Япония по контракту - Ольга Круглова

— О, Вы, как всегда, работаете очень эффективно! — усмехнулся Хидэо, уводя её в сторонку. — Профессору не пристало заниматься приготовлением пищи. К тому же Ваши пельмени имеют неправильную форму! — заметил он язвительно.

Действительно, её изделия были русского фасона, без складочек.

— Какая разница, всё равно съедят! — выпалила она.

Студенты изумлённо подняли на неё глаза, Хидэо укоризненно покачал головой.

— Нет, нет, для нас, японцев, это недопустимо!

— Но студенты не успевают всех накормить! — пыталась сопротивляться она.

— Это неважно! — отмахнулся Хидэо.

То, что он принялся пространно излагать, сводилось к давно известному: для японца важно не столько достигнуть цели, сколько довести до совершенства процесс. Потому что путь к цели важнее, чем сама цель.

Слово Путь японцы наверняка писали с заглавной буквы. Ибо всё, что делает японец, для него Путь: самурайский кодекс — буси-до, боевые искусства — дзю-до, таэкван-до, айки-до, где каждый шаг "до" самоценен. Любой японец стремился к совершенству каждого шага своего Пути. И потому сэнсэй старался делать наилучшим образом всё: научные статьи, протоколы собраний… И студенты старались пройти достойно свой Путь: учёбу, научные исследования, пикники… Сейчас их Путь был Путь Китайских Пельменей. Японцы не стремились пройти свой Путь быстро, для них главное — быть в Пути. Вне Пути японцу неуютно. Неприлично. И потому хлопотала целыми днями в пустом доме Намико, выискивая себе работу. Потому суетился в лаборатории Хидэо, хоть книжки переставляя, но занимая себя допоздна. И студенты потому же подрёмывали вечерами у компьютеров, не уходя домой, — они старались быть при деле, в Пути.

Студенты лепили пельмени третий час. Присев на корточки, скрючив спины, они лепили тщательно, самозабвенно. Хотя могли бы праздно стоять и смотреть на ясное солнце, высокое небо и на парней, что возились, сталкивая в реку товарища. Они могли бы смеяться вместе со всеми, когда бедолага плюхнулся в воду, но они работали, не разгибаясь, не поднимая глаз. Их волосы растрепались, футболки намокли от пота. И хотя в пельменщики их никто не определял, они не пытались улизнуть. И не выглядели усталыми, несчастными. Напротив, они держались гордо, словно избранные — они работали. Оставшиеся же без дела смотрели на них с завистью. А лепильщики работали так рьяно, словно боялись, что работу у них отнимут. Работали жадно, словно дорвавшись до дела любимого, желанного.

— Посмотрите-ка на них! — сказал насмешливо Шимада. — Им всё равно, что делать, лишь бы делать, работать. Им больше ничего не надо!

А она стояла, наслаждаясь солнцем, свежим запахом воды, горячим соком пельменей, от мяса сытных, от креветок лёгких, душистых от кунжутного масла и чеснока, и думала: а может, так и надо проходить свой Путь, заботясь о том, чтобы каждый шаг его был достойным? Стараться сделать совершенным всё, любую мелочь, к которой прикоснулись твои руки? И радоваться каждому шагу Пути. И не рваться, запыхавшись, к цели, проскакивая как попало ведущие к цели ступени — неповторимые дни своей жизни? Она думала, что западная идея цели отнимает у человека самое прекрасное — настоящее, превращает его в мрачного пессимиста, потому что если постоянно смотреть на то, что в конце Пути, то получится, что цель жизни — смерть. А если думать о Пути, то окажется, что цель жизни — жизнь.

Шимада присел на корточки, стал кормить свою маленькую собачонку пельменями из своей миски, своими палочками. Собачонка благодарно тёрлась о брючину его мятого тренировочного костюма, оставляя клочья рыжей шерсти, хорошо заметные на чёрном. Студенты доели похлёбку, собрали в пластиковые мешки мусор, оставляя на берегу идеально чистую гальку. Разнеженный пельменями и солнцем Хидэо вызвался отвезти своих русских гостей домой, но по дороге свернул с шоссе.

