По следам карабаира. Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

Перед уходом он рассказал ей о загадке мельхиорового кольца, которое кто-то, видимо, все-таки подменил, хотя сама возможность такой подмены абсолютно исключалась. Кольцо до утра лежало в запертом ящике письменного стола, ключ от которого был в кармане у Жунида, спавшего в ту ночь не раздеваясь. Даже не полную ночь, а последнюю ее треть, потому что он долго просидел, штудируя принесенную Вадимом книгу о знаменитых ювелирных изделиях и размышляя.

То, что сказала в ответ Зулета, было настолько просто, что он не поверил.

— Посмотри в справочниках. В энциклопедии, наконец. Я слышала, что есть камни, меняющие свой цвет при электрическом свете.

— Неужели? — он оторопело уставился на нее. — Тогда я самый настоящий осел!

— Твой Вадим не лучше! — улыбнулась она.

Дараева Жунид в управлении не застал — дежурный сказал, что Вадим Акимович допрашивает Улиту Щеголеву Арсен не возвращался из санчасти, куда увезли Парамона. Встретил Шукаев только лейтенанта Маремкулова, который собрался в «Ювелирторг» для организации новой ревизии в ларьке Фатимат Паритовой.

— Давай, давай, Абдул, действуй! — ответив на его приветствие, сказал Шукаев. — Форсируй там. До моего отъезда ты, конечно, переучет не закончишь — на это уйдет дня два. — Но, если сумеешь выцарапать у Паритовой хоть пару безделушек с фальшивыми камнями — по гроб жизни буду тебе благодарен. Словом, прояви смекалку!

— Я постараюсь, — искренне сказал Абдул.

Но Жунид не слышал: перескакивая через две ступеньки, он мчался по лестнице к Гоголеву. В книжном шкафу у Виктора Ивановича стояли полные комплекты Большой и Малой советской энциклопедии.

В двух словах сообщив Гоголеву о цели своего визита, Жунид, получив разрешение, вытащил нужный том энциклопедии и, порывшись в нем, торжественно прочел вслух:

«Александрит — минерал, разновидность хризоберила. Содержит 19,8 % BeO и 80,2 % Аl2O3. Зеленая окраска объясняется небольшой примесью хрома. Характеризуется способностью изменять окраску: при дневном освещении изумрудно-зеленый, при искусственном освещении — вишнево-красный. Александрит — драгоценный камень. В СССР встречается на Урале; за рубежом — в Африке (Родезия), Бразилии и других странах. Под названием синтетический александрит известен травяно-зеленый корунд…»

Захлопнув книгу, он облегченно вздохнул и покачал головой.

— Век живи — век учись, а дураком помрешь… Корунд это или настоящий александрит — теперь не так важно. Главное — он не будет сидеть занозой в моей голове!

— Да. — сказал Виктор Иванович, почесав затылок. — Действительно. Когда вы мне сказали, что перстень кто-то успел подменить за два-три ночных часа, пока вы спали, извлечь его из запертого ящика…

— И обе двери были на замке, — добавил Жунид.

— Ну, вот. Тем более. Я, откровенно говоря, терялся в догадках. Чудеса да и только! Оказывается, на всякого мудреца довольно простоты.

— Спасибо вам, Виктор Иванович, за книгу. Я испаряюсь! У меня до отъезда еще куча дел!

— Ну, удачи вам, — вставая, сказал Гоголев и крепко потряс руку Жуниду. — Молодец вы. Во всей этой кутерьме нелегко свести концы с концами..

У Парамона была прострелена икроножная мышца Максимум — неделю в кровати, несмотря на изрядную потерю крови. Смуглое лицо его побледнело и заострилось, но он вполне способен был давать показания.

Жунид не имел ни времени, ни желания на прелюдии и уговоры.

— Ну, как? — спросил он сразу — Будете говорить? Не изменили своего решения?

Цыган утвердительно кивнул. Потом нехотя объяснил.

— За покушение на майора НКВД по головке не погладят. Может, скостят мне, начальник, если сам повинюсь?

— Может, скостят, — в том ему ответил Шукаев. — Но гарантировать я ничего не имею права. В протоколе, — Арсен, запиши, — будет отмечено, что вы намеренно не затягивали следствие и чистосердечно рассказали все, что вам известно. Разумеется, если не вздумаете лгать.

Сугуров, как всегда спокойный, внимательный, сидел возле кровати, устроив планшет на тумбочке. На его свежевыбритом лице не было никаких следов недосыпания, хотя он тоже не ложился минувшей ночью.

— Ладно. Чего уж, — слабо махнул рукой Парамон. — Задавай вопросы, гражданин майор. Я не больно говорлив, да и пропустить чего могу невзначай. Опосля скажешь — темню.

— Кто поручил вам выкрасть кольцо?

