Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Дейдра Макклоски

верблюду пройти через игольное ушко. В XIX веке, напротив, под влиянием эвдаймонизма, арминианства и постмилленаризма с кафедры стали говорить о том, что бедные испорчены своей бедностью или даже что они наказаны бедностью за отсутствие буржуазных добродетелей. Для их спасения требовались расчистка трущоб, миссии в городах и кампании буржуазных женщин за воздержанность среди рабочих классов в стиле "Майор Барбара" Шоу. По мнению Энтони Уотермена, "что-то делать" - совершенно новое отношение к улучшению ситуации с помощью государства - возникло в 1830-х годах во время второй эпидемии холеры (первая вспыхнула в Индии в 1817 году). В частности, возникло новое убеждение, что "очистка" - это и есть то, что нужно делать.

Эвдаймонистический поворот был очень хорошей вещью, приведшей к появлению новых проектов по улучшению нашего пребывания на земле, некоторые из которых были неудачными (например, запрет на продажу), но другие были удивительно успешными. Одним из них стала демократия. Если следовать новой моде на всеобщее счастье, то становилось невозможным продолжать настаивать на том, что на самом деле важна воля и удовольствие маркиза Солсбери или лорда-епископа Зальцбургского. Просвещенные деспоты той эпохи утверждали, что стремятся к всеобщему благу. Это утверждение имело непредвиденный результат: население стало склоняться к мысли, что, возможно, оно может само добиваться блага, не прибегая к любезной помощи Людовика, Фридриха, Екатерины или Иосифа. В результате этого сдвига наконец-то появилась политически эффективная забота о благе всех, здесь и сейчас.

Теология, повторюсь, имеет значение. Когда Фрэнсис Бэкон призывал к созданию современной науки "во славу Творца и для облегчения положения человека", он не шутил. Не шутило и Королевское общество, когда в 1663 году посвятило себя славе Бога-творца. Экономист и теолог Пол Ослингтон отмечает, что "проект прочтения Божьей природы из творения" был основой британской мысли в целом на протяжении полутора столетий вплоть до 1830 года, "проект, в котором участвовало большинство крупнейших фигур того, что мы сейчас называем британской наукой, включая Фрэнсиса Бэкона, Джона Рея, Роберта Бойля и Исаака Ньютона"²¹.

Постмилленаристская" эсхатология (эсхатология - изучение последнего времени, эсхатона) рассматривается римскими католиками как откровенная ересь и по сей день вызывает улыбки у европейских богословов. Возникнув в Вестминстерском исповедании 1646 г., она активно распространилась в американских колониях, наиболее ярко проявившись в проповеди Джонатана Эдвардса 1739 г. Когда Антихрист (т.е. тот самый римский католицизм) падет, провозгласил Эдвардс, "произойдет главное исполнение всех ветхозаветных пророчеств, которые говорят о славных временах. . . . Тогда весь мир объединится в одно дружное общество. . . . [Это] будет время величайшего временного процветания. . . . Даже дни Соломона были [несовершенным] образом тех дней в отношении временного процветания, которое наступит в них"²² "Тысячелетний" срок лет к тому времени условно основывался на тексте Откровения (20:4): "они жили и царствовали со Христом тысячу лет" (цитируется по Edwards, p. 353, с нехарактерной для него рассеянностью: "На этом я буду краток"). В постмилленаризме Христос судит живых и мертвых только после (таким образом, "после") тысячи очистительных лет Доброго Общества.

Маккалох отмечает, что постмилленаризм "был захватывающей идеей, которая обязывала тех, кто находился в ее власти, начать активные действия по улучшению общества, ... и она предполагала особую судьбу тринадцати колоний. . . . Это настроение никогда полностью не покидало Америку", - так называет себя "Город на холме".²³ Чарующее чувство, которое испытывали христиане (и евреи, особенно хасиды), что в любой момент может наступить конец света, породившее фатализм, против которого выступал в своих посланиях святой Павел, было заменено практическим проектом - творить добро сейчас. Царство Божие может быть воодушевлено на земле. И после тысячи лет постепенного совершенствования на буржуазном, умеренном и ответственном пути, в отличие от средневековых представлений о внезапно ворвавшейся к нам Стране Кокейн, наступает конец света. Христос умер, Христос воскрес, и - если мы на земле будем стараться быть настоящими неоизраильтянами или, в более позднем варианте, просто хорошо относиться друг к другу - Христос придет снова.

К XIX - началу XX в. в США в основных протестантских церквях преобладали "социальные христиане", исповедующие постмилленаризм, в лице Гарри Эмерсона Фосдика, Вальтера Раушенбуша (деда либерального философа Ричарда Рорти), братьев Нибур, и, наконец, Пауля Тиллиха из Германии. Они объединились с более ранними британскими христианскими социалистами и смогли "принять [английских христианских социалистов 1830-х годов], [Ф.Д.] Мориса и [Фредерика В.] Робертсона, почти как своих собственных", поскольку "их идеи так хорошо сочетались с преобладающим постмилленаризмом протестантской мысли в Америке"²⁴.

Сама политика стала заботиться о прогрессе простых людей, в отличие от вечного спасения или прерогативы королей. Лекция Турго о прогрессе, прочитанная им в 1750 г., была прочитана с богословской кафедры, в качестве приора Дома Сорбонны. Роберт Нисбет назвал ее "первым... светским... изложением "современной" идеи прогресса"²⁵ Шокирующе высокий процент английских создателей машин и процедур был унитарианцем, а среди бизнесменов - квакером, шокирующим потому, что обе группы были крайне малочисленны. В таком продвинутом и либеральном протестантизме теология спасения заменяется теологией совершенствования человека, как в локковских идеях жизни, свободы и стремления к счастью. Его первые плоды - отмена рабства, от "Удивительной благодати" квакера Джона Ньютона до "Боевого гимна республики" прогрессивной пресвитерианки Джулии Уорд Хоу.

Возникшие в результате представления о "естественной" человеческой и экономической свободе французских физиократов и Адама Смита долгое время не могли стать логикой по умолчанию даже для элиты. Смита, как я уже отмечал, предвосхитили в Испании, а многие его идеи были придуманы независимо современниками, такими как швед Андерс Хидениус (1729-1803) и менее радикально - Антонио Дженовези (1712-1769) в Неаполе и Чезаре Беккариа (1738-1794) в Милане. Недавний всплеск протекционистских и антииммигрантских настроений в Европе и США свидетельствует о том, что естественная экономическая свобода все еще не стала полностью общепринятой. Уотерман утверждает, что до начала XIX века даже политические деятели не мыслили по-смитиански, даже в "свободной торговле" Великобритании. Экономический историк Джон Най убедительно доказывает, что Франция была более привержена свободной торговле, чем можно было бы предположить. А несколько десятилетий назад я сам утверждал, что снижение тарифов на импорт в Великобритании было связано не только с идеологией свободной торговли, но и с проблемами государственных финансов.²⁶

До сих пор, отмечает Уотерман, христиане и социалисты, и особенно христианские социалисты, вместо того чтобы восхищаться тем, что мы, экономисты, считаем прекрасным, - восхитительным "спонтанным порядком", возникающим в результате переоценки автономии, - придерживаются более древнего и органичного взгляда на общество, печально воплощенного, например, в книге, которой мы с Уотерманом в большинстве