Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович

— С тебя сцедили?

— Да что там цедить? И на поллитру не выкачали. Мелкий немчик, вообще не емкий.

— Ты все же сиди, отдохни. Переливание — это тебе не шутки.

— Сижу. Когда я работал-то? — засмеялся Митрич.

Все же хорошо, когда нервы железные. Молодец Иванов. Иначе нельзя, тут хоть двадцать дней осталось, хоть двадцать лет — зажать себе характер нужно и добить заразу.

Все плыли с невидимого моря клочья тумана, холодил плечо даже через рукав немецкий кирпич, и мысли такие же плыли — неопределенные, местами подмороженные, разом и плохие, и хорошие. О плохом Олегу думать категорически не хотелось, уже хватило на сегодня, о хорошем… Старший лейтенант Терсков потрогал карман, в котором лежал портсигар, почти пустой, если не считать бумажки с фамилией и номером полевой почты — очень старательно выведенным округлым ученическим почерком. Получается, ждала, надеялась встретить. Интересно, сколько Оля классов закончила? Впрочем, что классы? Закончится война, доучимся.

Ничего там у моста не успел спросить Олег, да и вообще разговор вышел глупым и смешным. Да мог ли он быть иным на глазах стольких подшучивающих и возмущающихся людей?

… — Оля, а как же Орша?

— Подождет. Уже в вагон подсадили, а я думаю — ну куда мне в тыл? Подлечили, так в госпитале и останусь, поработаю. Добить же немца нужно.

— Понятно. Но ты это… осторожней немца добивай. Под бомбу не угоди. Пожалуйста.

— Ага. Олег, напиши… — те мне. Я спасибо очень хотела сказать.

— Да мне за что? Это всё дед, Митрич… Пойду, колонну вести нужно.

Вот случай. За остановку колонны[3] влетело позже, майор неистовствовал, слов не выбирал. Правда, немедленных строгих кар за вопиющее нарушение не последовало, видимо, некогда было, отложило начальство. Ладно, переживем. Не встал бы у моста, себе бы не простил. Правильно Митрич смеялся: «это же судьба, командир. От нее отворачиваться негоже».

Олег покачал головой, оторвался от стылого кирпича. Этак застудишь, чирьи пойдут, а зачем офицеру к Победе и иным возможным событиям такие неприятные украшения? Судьба или не судьба — это дело относительное, советские люди по маршрутам своей судьбы сами выруливают, рычагами и сцеплением событиями управляют. Не всегда получается, но… но с девушкой Олей встретиться очень бы хотелось. Умытая и выздоровевшая она очень даже… да в том ли дело⁈ Просто хороший человек.

С мыслями о хорошем человеке старший лейтенант Терсков обошел амбар и чуть не наскочил на часового.

— Дед, ты чего опять сторожишь? Вечный часовой, что ли? Я вот Тищенко скажу, совсем наш экипаж совесть потерял.

— Не шуми. Я сам вызвался. Возраст, всё одно не спится.

— «Возраст». Хорош отбрехиваться.

— Да успею я отоспаться, — Митрич поправил на плече ремень винтовки. — Вот тебя, командир, носит где-то, а тут, между прочим, заезжали, посылку передали.

— Мне? — изумился Олег. — Это еще откуда?

— Ну кто может гостинцы герою-танкисту слать? Понятно, что девушка. Нет, не та, что Оля, а иная, с чисто дружескими пожеланиями. Старшина Тимка тут проскакивал, передал. Говорит, чуть ли не прямиком из Москвы прилетела. Мы с хлопцами повертели, принюхались — судя по всему, курево. И хорошее. Ох и памятлива та зеленоглазая контрразведка!

Олег вспомнил про последнюю портсигарную сигарету, случайный разговор.

— Да ладно, чего она вспомнила? Мы же, в общем, и не курим.

— Это же Катерина. Там память — ого! — без усмешки сказал Митрич. — Разверни, интересно же.

Посылка оказалась невелика, но плотный такой пакет, увесистый, надежно упакованный. Митрич вынул свой незаменимый ножичек, поддели бечевку.

— Вот, я говорил, курево! Прямо генштабовского уровня, — восхитился Митрич, оценивая две нарядные коробки папирос. — А это что?

Завернутой в тонкую пергаментную бумагу оказалась плоская красивая фляжечка коньяка и открытка.

— Смотри, как наливают, прямо под пробку, чтоб не булькала, не выдавала. Могут ведь делать, научились! — растрогался Митрич.

