Но в начале ноября 1896 года тяжелые решетки форта Сантьяго закрылись за ним во второй раз.

Под строжайшей охраной X. Рисаля препроводили в ту самую камеру, где он находился в 1892 году. Связь поэта с внешним миром была полностью прервана, на первых порах даже родственникам не разрешали видеться с ним. Однако колониальные власти понимали, что перед лицом всего мира X. Рисаля нельзя казнить без суда и улик — все равно каких, пусть даже и вымышленных. Правительственные агенты пытались выудить у знакомых поэта признания, что тот является членом "Катипунана" и участвовал в подготовке восстания. Долгие дни подвергался изощренным пыткам Пасьяно — брат X. Рисаля. Пальцы его левой руки зажимали в тиски, а в правую руку вкладывали перо, чтобы он подписал лжесвидетельство. Несколько раз Пасьяно терял сознание от нечеловеческой боли, но палачи не смогли вырвать у него ни одного признания и выпустили его только после того, как довели почти до полного сумасшествия. Другие филиппинские патриоты тоже мужественно перенесли все допросы и пытки, так что даже испытанным следователям ничего не удалось добиться от них. Не получив ни одной улики, которая бы доказывала участие X. Рисаля в подготовке восстания, колониальные власти обвинили поэта в создании "Филиппинской Лиги", которая якобы явилась прототипом "Катипунана". Искусно подобрав цитаты из его произведений, враги быстро подготовили обвинительный акт и передали поэта военно-полевому суду. С самого начала следователи и судьи были уверены в виновности X. Рисаля, поэтому исход дела был предрешен заранее.

В тревожном ожидании поэт провел 17 томительных дней, потом его вызвали на первый допрос, где сообщили о предъявляемых ему обвинениях: создании незаконной организации "Филиппинская Лига" и ряде уголовно наказуемых деяний, которые привели к мятежу. Главный следователь Ф. Оливе был доволен: у него есть почти 30 доказательств "вины" X. Рисаля — письма, документы, стихи "подрывного" содержания и показания лжесвидетелей. Его не смущает, что некоторые стихи принадлежат не X. Рисалю, главное — в них присутствует "мятежный дух", а в литературные тонкости он вдаваться не намерен. Так что поэту не спастись: следствие ведут военные, судить поэта будет военный суд, обвинитель тоже будет военным, а для них неважно, виновен поэт или нет.

В качестве защитника X. Рисаль мог выбрать только кого-нибудь из предложенных ему по списку испанских офицеров, и он выбрал лейтенанта Луиса Тавиеля де Андраде. Как все испанцы, тот готов был на все, чтобы сломить сопротивление повстанцев. Но он был человек добросовестный, внимательно прочитал "дело Рисаля" и обнаружил, что представленные документы не доказывают "вину" поэта. Адвокат искренне хотел вырвать X. Рисаля из рук палачей или хотя бы добиться смягчения приговора. Он просил судей быть справедливыми и выслушать поэта, но красноречивое выступление защитника судьям показалось неубедительным. Инсценировка суда тянулась несколько дней, чтобы перед лицом мирового общественного мнения можно было "юридически" оформить расправу над национальным поэтом Филиппин.

Подошли рождественские праздники, и процесс был прерван, но уже 29 декабря судьи признали X. Рисаля виновным и приговорили к расстрелу. Как только весть о приговоре облетела Манилу, власти приняли все меры предосторожности, так как ожидали, что семья X. Рисаля спровоцирует беспорядки, чтобы не допустить приведения приговора в исполнение. Но дон Франсиско был уже совсем дряхлым, брат Пасьяно едва оправился от перенесенных пыток, и только донья Тереза отправилась с прошением во дворец губернатора, но ее там не приняли.

А в это время в верхах католической миссии в Маниле развернулась бурная деятельность. Церковники прекрасно понимали, что вскоре к славе X. Рисаля как национального героя добавится и ореол мученика. Ах, если бы он отрекся от своих "заблуждений"! Тогда церковь получила бы неоспоримый козырь, и чтобы добиться этого, архиепископ Носаледа поручил монахам-иезуитам заставить X. Рисаля отказаться от своих взглядов. И те принялись за дело. Семь монахов, сменяя друг друга, обрабатывали поэта, но все их усилия были напрасны.

Один день оставалось провести X. Рисалю в камере, и при свете небольшой керосиновой лампы он написал последнее "прости" родине и друзьям. Он знал, что после казни все его бумаги будут захвачены властями; при последнем прощании ему не дали даже прикоснуться к руке матери из опасения, что она передаст сыну яд и тот избежит уготованного ему приговора. Но узнику очень хотелось, чтобы его последние слова дошли до народа, и он спрятал стихи в лампу, которую при прощании отдал сестре.

И вот наступил роковой день. Над Манилой вставало прозрачное декабрьское утро, в хрустальном воздухе рисовались далекие горы и конус вулкана Коррехидор. С рассветом потекли к месту казни толпы филиппинцев, с суровыми лицами и стиснутыми зубами, чтобы в последний раз взглянуть на своего национального героя.

За X. Рисалем пришли в 7 часов утра. Ему крепко связали руки за спиной, локоть к локтю, и окруженного двойным кольцом стражи вывели из тюрьмы. Выстраивается процессия: впереди идут трубач и барабанщик, потом — X. Рисаль с двумя монахами по бокам, за ними — адвокат, который должен был сопровождать своего подзащитного до места казни. Начальник охраны отдает команду, и процессия трогается в путь….

X. Рисаль принял смерть с гордо поднятой головой и открытыми глазами, устремленными в небо. После его смерти враги стали распространять многочисленные версии, что за несколько часов до казни поэт не только причастился — что вполне возможно! — но и письменно отрекся от "ереси", примирившись с церковью. Только вот представить текст этого отречения они не могли. Оно как будто "случайно" было найдено только в 1935 году, но вокруг него до сих пор кипят страсти. Те, кто не верит в подлинность отречения, доказывают подложность текста как материальными свидетельствами, так и тем, что не мог поэт перед смертью перечеркнуть все им сделанное. Другие же, напротив, утверждают, что перед лицом смерти с человеком может произойти всякое. Однако если бы X. Рисаль отрекся, то ему не отказали бы в христианском погребении, а между тем он похоронен без гроба, на запущенном кладбище, и в кладбищенской книге имя его значилось среди тех, кто умер без покаяния.