Темный ангел - Салли Боумен

– Где он?

– Вон там внизу, в березовой роще. Он курит трубку. Я думал, что так никогда и не дотащу его до дома. А он все говорит и говорит – о Фредди, что он несет! Он думает, что убил Шоукросса…

– Что? – Фредди, который уже начал спускаться по склону, резко остановился.

– Да, он так говорит. Он так считает. Фредди, это все война. Он сам не понимает, что несет… В чем дело?

Стини, кинувшийся к Фредди, только сейчас увидел лицо брата.

– Боже мой, – сказал Фредди.

Стини, повернувшись, увидел то, на что смотрел Фредди. Прямо под ним четко виднелась живая картина: Мальчик, ружье и собачка Констанцы. Шпиц, который с того места, где они стояли, казался пятнышком белой шерсти, продолжал пребывать в том же положении; Мальчик сменил позу. Теперь он стоял примерно в двенадцати футах от животного, вскинув ружье, – он держал собачку на мушке.

– Он собирается пристрелить ее. Фредди, он хочет стрелять. Сделай же что-нибудь… побыстрее… крикни ему, Фредди, отвлеки его внимание, махни ему…

Фредди открыл рот. Из него не вырвалось ни звука. Он замахал руками. Стини присоединился к нему. Им наконец удалось издать несколько хриплых криков. Они снова кинулись бежать, потом остановились. Они услышали вскрик.

Крик был оглушительный, громовой, он разнесся в воздухе, между стволами деревьев, эхом отразился от тонкой ледяной корки на озере. С голых ветвей поднялась стая ворон и, испуганная, стала кружиться над лесом. Мальчик вскинул голову, наблюдая, как они планируют. Он говорил Констанце, что будет орать в ее честь, и вот это сделано: он, как и поклялся, издал вопль, с которым идут в штыковую атаку, от которого у врага должна застыть кровь в жилах, столь громкий, что его можно услышать и в Лондоне, и в поезде, идущем на север, вот какой это был крик.

Снова приложив ружье к плечу, он опять склонил голову, взяв собачку на мушку. Сверху Стини и Фредди видели, что он собирается делать. Шпиц, глупая собака, не обращал внимания на ружье.

Мальчика начало колотить. Никуда не деться. С этой дрожью не всегда удавалось справиться, даже издав крик. Мальчик нахмурился. Он поднял глаза кверху на фигуры своих братьев, которые бежали к нему, размахивая руками.

– Убирайтесь! – гаркнул Мальчик, собираясь снова взяться за дело – ему предстояло прикончить эту собачонку. Он опять вскинул ружье. Но они продолжали бежать, размахивая руками и вопя что-то. Мальчик повернулся к ним спиной. Он отошел на несколько футов, скрывшись с их глаз: на этом месте когда-то в день пикника сидела Констанца. Забыв о собачке, он присмотрелся к тому клочку земли, где корни берез основательно врылись в землю. Он притронулся к карману куртки, в котором лежало письмо для Гвен, точнее, одна записка для Констанцы, другая для Гвен – так будет вернее.

Ему оставалось надеяться, что он достаточно четко и ясно все изложил в них. Он понимал, что должен избежать всяческих неприятностей и неразберихи – к чему порой с самыми ужасными последствиями склонны некоторые люди. Он не хотел сносить себе челюсть или выпускать кишки, что может случиться, если ружье поведет в сторону: мать будет расстроена таким зрелищем. Ему хотелось лишь – и он был уверен, что все объяснил ей, четко и исчерпывающе, – разнести себе мозги одним аккуратным выстрелом, чтобы уж ничего не осталось. Конечно, если он вернется в окопы, немцы без труда окажут ему такую услугу. Тем не менее он не мог на них полностью положиться.

Мать поймет. Мальчик наклонился. Он надежно установил «парди» стволом вверх, врыв его приклад в сырую землю. Он приблизил его к себе и посмотрел вдоль ствола. Он погладил посеребренный казенник, украшенный рисунком, гравировку которого отец сам выбирал много лет назад. Он открыл рот и чуть откинулся, чтобы мушка беспрепятственно прошла между зубами и уперлась в нёбо.

Собачка Констанцы заскулила. Мальчик подумал, что, должно быть, братья уже рядом, потому что перестали орать. Не стоит, чтобы они все видели. Ствол пахнул кислым запахом металла и оружейным маслом. Он прижимал язык, и Мальчик чуть не подавился. Стини и Фредди, которые остановились как вкопанные в двадцати ярдах, увидели, что Мальчика скрутила рвотная спазма.

Он изменил положение ружья. Фредди сделал шаг вперед. Он вскинул руку. Стини поймал себя на том, что не может пошевелиться. Даже сейчас ему казалось, что все будет в порядке. Мальчик застыл в таком неудобном положении: в любую секунду ружье может соскользнуть; так трудно дотянуться до спускового крючка внизу и тем более нажать его; у Мальчика дрожат руки; да он и всегда был никудышным стрелком. Стини ждал, что Мальчик сейчас опустит ружье и выпрямится. Он может дернуть за спусковой крючок, а не нажать на него, подумал Стини, он же всегда так делал.

Стини открыл рот, чтобы позвать Мальчика по имени. Он не услышал собственного голоса. Он смотрел на Фредди. Он видел, как исказилось лицо брата. Фредди тоже не мог выдавить ни звука. Губы его округлились в виде буквы О. Одна и та же мысль одновременно пришла им в голову: Стини увидел ее по выражению глаз Фредди, тот увидел ее в его взгляде.

Оба они в одну и ту же секунду кинулись к Мальчику. Это имя всегда заставляло его настораживаться; оно никогда не проходило мимо его внимания.

– Френсис… – сказали они в унисон. Голоса их звучали именно так, как надо: тихо, спокойно и твердо.

Мальчик, кажется, услышал их. Оба слога имени повисли в воздухе. Стини еще слышал их, почти видел, когда Мальчик – пусть даже он был плохим стрелком, но хорошо подготовился – аккуратно нажал спусковой крючок, и ружье, подарок ему ко дню рождения, грохнуло выстрелом.

4

В последних числах апреля 1917 года у Стини состоялась первая выставки его живописных работ. Одновременно она стала и последней, хотя Стини, конечно, об этом не подозревал. С творческой и светской точки зрения выставка была отмечена безусловным успехом. Она открылась через три месяца после смерти Мальчика, когда война шла к концу, в тот самый день, когда произошли самые странные события в истории моей семьи.

Констанца провела этот день со Стини. Они часто бывали вместе за те шесть недель после возвращения Констанцы из свадебного путешествия. Этим утром Констанца посетила Дженну и ее ребенка. Мальчика, родившегося под Рождество, назвали Эдгаром. Стини казалась странной такая увлеченность Констанцы ребенком прислуги. Она могла бесконечно рассказывать, какой он очаровательный, какой спокойный, какие у него зеленые глаза и как он с каждым днем развивается. Стини считал эти рассказы утомительными и подозревал Констанцу в неискренности. И ныне Констанца была полна планов, как изъять Дженну и ее ребенка из лап Хеннеси. Дженна и ее малыш должны обрести пристанище у леди Штерн и ее мужа, категорично утверждала она.