Олег подсветил фонариком открытку: красовалась вихрем летящая «тридцатьчетверка» — еще старая, с 76-миллиметровым орудием, сидели на броне мужественные двухцветные бойцы в развевающихся плащ-палатках. На обороте значилось четким уверенным почерком: «Славному экипажу „ноль-второго“ с приветом из столицы! Будьте живы и скорой Победы! Р. S. Чрезмерное употребление табака и алкоголя вредит воинскому здоровью. Так что исключительно для аромата.»

— Вот — мораль не забыла. Всё помнит, — ухмыльнулся Митрич. — Любят тебя девушки, Олежка, прям все подряд любят — от молодых до самых умных.

— Болтун. Прячь подарки, после Пиллау попробуем — тут ровно по глотку и будет, — сказал Олег.

— Приберегу, — заверил дед. — Ты иди, спи. Завтра опять задергают.

Олег подошел к храпящему под брезентом экипажу, там заерзали, ворча «ходишь, командир, ходишь, потом выстужаешь».

— Э, герои, через час Митрича сменить не забудьте.

— Угм.

— А у меня часов нэма, — напомнил хитрый Грац и немедля засопел.

* * *

17 апреля 1945 года, деревня Пойз

3:03

Взлетела за леском внезапная ракета, осветила верхушки сосен, «затикал» отдаленный пулемет, быстро унялся. А на северо-западе все грохотало, гремело артиллерией и прочим, сверкали над горизонтом зарницы. Митрич дошел до бронетранспортера — часовой сапер сидел неподвижной тенью, почти слившись с пулеметной турелью.

— Не успокаиваются, а?

— Не, Митрич. Не сдадутся. И деваться им некуда, и самые отъявленные там засели.

— Вот то ж.

Иванов прошелся обратно к танку — слаженно похрапывал-посапывал укрывшийся чуть ли не с головою экипаж. «Ноль-второй» тоже отдыхал, пах остывшим выхлопом и ночным весенним холодом. И что за погоды здесь, давно битые ноги опять ломит. А могли бы какую уютную Италию штурмовать, к примеру, как там ее… Сицилию. Наверняка там уже совсем тепло и сухо. Хотя, вроде остров, значит, опять берега морские?

Как-то нехорошо на душе было. Это из-за памяти? Или вообще?

Хорошую, конечно, посылку из Москвы прислали. Но это и конкретное напоминание товарищу Иванову. О том, что память нужно иметь, без памяти человеку не нормально. Все же страшный человек Катька, невзирая на все взаимные симпатии — страшный и безжалостный. Всё пробьет, но до правды дороется.

Эх, нехорошо выглядит. Будто скрывает что-то товарищ Иванов. А от контрразведки скрывать такое себе дело… рискованное. Только как же это объяснить… Нет, отбрехаться можно — контузии, ранения, голова дырявая, — вон, хоть по документам смотрите, хоть по телу определяйте, железом почерканному. Но…

Себе бы объяснить.

Всё куда-то незаметно девалось, истаивало из памяти. И становилось страшно. Этак не заметишь, как окончательно умом тронешься. Мало ли сумасшедших в жизни встречалось? Очень даже легко: сегодня почти нормальный, ну, с малой чудинкой, а завтра вообще не в себе человек. На войне так с этим даже много проще. И куда ты без памяти, а, товарищ Иванов? Без памяти даже героически погибнуть вряд ли выйдет. Очень нужное чувство — память.

Нет, что-то очень помнилось. Лица Гришки и Сашки, даже тот день, когда их на поезд сажал, прямо хоть по минутам… Жена не очень помнилась, но это и понятно — сильно оно надо, как же.

Вот Фира, та конечно — хоть сейчас линию четких скул рисуй, черту волос у шеи, срез той прически удивительной, самодельной. Это до конца в памяти останется, вот сколько раз мысли чуть в вольность уйдут, на стекло или зеркало дыхнешь, палец сам те линии выводит. Эх, резкая девушка была, до последней линии отчертить можно.

Память… Хлопцы из кавэскадрона, кобылка Файка — как лежала раненая, смотрела. Эх, это бы и забыть, да не выходит.

Райка — и малая, и взрослая… хорошие воспоминания, их бы вот оставить до конца.

А дальше… Вот что товарищ Иванов после ранения в «штрафной» делал-то? Понятно, был в госпитале. Но тот ли госпиталь вспоминается или предыдущий, сталинградский? Ранения же разные были, отметины на теле можно пощупать, а госпиталь… не могли же они — госпиталя — быть совершенно одинаковыми? Разные, определенно разные. И соседи по палате разные, и работы в выздоровлении разные. Шахматы вот делал, и добрая девушка Маня-Манечка, веснушки же… Но где это было? В каком году и месяце, каком городе? Вроде вполне помнится, имена, детали, но… не слилось ли воедино в голове последнее с предыдущим?