Держись от меня подальше (СИ) - Сукре Рида

Судьба театра была неоднозначной, и в какое-то время он был преобразован в кинотеатр, но вновь восстановил статус концертного зала, и именно там каждый май проводили ежегодное джазовое шоу «Великая ночь в Гарлеме».

Это была слепая догадка, но я схватилась за неё, как утопающий за соломинку.

— Твоё выражение лица либо сигнализирует о том, что ты поняла, где он может быть, либо о том, что ты осознала всю нелогичность ваших отношений, — оценил Фео, и услышав мою догадку, утвердительно кивнул, словно давая своё согласие.

Я не стала ни долго думать, ни менять одежду, и поспешила ловить такси. В это ранее время ещё не было пробок: ньюйоркцы любят работать, но спать любят ещё больше.

Местонахождение театра было мне прекрасно знакомо, моя музыкальная школа находилась в районе, граничащим с Гарлемом, где иногда я прохаживалась после занятий, и оттуда было рукой подать до него.

Какой раз уже порадовавшись в душе, что мы не живём в молодом в плане возраста проживающего населения, но при этом одном из старейших районов Трайбека, который находился в центре острова. Я слышала, там есть даже детский сад для собак. Здесь жили знаменитые миллениалы, к которым причислял себя Фил, но позволить себе жить в роскошном кондоминиуме мы не могли. А жить не в пентхаусе мой друг считал ниже своего достоинства.

Но добираться до школы оттуда было не очень удобно, слишком далеко он был расположен. И как подруге звезды, пользоваться метро мне не позволялось, по утрам меня часто подвозил водитель Фео, а вечером я возвращалась на самом популярном транспорте города — такси.

А из Верхнего Ист-Сайда — благодать, я даже не успела придумать, что скажу ему, когда найду, а меня уже высаживали напротив «Аполло-холл».

Многие иностранцы и по сей день полагали, что этот район не самый лучший выбор для прогулок, но это раньше он считался одним из самых преступных, после реконструкции здесь всё изменилось и настала эпоха, когда Нью-Йорк называли одним из самых безопасных городов США.

Гарлем разительно отличался от Среднего Манхэттена. Здесь вместо небоскрёбов стояли в основном невысокие дома, и архитектурный стиль преобладал европейский: соблюдая английские и голландские традиции. И он не был сильно загружен транспортом, что меня, любителя пеших прогулок, радовало.

Жёлтая мигающая в тёмное время суток красными буквами вывеска выглядела обычно, если не знать истории. И можно было спокойно пройти мимо. Артёма я не видела, крутясь вокруг своей оси как юла.

Мелькнула мысль, что он внутри, но в это раннее время театр был закрыт. Снег повалил крупными хлопьями. Хотя февраль и считался здесь холодным сезоном, снега никто не ждал. Он ложился на плечи и волосы, укутывая белым пуховым одеялом. Накинувшая на выходе тёплое пальто, я совсем не чувствовала холода, и заставила себя остановиться, осознавшая бесполезность попыток найти Тёму в мегаполисе, потерянную как иголка в стоге сена, в глазах стали накапливаться слёзы.

Как же это обидно. Нечестно. И… заслуженно.

Люди обходили меня стороной, застывшую живой скульптурой человеческой тупости, ругающую себя и Артёма за твердолобость. Выходить из тяжёлых отношений в конце прошлого лета было непросто. Я чувствовала себя опустошённой Дементорами. Покалеченной, будто на меня приземлился космический корабль. Я была зла на саму себя и на него. Все вокруг говорили, что дальше будет лучше. Естественно, я этого не чувствовала и понимала, что спасёт меня только реинкарнация. До этого не дошло, меня вернул к жизни личный экзорцист Фил.

Но в начале года я наступила на те же грабли. И вот снова стою у разбитого корыта по собственной вине. И было неважно, кто виноват. Важно, что мы оба бежим друг от друга. Я чувствовала себя такой бессильной.

Неожиданно на мои глаза легли тёплые ладони, а затылок прижался к груди.

— Долго ждала? — спросил мне на ухо самый родной голос на свете.

— Очень, — ответила я чувственно, уставшая притворяться и жить чужой жизнью.

Когда, если не сейчас? Секунду назад я хоронила отношения, но рано.