— Барон.

— Феофан по прозвищу третий?

— А это не прозвище. И дед, и отец его правили табором. Его по батьке — Феофанович. Так и есть — третий.

— Почему не взяли ни одной вещи, кроме перстня?

Парамон сделал над собой усилие, прежде чем ответить.

Лицо его приобрело затравленное, жалкое выражение. Он даже оглянулся на дверь.

— Не бойтесь. Никто не слышит.

— Омар Садык сказал — если возьмешь хоть грамм золота или еще чего там — самое малое, что могу посулить — маникюр, а потом горячую чарку…

— Объясните, что это значит?

Шея цыгана побагровела. Широкой костистой ладонью он вытер со лба испарину.

— Помни, гражданин майор. — Парамон слово держит.

— Я сказал вам, — нетерпеливо перебил Шукаев. — Ваше поведение на допросе будет учтено при рассмотрении дела в суде.

— Ты не видал, майор, ты не видал… — в глазах Будулаева заметался такой дикий животный страх, что даже Шукаеву стало не по себе. — Ты не знаешь, на что похож человек после «маникюра» и «горячей чарки» Омара Садыка. О! Это страшный старик! Перед ним — и барон никто. Так — тьфу, сопля! Растереть ногой — и ваших нет!

— Не отвлекайтесь.

— Кусачки есть у его молодцов, — облизнув пересохшие губы, сказал Парамон. — Раз нажал — пальца нет. Десять раз нажал — две кульки вместо рук… А после свяжут и растопленную тинктуру в рот… Вся шея — в дырках… Ты видел, как раскаленная жижа насквозь через глотку течет… Я ведь что — я маленький человек! Куда мне против Омара!

— Это что же за сказки вы мне рассказываете? — рассердился Шукаев.

— А то не сказки, майор… виноват, гражданин майор, — встретив взгляд Жунида, поправился Парамон. — Я видел, чего осталось от фрайера, который пошел поперек старику Еще при покойном ротмистре Асфаре… в Осетии. Омара тогда звали Ханом. Говорили, сам Унароков стоял перед ним столбом.

— Ладно, предположим, он действительно палач и убийца, к нему мы еще вернемся. С кем вы были? — спросил Жунид, отметив про себя, что уже второй человек после Чернобыльского говорит, ему о первоначальном и, может быть, тоже не настоящем) имени дербентского ювелира.

— Где?

— С кем грабили ювелирный ларек?

— Ловишь, майор? Ты же взял Зубера в церковном дворе.

— Он молчит.

— Ну, и дурак. Я с ним и был. Он камнем продавщицу огрел.

— Зачем камень обернули в платок?

— Феофан велел. Наказать надо было бабенку. Мужик ее дюже зажимистый стал.

— Кто привозил ему украшения от Омара?

— А ты, гражданин майор, я вижу, даром времени не терял: уж и про это унюхал.

Страх, видимо, понемногу отпускал Будулаева. Лицо его и жилистая худая шея снова приобрели свой первоначальный оттенок.

— Отвечайте на вопрос.

— Зубер сперва носил. Потом — уж после праздников — объявился Хапито. Говорили, из тюряги он бежал — не знаю точно. Не спрашивал: с Хапито лучше зря не вязаться…

— Гужмачев?

— Ага.

— Куда вы должны были доставить перстень?

— А к Феофану. Омар с ним дело имел.

— Что означают слова «вторая капля»?

Будулаев пожал плечами.

— Не знаю. И Зубер не знает. Так старик кольцо называл. Но болтать не велел.

— Откуда он знал, что кольцо находится в скупочном отделе ювелирного ларька на рынке?

— Хапито видел его там. Пахан еще год назад собрал наших, показал бумажку, на ей то кольцо было нарисовано. Сказал, кто первый найдет — от Омара будет иметь косую[56].

Парамон говорил, не раздумывая, видно, твердо решив ничего не скрывать и попытаться спасти свою шкуру. Цыган прекрасно понимал, что за попытку убийства майора госбезопасности в военное время его мог судить трибунал, а это равносильно расстрелу.

— Назовите членов вашей шайки.

На этот раз Будулаев насупился. Он уже переступил границы воровского кодекса чести, давая свои показания, но теперь вопрос был поставлен настолько прямо и недвусмысленно, что он заколебался.

— А то сам не знаешь, начальник?

— Я что знаю — то знаю. Ваше дело отвечать.

Цыган хрустнул пальцами рук.

— Лады, майор. Я скажу, но помни…

Жунид поморщился. Он никогда не мог преодолеть своего омерзения к таким типам, как Будулаев. Ради собственной выгоды готов выдать кого угодно. Для таких не существовало никаких нравственных норм. Нахов не в пример лучше. Конечно, может, он молчит потому, что запуган Омаром, но все же молчит…