Последнее испытание - Скотт Туроу

Стерн хмурится.

– Я думал об этом, – говорит он. – Но я был уверен, что Леп при желании мог придумать более умные способы изменить результаты тестирования в базе данных – такие, которые ввели бы в заблуждение техников, контролирующих вопросы безопасности, и удовлетворили бы Венди Хох.

Иннис тихонько смеется.

– Ну естественно. Но мы должны были сделать что-то в духе Кирила. В подобных ситуациях первая реакция Кирила состояла бы в том, чтобы навешать кому-нибудь лапши на уши. Поначалу мы подумали, что Венди вряд ли станет вносить изменения в базу. Но потом решили, что если она поверит, что говорит со всемирно известным доктором Пафко, то она из кожи вон вылезет, чтобы ему потрафить. Так что если Леп, притворяясь собственным отцом, попросит ее даже сменить собственное имя, она это сделает.

– Значит, получалось, что вместо того, чтобы еще раз отправиться в Стокгольм, Кирил поехал бы в «Марион»?[12]

– В тот момент нам обоим пришелся бы по душе такой исход. Но правда состоит в том, Сэнди, что ни один из нас не верил в то, что смерти пациентов – результат анафилактического шока. Чаще всего, если лекарство способно вызывать аллергическую реакцию, это должно как-то проявиться у части пациентов задолго до того, как проходит год с момента начала приема. Мы были на девяносто процентов уверены, что имеем дело с какой-то другой проблемой, вполне решаемой. Дело могло быть во взаимодействии лекарства с каким-то другим препаратом, который пациенты также принимали, или в каких-то сбоях в производственном процессе. Леп считал, что по каким-то причинам мог возникать процесс денатурирования белков, в результате чего они становились токсичными. Эту проблему можно было решить путем постоянного охлаждения «Джи-Ливиа» – до самого момента приема препарата. Так или иначе, мы решили, что любую проблему мы сможем решить, причем быстро.

Стерн ничего не говорит, но по его виду нетрудно понять, что он скептически относится к последним словам Иннис. Собеседница еще ниже наклоняется к нему – видимо, в надежде на то, что это сделает ее аргументы более убедительными. Сегодня она выглядит совсем не так, как во время визита Стерна месячной давности. Тогда со стороны могло показаться, что она не слишком долго раздумывала над своим нарядом и косметикой – но только показаться. Сегодня же адвокат в самом деле застал ее врасплох. Поэтому он может видеть то, чего в прошлый раз не заметил, – небольшие неровности на коже лица, отсутствие румянца. Осанка ее тоже не вполне идеальна, она слегка сутулится. Но главное, что изменилось в ней, – это выражение глаз и лица. По изгибу ее губ можно догадаться, что ее гнетет неутоленное чувство гнева. Когда Сэнди был у нее в прошлый раз, она контролировала каждую деталь своей внешности, стараясь выглядеть максимально привлекательной. Адвокат невольно думает о том, что и та история, которую она рассказывает ему на этот раз, скорее всего, тоже правдива и тем самым отличается от того, что она говорила во время его предыдущего визита.

– Я вовсе не хочу делать вид, что мы с Лепом не понимали, что делаем, ведь мы взрослые люди и профессионалы, – продолжает Иннис. – Мы прекрасно знали, что, согласно существующим правилам, мы должны были остановить клинические испытания и провести тщательную проверку. Но, будучи опытными исследователями, мы считали крайне маловероятным, что через год после начала тестирования препарата могла возникнуть какая-то новая проблема, вызвавшая смерть части пациентов, связанная именно со свойствами самого лекарства. И есть еще кое-что, что вам надо понять, Сэнди, – мы все сделали очень быстро. Времени на долгие размышления не оставалось – да что там, вообще некогда было раздумывать. У Лепа до отъезда оставалось примерно сорок минут. Мы все провернули за полчаса.

– А что насчет других пациентов, которые могли умереть, Иннис? Вы ведь понимали, что такая возможность существовала? О них у вас даже мысли не промелькнуло?

– А что, если положить их жизни на чашу весов с теми жизнями, которые удалось продлить? Это великий, великий препарат. Мне кажется, что уж кому-кому, а вам я не должна это объяснять. Думаю, что УКПМ в любом случае находится в проигрышной позиции, потому что люди в любом случае будут обвинять их во всех грехах, что бы они ни сделали. В конце концов, мы строим дороги и ездим на машинах, потому что это удобно – даже при том, что 40 тысяч человек ежегодно погибают в автомобильных катастрофах. А оружие? Лучше не говорите мне ничего. Мы все время сопоставляем преимущества и недостатки. Не важно, о чем я подумала или не подумала – факт остается фактом: из-за того, что агентство изъяло «Джи-Ливиа» с рынка, людей умерло намного больше, чем от аллергических реакций на это лекарство.

– Выходит, с учетом того, что Леп к этому времени уже сел в самолет и вылетел в Сиэтл, это вы отправили Ольге электронное письмо со скриншотом неизмененного фрагмента базы данных. Леп на это тоже дал свое согласие или это была ваша импровизация?

– Я сделала это после того, как он ушел. – Иннис обнажает в улыбке безукоризненно белые зубы, но улыбка получается хищная. – Я дозвонилась до Лепа как раз перед тем, как его самолет взлетел. Мне хотелось предупредить его, чтобы он был готов на случай, если Ольга заговорит с Кирилом про базу данных. Сначала Леп рассмеялся. Он больше не президент клуба фанатов Ольги Фернандес. Но когда через несколько секунд он обдумал ситуацию, ему это не понравилось – по его словам, это был неоправданный риск. Но мы договорились, что, если Кирил спросит про письмо, Леп скажет, что это просто пранк. Между Кирилом, Ольгой и Лепом все было очень напряженно, так что Кирил вполне мог поверить, что Леп в какой-то момент мог решиться на мальчишескую шутку, чтобы поставить его и Ольгу на грань инфаркта.

Однако Леп, находившийся на борту самолета, оценил положение правильно. Отправка электронного письма с неизмененным фрагментом базы данных действительно была ненужным риском. Впрочем, Стерн быстро улавливает смысл этого поступка доктора Макви.

– Получается, Иннис, что, если бы следователи про все это пронюхали и Кирил отправился в тюрьму «Марион», вы могли бы насладиться тем, что в соседней камере оказалась бы Ольга.

– Она коварная сучка, Сэнди.

Стерн не любитель давать людям ругательные прозвища, но даже если бы у него возникло такое желание, то не по отношению к Ольге. Иннис, оценив выражение лица старого адвоката, добавляет:

– Она разрушила мою жизнь, Сэнди. Не требуйте от меня, чтобы я ее жалела.

– А зачем вы сообщили обо всем Неукриссам, Иннис? Вами двигала просто