Я развернулась прямиком в его широкие объятья, и смотрела снизу-вверх, боясь моргнуть, смахнув это видение.

— Давай я тебя согрею, — он накрыл своими ладонями мои уши. — Это мои наушники. Они стоят миллион.

— У меня нет таких денег, — лишь слабо улыбнулась я, не отказываясь от драгоценных теплушек. И взамен подарила ему такие же из своих рук.

— Darling I still love you…[15] — пропел он.

Снег всё падал и падал, а мы стояли, не в силах оторвать взгляда друг от друга, не в силах разорвать объятий. В его глазах разлилось согретое моим солнцем море, счастливые пингвины плавали по поверхности, наслаждаясь и резвясь как дети. Была ли я одним из этих пингвинов, или же впадиной, где море разливалось, но точно знала, что своему морю я больше не позволю замёрзнуть.

Случайные прохожие хлопали Шера по плечу и поздравляли нас с Днём Всех Влюблённых, американцы всегда вели себя просто, как два цента.

— Лена, мне не важно, от кого у тебя ребёнок, если ты меня любишь, — кажется, он получил моё сообщение, и следом ввёл меня ещё больше в ступор: — то я буду ему отцом.

— Ты сумасшедший, — мои руки сползли ему на шею, похолодевшие пальцы замерли, а глаза часто моргали, и садящиеся на реснички снежинки разлетались, продолжая своё кружение.

— Я тебя люблю, — сказал он проникновенно и взял мои руки в свои, грея, прижал их к груди. — Я должен был сказать это первым. И давно. Прости меня, я такой тормоз.

— Это были слухи. Про меня и Фила, про ребёнка, — сказала я считая, что он должен знать, а недоразумению следовало быть развеянным.

— Правда? — он подарил мне улыбку, снова сгребая в медвежьих объятиях, и я объяснила ему как родились идиотские слухи. — Боже, я реально дурак.

— А я не умнее.

На это он сказал, что я очень умная и красивая, и самая лучшая, и рассказал, что кое-что для меня подготовил, чтобы заслужить моё прощение.

Божечки, я сделала всё неправильно, нарушила каждое слово из предсказания леди Га: я обманула его, говоря что мы не пара и окуная в своё безразличие, я предала его, выбрав музыку, я изменила, увязавшись за Филом. И Тёма простил мне каждую ошибку. Он доказал даже больше, чем я заслуживала.

Взяв за руку, Тёма повёл меня в театр, о котором я так много от него слышала. Изнутри он был в бордовых тонах, и в общем, не сильно отличался от любого другу театра, коих у нас на родине вагон и маленькая тележка: билетные кассы, резные двери, ковры цвета красного вина. Но из-за того, что я знала историю, мне казалось, что он пропитан иным духом.

— В общем, вчера это было шикарнее, — извиняющимся тоном говорил он, пока мы поднимались по лестнице, не удосужившись сдать верхнюю одежду. — А сегодня только я, ты и механик.

— А зачем нам механик? — недоумевала я.

— Сейчас узнаешь, — он поцеловал кончики моих пальцев, прежде чем ввести меня в зал.

Свет был приглушен, а на сцене висело белое полотно. Как в кино. Зал вновь превратился в кинотеатр, как в семидесятых. Мы поднялись на балкон в первый ряд, вид оттуда был шикарным. Я всегда считала, что места на балконе, недооценённо, стоили дешевле.

Только мы заняли свои места, Артём подал знак рукой к окошку киномеханика, развеяв полезшие в мою голову картинки о механике, обслуживающем насосы и прочее техническое оборудование. Свет полностью погас и за титрами «7Я — Матвеев представляет», последовал фильм. Запустился не сразу, а с попытки номер три. Но такие мелочи не портили момента. Наоборот, немного приземляли, а то я чувствовала, что от переполнявших эмоций могла улететь в небо воздушным шариком, накачанным аргоном.

Снят фильм он был довольно оригинально, ведь каждая сцена авторства Сени, не зря он бегал за нами с камерой наперевес, с камер наблюдения, была отснята под новым углом, а где-то картинки не было вообще, и только звук. Кто-то талантливый наложил музыку, обрезал, замиксовал видео, и получился полноценный домашний фильм: