Избранные циклы фантастических романов. Компляция.Книги 1-22 (СИ) - Измайлова Кира Алиевна

– Так я ведь бываю в гостях, – напомнил я. – Да и Фергия-шади грамотная. Она оценит твое сочинение, ручаюсь.

Чайка неожиданно расхохотался.

– Ты шутник, Вейриш-шодан! – выговорил он сквозь горький смех. – Она-то, может, и грамотная, а я – нет! Неужто кто-то из вас возьмет на себя труд записать мои слова? Но всё это чушь, чушь…

Что я мог сказать на это? Разве что извиниться за глупый и жестокий розыгрыш, но поверит ли мне Чайка?

– Вейриш-шодан, – сказал он, утерев глаза рваным рукавом и поднявшись на ноги, – я знаю, ты добрый человек. Если тебе случится быть в Нижнем городе… Хотя что я несу! Зачем бы тебе туда ехать? Но… может, ты не откажешься послать самого ничтожного из своих слуг к Алманы-шодэ? Ее хорошо там знают, надо просто спросить хромую помощницу мясника, и люди покажут нашу лачугу… Я часто пропадаю на несколько дней, но если я вовсе не вернусь, Алманы станет думать всякое, а когда она много думает, то плохо рубит мясо… Пусть уж лучше знает, что я… что меня…

– Она кто, мать твоя? – только и смог я спросить. Шутка моя оборачивалась какой-то вовсе уж скверной стороной.

– Матери я не помню. Жена, – обронил Чайка и вдруг усмехнулся дерзко и бесшабашно, показав выбитый передний зуб. – Скажешь, не повезло ей с мужем, Вейриш-шодан? Она работает, а я сочиняю стишки, за которые меня… что со мной сделали? Повесили? Или просто ударили плетью с коня? Я слышал, Даллаль-шодан может так убить пустынного падальщика, а человек всяко слабее…

Я молчал.

Как выглядит Нижний город, я знал: нагромождение крохотных домиков, лепившихся к городской стене, как ласточкины гнезда. Сложены они были из обломков песчаника, битого кирпича, обмазаны навозом и выкрашены в белый цвет. Издалека это выглядело даже мило, но вблизи…

О, эти узенькие улочки, на которых голые дети играют с тощими собаками в лужах нечистот! Этот неповторимый запах жареной рыбы – самой дешевой, уже лежалой, той, что торговцы отдают почти за бесценок, лишь бы не платить мусорщику за вывоз гнилья… или мусорщик сам продает беднякам свою добычу. Где-то над головой хлопают тряпки – это проветривается одежда, постирать-то ее сложно, разве только ливень поможет, но поди дождись его… Где-то ругаются женщины – не поделили очередь к единственному на всю улицу колодцу. По ночам из пустыни приходят падальщики, тоскливо воют, а бывает, врываются в лачуги с самого края, утаскивают не то что легкую добычу: детей или стариков, а и взрослых мужчин. Вот где, значит, живет Чайка…

– Я сам съезжу к Алманы-шодэ, – сказал я наконец. – Дам ей денег.

– Не надо. Она и сама способна прокормиться, шодан. Без меня ей даже легче будет.

– Он имеет в виду вот это, – сказала вдруг Фергия, выступив из тени ближайшего дерева, и подкинула на ладони золотой. – Даллаль-шодан хотел тебе дать, да не смог, ну вот – я передаю, как обещала. Держите, Вейриш…

Я поймал монету.

– Езжайте, – велела Фергия. – А я побеседую с этим самородком. Ну что ты шарахаешься? Хочешь сказать, Чайка – птица смелая, птица гордая? Только голодная ведь, а?

Поэт замотал головой, но в животе у него отчетливо заурчало.

– Вот и пойдем. – Фергия сгребла его за шиворот, но лохмотья треснули и остались у нее в руке. Впрочем, это ее не смутило – она крепко взяла Чайку за плечо, а хватка у нее железная, я это на себе ощутил. – Что толку говорить на пустое брюхо? Оно, если не слыхал, к доводам рассудка глухо!

Чайка в панике взглянул на меня, а я отвел взгляд.

– Скажите, Вейриш, – попросила она. – Мне он не поверит.

– Я солгал, – выговорил я после долгого внутреннего борения. – Ты не умер, Чайка.

Он замер, осмотрелся, потом выговорил:

– Но… волшебный сад…

– Он в самом деле волшебный, но никакой не загробный, а мой собственный. Где это видано, чтобы в лучший мир гости таскались, как к себе домой? А вот ограда тут хорошая, чтобы никто не влез, а то я не люблю непрошеных гостей, – сказала Фергия. – И я тебя не выпущу, поскольку мне вовсе не хочется, чтобы тебя повесили и тем более перешибли плетью прежде, чем ты расскажешь много интересного.

Мне почудился смешок – он гулом пронесся в кронах деревьев, и здоровенная слива свалилась точно на голову Чайке. Наверно, Лалире наши переживания казались забавными.

– Пошли ужинать! – Фергия увлекла Чайку за собой, а свободной рукой помахала мне. – До встречи, Вейриш! Не забывайте об обещании! Вдруг что узнаете?

И я уехал, не оборачиваясь. На сердце было тяжело. И конь плелся нога за ногу, хотя успел отдохнуть… Не корзины же его тяготили? Это был мощный жеребец, он увез бы и больший груз, не заметив, но вот – шел, опустив голову, а я не подгонял его и в своем поместье оказался уже на закате. Пришлось еще переступить двойную черту, которую провела песком и солью Фиридиз – она опасалась, что после захода солнца могут прийти пустынные духи, принявшие мой облик, а чем спорить с ней, проще покориться.

Когда я смыл с себя дорожную пыль – удивительно, сегодня даже амма не принесла облегчения, – пришла Аю.

– Эйш тащит на спине камень величиной с этот дом, – сказала она вместо приветствия. – Что случилось?

– Вроде бы ничего, – ответил я, а она села поближе и прижала мою дурную голову к своей груди.

– Пускай Эйш расскажет, – попросила Аю, и я начал говорить: начал с того, как проводил незадачливого Итиша к Фергии, продолжил поездкой в город, а под конец…

Мне казалось, будто слова мои изливаются черным гноем и вода в бассейне покрыта темными пятнами, темными и радужными, как горючая кровь земли, которую собирают далеко в пустыне бардазины.

– Эйш совсем не умеет шутить, – сказала Аю, дослушав, и погладила меня по голове. – Не знает, про что можно, про что нельзя. Странно. Столько лет живет с людьми, а не понял!

«Почему же, – мог я возразить, – я отлично знаю, что с тобой не нужно говорить о детях. То есть о чужих – сколько угодно, о том, как безобразничают внуки Фиридиз, ты и сама готова поболтать, но… только не о наших, так и не появившихся на свет. Я ведь предлагал спросить старших, что тому причиной, а ты отказалась. Я мог настоять, но не сделал этого…»

– Эйш слишком давно живет один, – сказала Аю. – Он отвык быть с людьми.

– Разве ты не человек? – через силу улыбнулся я.

– Эйш много лет с Аю. И Аю – не все люди. И слуги тоже. Эйш забыл о мире за стеной поместья. Теперь нужно вспоминать. Наверно, будет больно, – без тени улыбки произнесла она, – и Аю ничем не сможет помочь. Аю не целительница. Аю может только слушать. И говорить, если Эйша ждет беда…

– А она меня ждет?

– Пока нет, – помолчав, ответила Аю. – Тени не видно. Но она не исчезла. Она рядом, просто спит, и Аю не может угадать, когда она проснется.

– Ясно… – Я прикрыл глаза, но расслабиться не получалось, что-то мешало, и это были вовсе не твердые коленки супруги.

– Смерть идет в Адмар, – проговорила она вдруг, и, взглянув вверх, я увидел, как глаза ее заволакивает туманная пелена. – С ночным приливом она войдет в город, и никто не остановит ее, покуда плата не будет взята сполна…

– О чем ты, Аю? – шепотом спросил я, но она не ответила.

Она никогда не отвечала и не смогла бы объяснить, что именно нас ждет, даже если бы очень захотела: ашшу не способны на подобное. Нет, если речь идет о том, гнать стадо на восточное пастбище или западное, тут сложностей не возникает, но когда ашшу предсказывает нечто, о чем сама не имеет понятия… Хоть пытай ее, ничего не добьешься.

Но я и так услышал достаточно. Смерть придет с ночным приливом… Что это может быть? Первое, что пришло мне на ум: заразная болезнь. Утром пристанет какой-нибудь корабль, и…

Остановить эпидемию мне не по силам. Я не знаю никого среди портового начальства, облеченного достаточной властью, чтобы усилить меры безопасности по такой эфемерной причине, как видение моей жены! За ночь уж точно никого не отыщу – ночью порядочные адмарцы спят и вряд ли обрадуются моему вторжению. Даже если немедленно разослать поручения моим управляющим… всё равно они не возьмутся за дело раньше восхода. В такие минуты я жалел, что живу не в Арастене, где ночь не препятствие серьезным делам! Как же иначе, если зимой у них там темнеет вскоре после полудня?