Саламандра - Полевка

— И куда ты поедешь? — Сканд и не думал шевелиться, — домой, к брату? Соскучился по своему любовничку Лейшану? Хотя Чаречаши и сам будет не против оставить тебя себе. Ты этого хочешь?

Лекс задохнулся от боли. Когда он говорил о доме, то думал о Тиро, Сише, своей кузне и тигелях, о мешках с песком, которые дожидались его возвращения, но похоже, самому Сканду подобная мысль в голову не приходила. Это было больно и обидно. Лекс сжал рот и с остервенением вцепился в дверную ручку. Он так потряс ее, что, казалось, еще немного, и она просто оторвется от двери. Сканд молча отодвинулся, позволяя открыть дверь, и только поморщился, когда Лекс хлопнул ей у него перед носом.

За дверью его дожидались монахи. Они успели заметить и зареванного рыжика и отпечаток ладони на щеке главнокомандующего, но молча пропустили Лекса в его комнату и стали у двери, храня его покой. Лекс упал на кровать и приготовился порыдать, но слезы будто отрезало. Дом. Такое маленькое слово, но такое емкое. Лекс свернулся в бублик и укрылся одеялом, ни видеть, ни слышать никого не хотелось. Даже аппетит пропал. В груди как будто открылась большая воронка, и туда падали все слова, и звуки, и желания.

За дверью раздался шум, но Лекс даже не пошевелился, ему казалось, что даже начнись сейчас пожар, он не сдвинется с места. Ничего не хотелось. Позже дверь тихо приоткрылась. Лекс слышал, как в комнату тихо зашел монах, он принес светильник и тарелку с едой. Но Лекс даже не повернулся. Ему было все равно.

— Сканд велел передать, что завтра на рассвете приедет отряд, чтобы сопровождать вас, куда вы прикажете, — прошелестел монах, — каковы будут ваши распоряжения?

Лекс повернулся и посмотрел в темень капюшона.

— Моя коричневая туника и штаны высохли? — Лекс увидел, как капюшон кивнул, — хорошо. Надо два мешка, чтобы пересыпать в них оставшиеся драгоценности. Сундук тащить я не собираюсь. Завтра с утра отправляемся домой. Разбудите меня на рассвете и будьте сами готовы в дорогу.

Монах опять кивнул, как показалось рыжику, с сочувствием, и выскользнул за дверь. Лекс отвернулся от еды, внутри все болело, как будто его качественно отпинали. Домой… а где его дом?

Домашние дела

Утром Лекс проснулся сам. Голова была пустой и ясной. Ему дали шанс начать все сначала, определиться, что же он хочет сам. Лекс размышлял всю ночь, пока не забылся тяжелым сном. Дом там, где тебя любят и ждут, это то место, где ты чувствуешь себя нужным и в безопасности. И в голове возникало только одно место. Дом Сканда. И пусть сам Сканд в этом не уверен, но Лекс чувствовал себя в его доме спокойно и легко. Возможно, все дело было в хромоногом Франкенштейне? Это именно он был сердцем этого дома, он никогда и ни с кем не сюсюкал и не разводил нежностей, и чаще хмурился, чем улыбался, но рядом с ним было уютно и легко. Он был добрым и справедливым, и никогда не рычал зря.

На рассвете монах тихо открыл дверь, чтобы занести Лексу одежду и заодно пару крепких мешков с надежными завязками у горловины. Но рыжик не спал, а делал зарядку перед тяжелым днем. Нет ничего лучше, чем размяться перед дальней дорогой. Лекс быстро оделся и засунул в мешок желтую тунику с тонким пояском. Поверх дорожной туники он закрепил широкий ремень с кинжалом и мешочек с деньгами. В принесенные мешки Лекс с монахом быстро покидали все содержимое сундука, и сразу же вышли из комнаты.

В большой комнате было еще по-утреннему пусто. Служанки только растапливали печь, а слуги носили воду, заполняя бочки и котлы. Лекса дожидался Тургул. У него в руках были легкие доспехи наездника на ящерах.

— Это самый маленький размер, который я только нашел, — Тургул крутил в руках небольшой грудной доспех и шлем, — я хочу, чтобы ты все это надел здесь, мы поедем верхом, на военных ящерах, и ты должен выглядеть, как воин, пусть никто не узнает, что ты уже уехал.

Лекс молча кивнул, и Тургул помог ему застегнуть все ремешки, и на доспехах, и на шлеме, и на кожаных крагах и наручах. Наряд завершил плащ легионера. Тургул улыбнулся, ему понравился внешний вид рыжика. Он теперь был похож на молодого воина, только взявшего оружие. А под шлемом цвет волос был совсем неразличим. Они вышли во двор, там их ждали два оседланных ящера и еще четверо центурионов в полном боевом облачении и уже верхом.

Монахи прицепили к седлу ящера три мешка, в одном была одежда Лекса, в двух других драгоценности Тили-мили. Тургул подсадил рыжика и вскочил в седло своего ящера. Ящеры волновались, шипели и щелкали пастями друг на друга, им, похоже, передавалась тревога людей. Из загона гостиницы монахи вывели своих низкорослых зверушек, и Тургул показал жестом «в путь».

Боевой ящер был крупнее самочки, к которой привык Лекс, и двигался он стремительней. Лекс ухватился за поводья и засмеялся, ощущения были примерно такие, как бывает, когда после семейного минивена пересаживаешься в гоночную машину. Самочка слегка покачивалась, когда бежала, а ящер летел стремительно и ровно, как стрела. Когда небольшой отряд выехал из-за последних складов, Тургул свистнул, ящеры разбились на пары и рванули с места, как будто за ними гнались.

Вскоре по дороге мчались три пары военных и две пары монахов. На большой скорости зеленые стены травы сливались в единый ковер, и только деревья, мелькавшие по бокам, показывали, с какой большой скоростью они движутся. Зеленый коридор с высоким шатром мощных деревьев завораживал, но в то же время притуплял внимание. Вскоре Лекс уже не пытался крутить головой по сторонам, а только сжимал поводья и склонял голову, чтобы ветер не сек глаза, которые уже начали слезиться. Лекс с удивлением заметил вытоптанную полянку со следами кострищ. Это было место последней ночёвки войска, когда они ехали на войну. Это, казалось, было очень давно, травы местами уже поднимались, и только следы кострищ показывали место ночёвки целого войска.

— Мы остановимся на месте следующей ночевки, — Тургул кивнул рыжику на его заинтересованный взгляд, — надо поторопиться и выехать из леса до ночи. Если почувствуешь, что устал, скажи, я возьму тебя к себе на седло. Но пока не выедем из этих лесов, останавливаться, чтобы размяться, не будем. Потерпи, хорошо?

Лекс сразу уверил, что все понял