Плач Агриопы - Алексей Филиппов

- Это интересно, — пробормотал Третьяков.

- Что? — переспросил Павел.

- Кислородные баллоны… Могут пригодиться… Давай дальше.

- Да где искать-то? — взорвался Павел. — И что искать?

- У входной двери… Есть такой… барабан — типа швейной катушки с нитками? — Третьяков не смеялся, не иронизировал, иначе управдом, наверное, немедленно бросился бы на него с кулаками. Вместо этого, виляя по «салону», как пьяный, двинулся к двери. Вертолёт сильно дёрнулся, Павла бросило на лавку. Он ушиб локоть. Но, как только машина выровнялась, снова устремился к цели.

- Есть сиденье… на цепях… как на карусели… а над ним — над дверью — барабан… ЛПГ150М… тут написано…. Это что? — голос управдома звучал слегка смущённо.

- Лебёдка. Для спасательных работ, — Третьяков сильно повеселел. — Это хорошо. И люлька — ещё лучше! Хотел прыгать — а будешь скользить.

- Я?.. Скользить?.. — Управдом удивлённо разглядывал лебёдку.

- Слушай внимательно, — «ариец» заговорил командным тоном. — Ты сейчас откроешь дверь. Будет шумно. Ветрено. В общем, совсем фигово. Тебе придётся самому — слышишь меня? — самому спуститься вниз. Я научу… Придётся самому себя пристегнуть. Самому эвакуировать всех троих с крыши. Связи со мной — не будет. Нам и так преподнесли подарок — беспроводную болтовню — вай-фай, или что-то в этом роде — от носа «вертушки» до хвоста. Большое достижение. Когда я учился летать — такого и не знали. Но окажешься за бортом — связь оборвётся, это я гарантирую. Так что станешь действовать сам, один. Закрепишь каждого потерпевшего ремнями, проконтролируешь подъём. И так — трижды. За потерпевшими твой приятель, полиглот, спустит люльку. Он же поможет тебе облачиться… Он уже неплохо говорит по-русски. Наверное, и читать выучился. Главное, две кнопки на пульте не перепутает.

- Какие две кнопки? — Павел был ошеломлён услышанным. Ему вдруг подумалось: прыгнуть на крышу без страховки — куда безопасней, чем довериться алхимику. А уж если речь заходит о том, чтобы тот участвовал в подготовке экипировки… Что тот знает обо всём этом? Откуда ему знать?

- Две кнопки на пульте управления. Одна — спуск, вторая — подъём. Он разберётся.

- А своими силами — не справлюсь? Не разберусь? Не сумею без него обойтись? — едва не сорвавшись на крик, спросил управдом.

- Справишься, разберёшься, сумеешь — к вечеру, — отрезал Третьяков. — Тебя это устроит?

- Что надо делать? — Павел стиснул зубы, резко выдохнул с присвистом, прогоняя сомненья.

- Сначала — дверь. Не знаю, как объяснить… Пошарь там… Должен быть замок, чуть сложней, чем в автомобиле. Да и дверь — сдвижная, как в «Газели», — тоже похоже. Отойдёт фиксатор — толкай дверь. Не вывались!

Павел взялся за дело.

Он лихорадочно дёргал за какие-то ручки, налегал на дверь плечом. Наверное, слепец справился бы с задачей быстрее. Глаза только мешали, всё портили, заставляли искать аналогии. В отчаянии управдом принялся хвататься за всё подряд, как мультяшный многорукий осьминог. И, после одной манипуляции, вдруг ощутил сильнейший толчок в грудь.

Дверь распахнулась. Ветер накрыл Павла с головой, как бурный поток, прорвавший плотину. Незадачливый спасатель еле устоял на ногах. Он, ухватившись за пластиковую ручку возле дверного проёма, с опаской высунул голову наружу. Сперва невольно залюбовался мельтешением лопастей большого винта. Безукоризненные прямые линии из металла — лезвия, лучи — порхали с лёгкостью и быстротой птичьих крыльев. Рисовали в воздухе узор. Павел заставил себя отвести от них взгляд, посмотреть вниз — и поджилки его затряслись, а руки ослабли. Страх за жену и дочь — чуть приглушённый суетой, к которой понудил управдома Третьяков, — вернулся и сдавил Павлу и сердце, и горло.

Внизу, на крыше, — там, где латинист и его подопечные искали убежища, — плясал огонь. Управдом поначалу не понял, как такое возможно. Потом сообразил, что нападавшие сумели поджечь и второй этаж особняка. Густой дым валил из-под самой крыши. А на черепицу языки пламени перетекли, надо думать, с чердака, через узкую дверь в декоративной башенке. Но черепица… могла ли она гореть? Глина трескается от жара, глазурь — обращается в смрадный пар. А вот хитроумные подделки под настоящее — пластики, и полимеры, и прочая, и прочая, — ещё как горят!

Теперь Павел видел, что огонь, распространявшийся по крыше, был не худшим злом. Искусственная черепица чадила — даже до вертолёта доносилась вонь, — и «текла», как воск. Видимо, огонь нагревал крышу снизу, и прямоугольные бруски, размягчаясь, становились похожи на вязкие, полежавшие на солнце, пчелиные соты.

Посреди этого текучего воска суетился Людвиг. Он то и дело перегибался в поясе — должно быть, задыхался от кашля, наглотавшись ядовитого дыма. Но, и такой, обожжённый и полузадушенный, он рвал жилы, чтобы перетащить беспомощные тела женщин подальше от огня. Начал с маленького — с тельца Татьянки. Потом вернулся за Еленкой и отвоевал его у смерти — на одну минуту… или на четверть часа… Время было врагом. И Павел возненавидел время.

Явился алхимик. Без улыбки — и то ладно.

Он был взволнован. Но совсем не грядущей высадкой управдома на крышу.

Он повторял, как заведённый: «Азот, азот…»

- Что — «азот?» — раздражённо проговорил Павел. — Узнал новое слово? Химический элемент таблицы Менделеева?

- Другой, не тот, инакий! — сеньор Арналдо тоже вспылил. — Такой, каким владел Парацельс Великий. Схожий. Сродни. Оружие. Не клинок — порох! Наша надежда!

Павел попытался вслушаться в этот бред, вычленить из него крупицы смысла.

Но не смог.

Он опять раздвоился, как уже не раз с ним случалось.

В одной половине сознания жил страх за родных. Страх не успеть. Застилавший глаза, вызывавший слёзы и немощь. Но в другой — стрекотал, подмигивал светодиодами безупречный компьютер. Умудрявшийся учиться новому за доли секунды.

Координировавший движения, подключавший логику, пробуждавший внимательность к деталям.

Если бы отчаяние оставляло место для любопытства, первая половина Павлова сознания с удивлением наблюдала бы, как управдом, вслед за Третьяковым и под его диктовку, произносит слова, каких прежде не знал — и тут же овеществляет их: надевает беседку с тормозными карабинами, цепляет страховку, крепит люльку к металлической раме, а к той присоединяет крюк лебёдки, плавно нагружает собою верёвку и начинает спуск… Это уже не в полумраке… это — в ясном уме и твёрдой памяти… ветер неистовствует, пытается сорвать с управдома и тряпьё, и кожу…раскачивает человека, как маятник Фуко.

«А-а-а!» — Не то в мыслях, не то наяву завопил Павел. И мягко, пружинисто, приземлился. Точно на ровную полосу крыши, без крена и уклона.