Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

– Сегодня я говорил с этой девочкой так, как когда-то разговаривали со мной в школе.

– И что здесь плохого?

– Ты не поняла. Самые скверные воспоминания о школе связаны у меня с таким вот назидательным тоном. Я не перевариваю школярства и тут же веду себя как нервная старая дева.

– Не преувеличивай.

– Недавно я вёл урок в средних классах, и один мальчик, Емеля Колбасов… Ты помнишь его? Тот, что обычно носится по школе с красным от натуги лицом. Так вот, весь класс увидел паука на паутине, и прямо на уроке они ринулись его ловить. Представь себе, какое неординарное событие произошло! Паук сам сподобился спуститься, чтобы быть растерзанным детьми. В какой-нибудь деревенской школе его бы попросту не заметили. Я, конечно, попросил их сесть, потому что они срывали урок. Мне пришлось сказать достаточно строго и громко, прежде чем все дети оказались на своих местах. Все, кроме Емели, конечно, – он всё равно стоял там, где нашли паука, размахивал руками и охал. Естественно, самые неусидчивые снова начали вертеться вокруг него, они постоянно оборачивались на меня, чтобы проверить, как я поступлю. Мне пришлось снова прикрикнуть на Колбасова. Раз, другой. Потом моё терпение лопнуло, я подошёл к нему, готовый размазать его по стенке, и потребовал объяснений. И тогда он признался, что пытается спасти паука от смерти, потому что дедушка говорит, мол, неправильно убивать живых существ ради веселья. К тому же мальчик, оказывается, занимается программированием и заметил, что паук выпускает паутину, только поднявшись на самую высокую точку, – то есть в его поведении заложен некий хитрый алгоритм. Вот и всё. Я спутал непослушание с любопытством и добрым порывом. Понимаешь? И таких примеров масса…

Агата только пожала плечами:

– Очень трогательная история, Кирилл. Но это нормальный процесс – твоя работа всегда будет зависеть от человеческого фактора.

– Всегда… – глухо повторил Озеров. – Я пришёл сюда на четыре месяца. Сегодня мне пришлось отчихвостить девочку, которая недавно потеряла подругу. А она всего лишь опоздала на урок…

– Правила нужны, чтобы защитить их, а не чтобы ущемить в правах…

– Что-то вроде этого я пытался ей объяснить. Но знаешь, если бы не все эти глупости со сменной обувью, новенькая из моего класса, возможно, осталась бы в живых. Она вернулась за пакетом, потому что здесь так заведено…

– Ты прекрасно знаешь, что существуют санитарные нормы. Дети приносят на подошвах с улиц всякую мерзость. Часть этой мерзости оставляют домашние животные, за которыми не убирают взрослые дяди и тёти. Часть приносят из луж, которых в Городе Дождей больше, чем асфальта. Представь, во что превратилась бы школа, если бы все ходили в уличной обуви, – спроси у Монгола, он расскажет тебе.

– Я не об этом. Мы не должны требовать от них того, чего не делаем сами. Мы опаздываем, не любим, когда нами помыкают, огрызаемся в ответ…

– Прописные истины от Кирилла Озерова. Найдёшь эту цитату в любом учебнике по воспитанию ребёнка. Чего ты боишься, скажи прямо!

Озеров поднял голову, но его лицо оставалось в тени:

– Пропустить кого-то, обмануть доверие, не заметить, направить по ложному пути. Много чего. Так погрязнуть в делах, что даже не запомнить имя девочки, которую недавно перевели ко мне в класс. Я был не в состоянии вспомнить её имя даже в тот день, когда… Хорош учитель!

– У тебя их около трёхсот человек… Озеров… – Она подозрительно посмотрела на его тёмный силуэт и шагнула вперёд, чтобы разглядеть в тени лицо. – Тебя ведь не это беспокоит, правда?

– Правда. – Он шагнул навстречу, бледный, как выпавший снег.

– Ты решил остаться здесь, ты понял, что они не справятся без тебя… – дрожащим голосом проговорила Агата, внимательно вглядываясь в его печальные глаза. – Ты уже знаешь, что будешь ошибаться снова, а терзания совести – это ведь ничтожная цена, когда понимаешь, что можешь изменить чью-то судьбу в лучшую сторону.

– Может быть…

– Тебя мучает не гибель девочки. Это из-за того случая со мной, после которого ты терпеть не можешь автомобили и всё, что с ними связано…

Он устало провёл руками по лицу.

– Тебе тоже показалось, что два этих случая похожи? Впрочем, только слепой не заметил бы связи… Слушай, дело даже не в этом. Я не хотел тебе жаловаться…

Щёки Агаты пылали румянцем. «Скажи. Наберись смелости, не будь мальчиком. Скажи, что ты остаёшься здесь из-за того, что встретил меня».

Он замолчал. Она чувствовала, что он решается на что-то важное…

– Агата…

Тон, которым он начал фразу, не подразумевал того, что она хотела сейчас услышать.

– Знаешь, Кирилл, может быть, не так уж и плохо, что ты остался таким ребёнком, каким тебя считают твои родственники. Ведь это поможет тебе рано или поздно понять детей.

От него не ускользнул лёгкий укор в её тоне. Он подошёл к ней и едва коснулся руки.

– У меня накопилось много вопросов. Возможно, только ты или твой отец в состоянии ответить на них. Когда мне было пятнадцать, я очень нуждался в этих ответах, потом он увёз тебя…

– Озеров, ты знаешь, что я была несовершеннолетней, а отца перевели в другой город…

– Знаю и понимаю. Но попробуй объяснить это тому подростку, который провожал вас на вокзале. Теперь вы вернулись в мою жизнь. Вернулись и вопросы.

Девушка не могла оторвать глаз от его взволнованного лица.

– Что тебя гложет?

– Твой отец отдал служению Богу полжизни. Ты в церкви с малых лет. Ответь мне, почему Бог позволил умереть под колёсами маленькой девочке?

– Это действительно то, что ты хотел спросить?

– Давай без психоанализа…

– В таком случае: одной позволил, а другой, твоей хорошей знакомой, – нет.

– И всё-таки…

– Возможно, чтобы мы начали ценить свою жизнь и жизнь наших близких. Чтобы мы и другие дети