Избранные труды. Норвежское общество - Арон Яковлевич Гуревич

Поддержка, которой многие лендрманы пользовались у населения, нередко объяснялась тем, что эти служилые люди конунга имели давние и прочные связи с бондами в тех округах, где они управляли. Примером может служить столкновение конунга Магнуса Голоногого с лен-дрманом Свейнки Стейнарссоном. В Восточной Норвегии, на шведской границе, это был наиболее могущественный человек. Конунг вознамерился добиться от Свейнки повиновения и послал своего человека в Вик, где он вызвал на тинг непокорного лендрмана. Свейнки, как говорит Morkinskinna, явился с 600 своими приверженцами. Посланцу конунга ничего не удалось достигнуть, и, когда Магнус Голоногий упрекал других лендрманов Вика за пассивность, они оправдывались тем, что Свейнки — могучий и властный человек, располагающий бесчисленным множеством оружия и людей. Конунг сумел на некоторое время выслать Свейнки из Норвегии, но тогда начались беспорядки в пограничных районах, нападения грабителей на бондов, «оставшихся без предводителя», и по просьбе лендрманов Магнус возвратил Свейнки его владения и власть257. Таким же повелителем бондов рисуется в сагах легендарный Гудбранд из Даля, могущество которого скальд Сигх-ват сравнивает с могуществом Эрлинга Скьяльгссона в Гулатингслаге258. Предводителями бондов в Северной Норвегии, Халогаланде, в начале XI в. были Торир Собака и Харек с о-ва Тьотта259, в Трандхейме — Эйнар Потрясатель тетивы. О нем Снорри говорит: «Эйнар Потрясатель тетивы был наиболее выдающимся предводителем всех бондов в Трандхейме. Он защищал их на тинге от преследований со стороны людей конунга. Эйнар был хорошо осведомлен в законах. У него не было недостатка в энергии отстаивать свое мнение на тингах, даже в присутствии самого конунга. Все бонды его поддерживали». Это гневало конунга Харальда Сигурдарсона. Наблюдая многочисленную свиту Эйнара, Харальд сказал вису: «Могучий хёвдинг надеется занять трон конунга; я часто думаю, что не столь многолюдная дружина следует и за яр-лом. Этот воин, Эйнар, прогонит меня из страны, если только ему не придется поцеловать тонкие уста топора»269. Эйнар вскоре был убит.

Вследствие длительной живучести доклассовых порядков в Норвегии родовая знать проявила здесь большую жизнеспособность, чем в некоторых других странах на соответствующей стадии развития общества. До конца XII в. часть служилых людей не порывала связей со старой знатью и сохраняла полунезависимое положение. X. Кут был во многом прав, когда высказывал мысль о том, что «королевские саги» рисовали борьбу между государями и знатью в IX—XII вв., исходя из современных их авторам событий гражданской войны. Одновременно Кут стремился подчеркнуть, что в ранний период истории Норвегии существовал союз королевской власти и аристократии, конфликт же между ними вспыхнул лишь в XII в.261 Как мне представляется, дело обстояло несколько сложнее. Необходимо разграничивать (хотя, как мы убедились, это подчас чрезвычайно трудно) старую родовую знать и новый служилый слой. Первая по самой своей природе не могла не враждовать с королем, тогда как служилые люди его поддерживали. Несомненно, что изображаемая в сагах борьба родовых аристократов против государственной власти имела место в действительности. Вместе с тем часть представителей старинных родов переходила на службу к королю, сближалась со служилым людом, но процесс приспособления родового нобилитета к изменившимся условиям был мучительным и во многих случаях не приводил к его действительному переходу на новые позиции,— отсюда постоянные резкие столкновения аристократов с конунгами, опиравшимися на создаваемый ими служилый слой262.

Различия между родовой знатью и служилым людом состояли, помимо всего прочего в том, что экономические основы их могущества были неодинаковы. Знатные роды в эпоху викингов располагали крупными усадьбами с большим количеством скота, где хозяйство велось руками рабов, вольноотпущенников и других слуг (см. в Heimskringla описания хозяйств уппландского конунга Сигурда Свиньи263 и Эрлинга Скьяльгссона264); они играли ведущую роль в воинских экспедициях, тесно переплетавшихся с торговлей. Служилые люди государя также обладали земельными владениями, но основным источником их доходов была присваиваемая ими часть поборов и кормлений с населения; с течением времени они стали раздавать свои земли арендаторам. Иначе говоря, их существование в значительной мере строилось уже на эксплуатации крестьян, хотя последняя не приобретала ясно выраженного феодального характера. Родовой знати, которая не жила преимущественно за счет бондов, тем легче было играть роль их лидера и защитника от притеснений со стороны конунга и его слуг. Это усиливало позиции старой аристократии, было одним из источников ее жизнеспособности. Однако, с другой стороны, прекращение викингских походов и сопровождавшее его падение роли рабства в производстве подрывали материальные основы существования родовой знати. Такое противоречивое ее положение вызывало отчаянные попытки найти выход из постигшего ее кризиса в борьбе против усиливавшейся королевской власти, в междоусобицах, заполняющих историю Норвегии на протяжении нескольких десятилетий XII в.

Можно сделать некоторые выводы относительно структуры норвежского общества и определить направление его развития в XI и XII вв. Свободное население Норвегии, обозначаемое в источниках термином «бонды», было глубоко неоднородно как в имущественном, так и в социально-правовом отношениях. В среде бондов мы обнаружили прямых бедняков, лишенных всякой собственности; мелких крестьян, размеры владений которых не удовлетворяли тогдашним представлениям о материальной обеспеченности; владельцев «средней руки», наконец, родовитых, зажиточных, крупных хозяев, именуемых «могучими бондами». В то время как представители первых из перечисленных категорий бондов принадлежали к числу непосредственных производителей, являлись крестьянами (все увеличивавшаяся часть их превращалась в этот период в арендаторов чужой земли) или работниками, «могучие бонды» входили в состав эксплуататорской части общества, на них работали рабы, вольноотпущенники, слуги, лейлендинги.

Особенности произведений скальдов, «королевских саг» и судебников как исторических источников таковы, что складывавшаяся на протяжении изучаемого периода классовая структура общества не могла в них найти адекватного отражения. Поэтому неполны и собранные нами данные о «могучих бондах». В сагах сохранены сведения лишь о части — и, очевидно, незначительной, — этой прослойки населения Норвегии. Еще более существенно то, что авторы саг обычно сосредоточивают свое внимание на личных качествах и происхождении бондов, на их поступках, поведении на тингах, пирах, отношениях с конунгами и их слугами, и весьма скупо повествуют о материальной стороне их жизни. Когда же в поле прения авторов саг попадает имущественный облик «могучего бонда», то их интерес привлекает по большей части движимое имущество, корабль, богатства, накопленные в результате заморских походов и торговли или полученные в дар от государя; об усадьбе же бонда, как правило, сообщается лишь, что она большая, богатая, но конкретно земельные владения и количество скота такого бонда, численность и состав населения его двора представить невозможно. Способ ведения хозяйства, степень и формы использования труда подневольных людей или держателей, не говоря уже о таком решающем критерии для