Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Игорь Синицин

При некоторой схожести характеров Андропова и Щелокова — внешней открытости, доброжелательности, умении ценить способных людей и продвигать их — уровень моральных устоев был у них диаметрально противоположным. Если Юрий Владимирович всю жизнь был и оставался даже на вершине власти аскетом и честнейшим человеком, Николай Анисимович не выдержал в Москве испытание медными трубами славы. Только несколько лет его репутация оставалась незапятнанной, но к началу 70-х годов пошли по Москве слухи о коррумпированности министра внутренних дел, то есть лица, призванного бороться со взяточничеством, похищением частной и общественной собственности, другими криминальными деяниями.

Нет сомнения, что КГБ и МВД, а также их шефы остро соперничали между собой в том, что касается информирования Брежнева и политбюро о негативных проявлениях в Советском Союзе, о преступности. Если Щелоков докладывал Брежневу о преступниках и уголовщине весьма спокойно и даже оптимистически, чтобы не нервировать маразмирующего генсека, то Андропов, наоборот, докладывал Леониду Ильичу об общественной, экономической жизни и коррупции все без прикрас. Своей правдивостью он добился только того, что Брежнев просил челядь не допускать в течение нескольких месяцев к нему председателя КГБ потому, что «у него от страшных известий, приносимых Юрой, слезы наворачиваются на глаза».

Щелоков, как и Цинев, как иногда и Цвигун, делали свои сообщения о жизни в стране, обществе и армии с глазу на глаз генеральному секретарю в духе, специально направленном против Андропова. Юрий Владимирович неведомыми мне путями все равно узнавал из окружения Брежнева даже детали этих наветов. Было видно по его плохому настроению и задумчивости, возникавшим вдруг во время доклада документов ЦК, когда он на мгновение отключался и начинал барабанить ножом для разрезания бумаг по глади стола, что эти доносы причиняют ему сильный психологический дискомфорт. В такой момент я часто вспоминал сообщенную им любимую поговорку Сталина: «Если нэ можешь свалить — нэ царапайся».

Верхов вообще не бывает без грязных интриг и «стукачества» друг на друга. Надо ли говорить, как он «любил» их обоих. Однако на словах, а особенно при встречах с Циневым и Щелоковым, он был всегда вполне корректен по отношению к ним.

В свою очередь, Юрий Владимирович располагал полной информацией о коррумпированности министра внутренних дел, его окружения и начальников многих территориальных органов МВД. Что касается местных управлений МВД, то они были вполне прозрачны для управлений и отделов КГБ на местах. В Москве, очевидно с помощью агентуры и «прослушки», было то же самое. Тем не менее Андропов ставил несколько раз перед Брежневым вопрос о том, что КГБ должен организовать «оперативное обслуживание МВД». Это означало внедрение офицеров главной спецслужбы страны во внутреннюю спецслужбу — МВД — для выявления в ней проникших туда якобы шпионов. На самом деле Андропов хотел получать еще более достоверные факты о милицейской коррупции. Но генсек не только отказал в этой просьбе председателю КГБ, но и запретил ему вообще докладывать о делах, связанных с МВД. Хитрый старец до последних дней регулировал систему «сдержек и противовесов», которые позволяли ему прочно удерживать бразды правления страной в своих руках.

Лишь тогда, когда Андропов буквально перед смертью Брежнева сумел утвердить себя на позиции второго секретаря ЦК, он смог начать настоящую охоту на коррупционеров. Первыми из них оказались друзья покойного генсека министр внутренних дел Щелоков и первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС Медунов. К тому времени я уже не работал рядом с Юрием Владимировичем и не мог питаться информацией из первоисточников. Но в 70-х годах, когда я пребывал еще под крышей Лубянки, до меня доходило много слухов о взяточничестве и казнокрадстве, а также о мародерстве, а иначе это назвать нельзя, в отношении задержанных, арестованных и подследственных людей в системе МВД.

Следователи и работники милиции, проводившие обыски при аресте подпольных теневиков-миллионеров, валютчиков, коллекционеров картин и антиквариата, еще до начала юридических действий по задержанным подозреваемым вывозили особенно ценные произведения искусства и целые библиотеки редких книг на особый склад МВД. Затем эти вещи объявлялись конфискованными. Недавно писатель и публицист Млечин высказал мысль, что гонения на коллекционеров, их аресты «с конфискацией» в 70-х годах, кампания против антикваров в СМИ и на экранах кинотеатров в детективных фильмах были вызваны вовсе не политикой или борьбой с мелкими нарушениями валютного законодательства, а жаждой наживы и мародерством у арестованных, бушевавших в душе министра внутренних дел и его клики. На службе у Щелокова были оценщики-искусствоведы, которые особым образом оценивали картины, скульптуры, ювелирные изделия и прочий антиквариат, редкие книги, конфискованные у якобы преступников. Оценки эти были в десятки и сотни раз занижены по сравнению с подлинной рыночной стоимостью вещей.

Один из моих знакомых в МВД рассказывал, что эти оценщики действовали примерно так. Берется из кучи, вываленной из книжного шкафа, редкая книга, инкунабула, которая стоит за рубежами СССР десятки тысяч долларов. Внутри страны, из-за закрытости границ, ее стоимость составляет десятки тысяч рублей. Искусствовед-букинист с интересом рассматривает иллюстрации, выполненные от руки мастером ряда Дюрера, в лупу разглядывает толстый деревянный переплет, обтянутый кожей с золотым тиснением, пробует застежки, украшенные золотом или серебром с драгоценными камнями. Затем он тяжело вздыхает, как человек, в руки которого попала какая-то дешевка, и проставляет карандашом на внутренней стороне задней стенки переплета свою цену: «10 рублей», скрепляет ее закорючкой подписи и ромбиком штампа, как в букинистическом магазине.

Внешне все законные формальности соблюдены, адъютант министра вносит в кассу десять рублей и увозит драгоценную инкунабулу, стоящую десятки тысяч долларов, в личную библиотеку министра…

Точно так же оценивались полотна Айвазовского, Саврасова, Куинджи, Бенуа и других первоклассных русских художников, по так называемой балансовой стоимости, то есть по максимально заниженной государственной цене якобы амортизированного, то есть бывшего в употреблении, имущества. Таковых было обнаружено при обыске в квартире министра 124 картины!

А вот еще одно, вполне конкретное и криминальное деяние министра внутренних дел. О нем рассказал уже в наши дни в своих мемуарах бывший начальник Московского управления КГБ генерал Виктор Иванович Алидин. Тогда до меня донесся только отголосок этого эпизода, о котором с возмущением, но вскользь как-то поведал Юрий Владимирович. Генерал Алидин рассказывает о нем весьма подробно.