Корфу - Владимир Виленович Шигин

честолюбие, оборачиваюсь я назад и восклицаю: “Товарищи! кто хочет заслужить достойный лавр героя или со славою умереть, тот следуй за мною!” – Бестрепетные, как быстрые вихри, налетели, и мы, как исступленные, с губительными штыками в одно мгновение вторглись в колонну, разрушая без пощады все человеческое; ужасный вопль и стон поражаемых не могли привести нас в содрогание, и кровь подобных нам людей, попираемая нашими ногами, не возвращала нас к чувствам, и мы истребили почти всю сию колонну. Достойный мой сотрудник, капитан Панов, пал при сем случае, сраженный роковою пулею злодея, и множество других, разделявших со мною сей достопамятный подвиг. Я, по благости Божией, уцелел».

Пять или шесть раз Нефельс переходил из рук в руки, но, в конце концов, все же остался за нами.

* * *

Вечером 20 сентября главные силы русской армии сосредоточились у горной деревушки Гларус. Солдаты приходили в себя, собираясь с силами.

Из воспоминаний современника: «Мы копали в долинах какие-то коренья и ели, да для лакомства давали нам молодого белого или зеленого швейцарского сыру по фунту в сутки на человека, который нашим русским совсем был не по вкусу, и многие из гренадер его не ели; со всем тем, во все время нашего пребывания в Швейцарии, сыр составлял единственную пищу; мяса было так бедно, что необходимость заставляла употреблять в пищу такие части, на которые бы в другое время и смотреть было отвратительно; даже и самая кожа рогатой скотины не была изъята из сего употребления; ее нарезывали небольшими кусками, опаливали на огне шерсть, обернувши на шомпол, и таким образом обжаривая воображением, ели полусырую. Сверх сего, кожа нужна была и для другого предмета: многие чувствовали недостаток в обуви и сбережение своих ног предпочитали сытости желудка; почему отрезывая лоскутки кожи, обертывали ею свои ноги по примеру лапландцев и употребляли до самой невозможности, как свойство ее позволяло; некоторые из офицеров должны были прибегнуть к сему же средству, дабы сохранить свои ноги от острых камней и повреждений всякого рода. Вот в каком бедственном положении находилась вся наша победоносная армия!»

В то время как Багратион расчищал путь главным силам русской армии в ее тылу развернулись боевые действия между арьергардом Розенберга и настигавшими его войсками Массены. Еще 19 сентября 10-тысячный французский корпус атаковал русский арьергард численностью четыре тысячи человек. Войсками первой линии под командованием Максима Ребиндера французы были остановлены. С прибытием же трех полков Михаила Милорадовича наши войска перешли в контратаку, опрокинули французов и гнали их до самого Швица. Ночью в долину спустились последние вьюки и шедшие за ними три полка пехоты. Силы авангарда Розенберга возросли до 7 тысяч человек. С этими силами Розенберг изготовился к решающему сражению.

20 сентября французы атаковали тремя колоннами по обоим берегам реки Мутен. Поначалу наши батальоны начали отступать. Однако, когда французы двинули за ними свои главные силы, предвкушая победу, Милорадович отвел свои полки в сторону и французские колонны неожиданно для себя очутились перед главными силами Розенберга, укрытыми в виноградниках по всей ширине долины. Немедленно последовала наша контратака. Наша первая линия, подпустив неприятеля на ружейный выстрел, дала залп, а затем с криком «ура» кинулась в штыки. Передовой Рязанский полк вел в бой 23-летний командир генерал-майор граф Каменский 2-й, сын знаменитого фельдмаршала. С флангов ударили в штыки и полки Милорадовича. По свидетельству очевидцев, ошеломленные французы с минуту не предпринимали ничего, и лишь потом открыли беспорядочный ружейный огонь. Затем началась всеобщая яростная рукопашная схватка. Желание бить французов было столь велико, что порой батальоны второй линии обгоняли первые, в стремлении дать работу своим штыкам. Вскоре рукопашная переросла в настоящее истребление противника.

Унтер-офицер Иван Махотин, работая штыком и прикладом, пробился к генералу Массене, схватил его за воротник и сдернул с лошади. На помощь кричащему генералу бросился французский офицер. В то время как Махотин, повернувшись к нападающему, ударил его штыком, Массена успел удрать, оставив в руках нашего унтер-офицера свой шитый золотом воротник.

Бегство было столь стремительным, что наши солдаты просто не могли угнаться за прыткими французами. Победа была полная. В сражении было перебито свыше шести тысяч французов, в плен попало еще полторы тысячи, в том числе генерал Ла Курк, захвачено знамя и 7 орудий. К огромной радости наших солдат, в ранцах убитых французов нашелся и хлеб, и мясо, и водка с вином. Этого хватило, чтобы накормить целый корпус. Наши потери составили 700 человек убитых и раненых. Потрясенный всем происшедшим, Массена более уже и не помышлял о преследовании.

Вскоре после сражения Суворов написал своему старому соратнику по турецким войнам фельдмаршалу Каменскому: «Ваш юный сын – старый генерал».

* * *

Тем временем, прибыв в Гларус, Суворов увидел, что пропала последняя надежда на помощь и содействие австрийцев. Вначале ушел со своими войсками генерал Линкен, а за ним и последняя австрийская бригада Ауфенберг. Российские войска были окончательно брошены союзниками на произвол судьбы и отныне предоставлены только сами себе. Перед нами оставался единственно свободный, но неимоверно тяжелый путь через высокогорный перевал Паникс в долину Рейна.

Из хроники Швейцарского похода: «Обувь солдатская, и в особенности офицерская, теперь в течение немногих часов совсем сбилась и пришла в негодность; у иных отодрались подошвы. О каких-нибудь приспособлениях, например, сандалий с железными шипами, не было и помину, ибо не имелось ни времени, ни опытности, как у Французов, искусившихся бойцов горной вой-ны. В довершение бедствия нечем было подкрепить силы; вьюки с провиантом тянулись позади, а при себе или ничего не было, или очень немногое, и эту малость надо было расходовать бережливо. Кто был позапасливее, тот сохранил муку, розданную в Альторфе, в ожидании огня, чтобы спечь из нее лепешки. Другого харчевого подспорья не было; иные раздобылись в прежнее время картофелем или сыром, но это все уже вышло, да и большинство солдат употребляло сыр лишь в последней крайности, считая его гнилью. Офицеры и генералы бедствовали чуть ли не больше, и солдаты им охотно помогали, чем могли: чинили обувь на привале, делились харчами из последних скудных остатков. Милорадович на биваке съел у одного солдата спеченную из альторфской муки пригорелую лепешку, очень ее похвалил, поблагодарил хозяина и прислал ему взамен небольшой кусочек сыра, – половину всего, что имел сам. Солдат не взял сыру, а вместе с другими своего десятка или капральства составил складчину, по сухарику с брата, и все это с кусочком сухого бульона, взятого с убитого французского офицера, отнес в узелке