Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро - Мигель Унамуно

Хотя в голову ему лезли всякие мысли, он все же заставил себя уснуть и хорошо отдохнул.

Проснувшись, Мартин увидел солнечный луч, который падал из окна под потолком и освещал жалкую каморку. Он постучал в дверь и, когда появился тюремщик, спросил его:

— Вам еще не сказали, за что я сижу?

— Нет.

— Так, значит, меня будут держать в тюрьме без всяких оснований?

— Может быть, ошибка какая вышла.

— Да, это, конечно, хорошее утешение.

— Мало ли что бывает на свете? Да здесь ведь с вами ничего не случится.

— А сидеть в тюрьме — это, по-вашему, пустяк?

— Тюрьма никого не позорит.

Мартин прикинулся боязливым и робким и спросил:

— Вы принесете мне поесть?

— Да. Проголодались, а?

— Еще как!

— Небось тюремный харч есть не станете?

— Нет.

— Тогда сейчас вам платный обед доставят. — И, весело напевая, тюремщик вышел.

Мартин съел все, что ему принесли, растянулся на полу, завернувшись в одеяло, и после короткого отдыха встал, готовый принять решение.

— Что же можно сделать? — спросил он себя. — Подкупить тюремщика? На это надо много денег. Вызвать Баутисту — значит подвергнуть его опасности. Ждать, пока меня выпустят, — значит обречь себя на вечное заточение или на пребывание в тюрьме, по крайней мере, до конца войны… Надо бежать, другого выхода нет.

С этим твердым убеждением он стал обдумывать план побега. Выйти через дверь трудно. Она не только прочна, но еще и заперта снаружи на ключ и засов. А кроме того, если бы даже выпал счастливый случай и удалось выйти через дверь, то пришлось бы еще пробежать по большому коридору, а потом по лестнице… Это невыполнимо.

Остается окно. Единственный возможный путь.

— Интересно, куда оно выходит? — подумал Мартин.

Придвинул к стене скамью, взобрался на нее, ухватился за прутья решетки и стал подтягиваться на руках, пока глаза его не оказались на уровне рамы. Окошко выходило на площадь с фонтаном, ту самую, где накануне он встретил Иностранца. Мартин спрыгнул на пол и сел на скамью. Решетка была узкая, небольшая, из трех вертикальных прутьев без поперечин.

— Если выломать один, может, мне и удалось бы пролезть, — сказал себе Мартин. — А выломать нетрудно… но потом понадобится веревка. Где ее взять?.. Одеяло… Разорвать одеяло на полосы… Это сойдет.

Единственным инструментом, которым он располагал, был маленький перочинный нож.

— Надо посмотреть, крепкая ли решетка, — пробормотал Мартин.

Он снова встал на скамью. Решетка была вделана в стену, но довольно легко подалась. Железные прутья были вставлены в деревянную раму, один угол которой источил жучок. Мартин решил, что, по всей вероятности, нетрудно расковырять здесь дерево и освободить конец крайнего прута.

Он отрезал от одеяла полосу, продернул ее через решетку, а затем связал концы вместе, потом поднял один край скамьи и зацепил две ее ножки за получившуюся петлю.

Соорудив таким образом подобие наклонной плоскости, ведущей к окну, он, скользя, вскарабкался по скамье к решетке, ухватился левой рукой за один из прутьев, а правой, вооруженной перочинным ножом, начал резать раму.

Положение его отнюдь нельзя было назвать удобным, но Мартин не сдавался, и после часа тяжелого труда ему удалось вытащить прут из гнезда.

Высвободив прут, он приладил его на прежнее место, убрал скамейку от стены, спрятал щепки в тюфяк и стал ждать ночи.

Явился тюремщик с ужином, и Мартин принялся настойчиво расспрашивать, нет ли каких решений на его счет, не собираются ли его и дальше держать без всяких на то оснований. Тюремщик пожал плечами и тут же ушел, весело напевая. Оставшись один, Салакаин немедленно взялся за работу.

Он был совершенно уверен в том, что побег ему удастся. Вынул перочинный ножик и стал разрезать одеяла на полосы. Покончив с этим, начал связывать одну полосу с другой, пока не получилась веревка длиной в пятнадцать морских саженей. Такая ему и была нужна.

Потом он решил оставить в тюрьме забавную памятку. Взял кувшин для воды, надел на него берет и завернул в оставшийся кусок одеяла.

— Когда тюремщик сюда заглянет, он подумает, что я сплю. Таким образом я выиграю лишнюю пару часов, которая мне будет очень кстати.