— Вы обязательно должны посетить этот буддийский храм!

Стриженые кусты стряхивали капли внезапно налетевшего дождя на дорожку, вымощенную большими плоскими камнями.

— Здесь всё имеет особый смысл. Вот эта тропа, например: твёрдый камень — хороший период жизни, земля между ними — плохой, — Хидэо вздохнул. — В моей жизни их было не так много, твёрдых камней…

Осторожно переступая по каменным островкам удачи через беду — размоченную дождём грязь, она заметила среди зелени тёмное старое дерево храма, воскликнула:

— Посмотрите, как красиво!

И поскользнулась.

— Идти надо, сосредоточившись не на цели, а на Пути, — засмеялся муж, подхватывая её. — А то сядешь в лужу.

Через несколько дней Хидэо принёс фотографии, сделанные на празднике иммоникай. Там почти не было лиц — только согнутые спины.

Уж осени конец,

Но верит в будущие дни

Зелёный мандарин.

Басё

Муж торопился закончить работу, до его отъезда оставалось совсем немного времени.

— Зачем Вы всё время ставите себе какие-то цели? — с мужчиной Хидэо обращался иначе, чем с ней, с женщиной — не журил, не поучал, но иногда не выдерживал всё-таки, принимался руководить: — Не спешите! Просто работайте! А успеете ли Вы закончить работу или нет, разве это важно?

Хидэо интересовал Путь. А они рвались к цели. Они привыкли доводить дело до конца. Она помогала мужу, вместе с ним просиживая в лаборатории допоздна.

— Как много вы сделали! — довольно улыбался Хидэо, принимая из их рук толстые пачки рукописей. И словно спорил с кем-то: — Нет, русские — не лентяи! — Напуганный бурным потоком их слишком результативной деятельности, он даже пытался их притормозить. — Вы чрезмерно быстро всё делаете! На работу аналогичную вашей коллега из Осаки потратил семь лет! Каждый опыт он повторял сорок раз!

Семь лет, сорок раз — для Хидэо это было ценно само по себе, его не смущала несоизмеримость усилий и достигнутого результата, весьма скромного. Им не удавалось внушить Хидэо ценность цели, ему не удавалось заставить их повиноваться законам Пути…

В воскресенье они проснулась рано и долго лежали, прижавшись друг к другу, на нагретом солнцем татами. Тёплый ветерок влетал через открытую балконную дверь, принося запах сухой ноябрьской травы, утренняя улица молчала. Нехотя поднявшись, они тихонько побежали к парку, устроились делать зарядку на своём любимом месте — на пригорке под дощатым навесом. Муж подтягивался, ухватившись руками за деревянную перекладину, обвитую вьюнком. А она рассеянно подбрасывала теннисный мячик и смотрела, как сухие цветы падают на его плечи, путаются в волосах. Пожилой японец привязал к качелям большую песочную собаку, надел белые перчатки и стал пинцетом собирать мусор в пластмассовый пакет. В маленьком парке было чисто — старик управился быстро, полил клумбу, отвязал собаку… Почувствовав свободу, животное рванулось, схватило на лету зубами теннисный мяч, легко опрокинуло щуплого хозяина, потащив его по бетону дорожки — падая, старик не выпустил из рук поводок. Поднявшись, он покрепче намотал на руку ремень, потёр ушибленную ногу, достал из сумки свой теннисный мяч, стал упрашивать собаку обменяться. Но она, крепко ухватив зубами трофей, не соглашалась — чужой мяч был красивее, новее. Старик кланялся иностранцам, извинялся, улыбался. И они поклонились ему и побежали домой. У самого подъезда старик нагнал их, вернул мяч. Ещё раз поклонился, извинился… Собака шла за ним, виновато опустив голову.