Он глянул с улыбкой на сверток, потом поднялся к решетке, привязал один конец своей самодельной веревки к прутьям, а другой стал потихоньку опускать наружу. Когда вся веревка повисла вдоль стены, он с большим трудом протиснулся через отверстие в том месте, где был выломан прут, и начал осторожно спускаться, скользя по стене.

На какое-то мгновение он очутился возле освещенного окна. Сквозь стекло увидел человека в глубине комнаты… Мартин был уже в четырех-пяти метрах от земли, как вдруг с улицы донесся звук шагов. Мартин замер, и когда шаги почти смолкли вдали, он не без некоторого шума упал на землю. Должно быть, развязался один из узлов, потому что кусок веревки остался у него в руках. Мартин встал на ноги.

«Ничего страшного. Я цел и невредим», — успокоил он себя.

Проходя мимо фонтана, он бросил обрывок веревки в воду. Потом быстро зашагал по Руа-Майор. Он шел, время от времени оглядываясь, и при свете раскачивающегося на веревке фонаря заметил двух мужчин, вооруженных ружьями, штыки которых мрачно поблескивали. Не было сомнения, что эти двое идут за ним. Если он побежит, то попадет на часовых, стоящих у городской стены. Не зная, что делать, и увидев рядом отворенную дверь, Мартин вошел в дом и тихонько прикрыл дверь за собой.

До него донесся стук сапог по тротуару. Он подождал, пока шаги затихли, и уже собрался было выйти, когда сверху по лестнице спустилась старуха и заперла дверь на ключ и засов.

Мартин оказался в ловушке. Опять раздались шаги его преследователей.

«Не уходят», — подумал Мартин.

И действительно, они не только не ушли, но, напротив, дважды сильно стукнули в дверь молотком.

Снова явилась старуха, на этот раз с фонарем в руках, и, не открывая, вступила в разговор с теми, кто был снаружи.

— Сюда не входил мужчина? — спросил один из преследователей.

— Нет.

— Будьте добры, поглядите хорошенько. Мы из ночного дозора.

— Здесь никого нет.

— Осмотрите подъезд.

Услышав это, Мартин крадучись пробрался за спиной старухи из подъезда на лестницу. Старуха посветила фонарем во все углы и сказала:

— Нет. Никого здесь нет, нет никого.

Он хотел было вернуться обратно в подъезд, но старуха приподняла фонарь так, что свет упал на нижние ступени лестницы. Мартину не оставалось ничего другого, как подняться по лестнице выше, перешагивая сразу через две ступеньки.

— Придется провести ночь тут, — сказал он себе.

Другого выхода не было. Самое верное — подождать, когда наступит день и отопрут дверь. Он не хотел подвергать себя риску быть обнаруженным в подъезде, пока дверь заперта, и прождал наверху вплоть до самого утра.

Около девяти часов Мартин начал осторожно спускаться по лестнице. Добравшись до второго этажа, он увидел богато обставленную комнату, на диване лежали мундир, берет и шпага офицера карлистских войск. Мартин знал, что только дерзкая отвага может его спасти; он поспешно скинул свою одежду, облачился в мундир, надел берет, потом пояс со шпагой, накинул сверху плащ и пошел вниз по лестнице, громко стуча каблуками. Навстречу ему попалась вчерашняя старуха, и, при виде нее, он сказал:

— Неужели в этом доме ни души нет?

— Что вам угодно? Я не заметила, как вы вошли.

— Здесь живет майор дон Карлос Оандо?

— Нет, сеньор, такого здесь нет.

— Большое спасибо.

Мартин вышел на улицу и, закутавшись в плащ, с победоносным видом отправился в гостиницу к Баутисте.

— Ты? — воскликнул Урбиде. — Откуда ты явился в таком наряде? Где ты пропадал весь вчерашний день? Я уже беспокоился. В чем дело?

— Я тебе все расскажу. Экипаж есть?

— Да, но…

— Ни слова, подгони его сюда сейчас же, да поторапливайся, — чем скорее, тем лучше.

Мартин уселся за стол и написал карандашом на листке бумаги: «Дорогая сестра. Я должен с тобой увидеться. Меня ранили, и очень тяжело. Приезжай немедленно в этом экипаже с моим другом Салакаином. Твой брат Карлос».

Покончив с письмом, Мартин стал нетерпеливо ходить взад-вперед по комнате. Каждая минута казалась столетием. Ему пришлось прождать два нескончаемых часа в состоянии смертельной тревоги. Наконец около полудня послышался звон колокольчиков.

Он вышел на балкон. У дверей стоял экипаж, запряженный четверкой лошадей. Среди них Мартин узнал двух кляч, на которых они с Баутистой приехали из Сумайи в Эстелью. У экипажа — старого, разваливающегося на части ландо — одно стекло было выбито, а один из фонарей подвязан веревкой.