Детская книга - Антония Байетт

Джеральд со скабрезной серьезностью, принятой у «апостолов», шепнул Джулиану:

— По-моему, он источает своего рода мускус. Из подмышек. Видишь, у него хорошо разработанные подмышки.

— Ш-ш-ш, — ответил Джулиан.

Лектор принялся дальше развивать метафору сада. Он перешел на Блейка и его «Сад любви», в котором построили храм:

Я увидел затворы его,«Ты не должен!» — прочел на вратах.И взглянул я на Сад Любви,Что всегда утопал в цветах.

Но вместо душистых цветовМне предстали надгробья, оградыИ священники в черном, вязавшие терномЖеланья мои и отрады.[96]

Он долго говорил о том, что уродующая стыдливость общества — историческое последствие веков целибатного священства. Он взглянул на Фрэнка Моллета, который ответил безмятежным взглядом.

В результате пострадал жанр романа. В Англии романы пишутся для чтения вслух у семейного очага, в доме женатого священника или диакона, и предназначаются для слуха его серьезной жены. Во Франции женщин и детей окормляют священники, а романы пишутся для отдельной — часто сладострастной — мужской аудитории.

Роман не может правдиво описывать большую часть мира.

А должен бы. Честные романы нам гораздо нужней морализаторских трактатов.

Его собственный роман, «Мистер Вудхаус и дикарка», повествовал о современном лесном жителе, Вудхусе, любившем женщину, как мужчинам положено любить женщин.

Мистер Метли сказал, что верит в языческое единство природы. Мы все — одна жизнь, которая началась задолго до всяких садов и священников в черном. Наши чувства за миллионы лет эволюционировали тончайшим образом — от колыхания слизи в болоте до медленных холоднокровных рептилий в тропических джунглях, до существ, карабкавшихся по деревьям, что ныне обратились в уголь. Он сказал, что человечество может, совершив титаническое усилие, заново открыть сильную, первобытную радость жизни. Нужно вернуться к корням вещей. Он процитировал Марвелла:

Любовь свою, как семечко, посеяв,Я терпеливо был бы ждать готовРостка, ствола, цветенья и плодов.[97]

— Это неподражаемо, — сказал Джеральд. — Он что, нарочно?

— Думаю, да. Замолчи наконец.

Элси все это время сидела, крепко обхватив себя руками. Рот был плотно сжат. Чарльзу-Карлу хотелось отлепить ее пальцы от тела, помочь ей расслабиться, но он знал, что этого делать нельзя.

Взгляд Герберта Метли блуждал по запрокинутым лицам зрителей, как шмель по клумбе. У него был дар, который молодые люди еще не развили в себе. Он мог отличить женщин, которые, как он формулировал это про себя, хотели: потенциальных Дикарок. Смуглое лицо Дороти глядело на него осуждающе, и ему стало не по себе. Гризельда, светлая и безмятежная, обдумывала его аргументы — в ней была искорка жизни, и лицо ее было прекрасно, но в нем не было хотения. Филлис была хорошенькая, аккуратненькая, еще не развившаяся. На Элси он не стал смотреть, хоть и приметил красный пояс. Одна девушка возбудилась, часто дышала, ерзала на стуле, оглядывалась, словно что-то ища. Это была Флоренция Кейн. Метли сделал мысленную пометку.

Когда он закончил речь, кое-кто быстро вышел. Другие слушатели подошли поговорить. Фрэнк Моллет заметил:

— Вы мало сказали об удивительной живучести самого понятия «стыд». Если оно столь прочно, значит, оно зачем-то очень нужно человеку.

— Хорошо подмечено.

— Кроме того, Марвелл говорил:

Бродил по травам и цветам.Блаженно одинок, Адам.[98]

— Да, действительно. Есть время для взаимной любви и время для уединения. Я сам уединяюсь и храню целомудрие, когда предаюсь творчеству.

Краем глаза он увидел, что Флоренция ушла с Герантом.

Ничего, будет еще другой раз. Или другая женщина.

Флоренция и Герант шли по тропе вдоль Военного канала. По глади воды скользили стрекозы. Болотные курочки плыли, деловито работая лапками. Водяная крыса выскользнула из норки и поспешно скрылась. Солнце клонилось к закату, но светило еще ярко. Послышались нагоняющие торопливые шаги. Герант сердито обернулся. Это был Фрэнк Моллет.

— Я вас не задержу, извините, я только хотел спросить…

Он поравнялся с ними.

— Да? — сказал Герант.

— Вы давно последний раз беседовали со своим батюшкой?

— Наверное, несколько дней назад. Я его не видел со дня его лекции на прошлой неделе. Он после таких вещей обычно прячется. Я сейчас провожу мисс Кейн в Рай и вернусь в Пэрчейз-хауз.

Воцарилось молчание. Герант спросил:

— А вы его не видели?

— Тоже не видел уже несколько дней.

Фрэнк прошел вместе с ними несколько шагов вдоль канала и, кажется, принял какое-то решение.

— Неважно, неважно. Когда увидите его, передайте, что я о нем справлялся.

Он повернул обратно. Герант сказал Флоренции:

— Его что-то гложет. Мой отец умеет выбивать людей из колеи.

— Я знаю.

Последовала долгая пауза. Они шли дальше в дружелюбном молчании, приноровившись к шагу друг друга. Герант сказал, не глядя на Флоренцию:

— Наверное, я идиот и вылезаю совершенно не вовремя. Ну, когда мы вот так идем себе рядом… Ты можешь пока ничего не отвечать… Но — ты выйдешь за меня замуж? Погоди. Я желал этого много лет, ты наверняка знаешь. У меня пока почти ничего нет… но я уверен, что будет. Я делаю хорошую карьеру в Сити, и мистер Уэллвуд относится ко мне как к сыну. Я откладываю деньги. И еще, я люблю тебя. Правда, люблю. Не говори пока ничего. Я знаю, что мы не сможем пожениться еще как минимум год или два. Я не могу тебя связывать. Может быть, это лишь несбыточная мечта. Но я никогда… никогда не встречал такую девушку, как ты. Я думаю о тебе… ты не знаешь, как много я о тебе думаю.

— Ну, теперь-то можно сказать?

— Если ты думаешь, что есть хоть малая вероятность… я спрошу тебя еще раз… потом… если ты…

— Можно я скажу? Я собиралась сказать… да. Да, я выйду за тебя замуж. Вот.

Они остановились и взглянули друг другу в лицо. Герант спросил:

— Надеюсь, это не потому, что ты просто устала от меня отбиваться?

— Я же сказала «да». Я знаю, чего хочу.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива. В последнее время у тебя несчастный вид. Я хочу… больше всего на свете… чтобы у тебя было все, что ты хочешь. Конечно, неплохо было бы, если бы это был я.

— Я была несчастлива, это правда. И я по правде думаю, что вместе мы сможем стать счастливей, — она едва заметно улыбнулась. — Или хотя бы попробовать. Успокойся, все хорошо.

Он очень бережно обнял ее. Она словно окаменела. Это было досадно, но он уже умел ждать.

— Я могу поговорить с твоим отцом?

Она странно рассмеялась.

— Да, непременно поговори, обязательно. И тогда мы начнем строить планы.

Дороти Уэллвуд вышла из дому одна, чтобы пройтись по болотам. Она зубрила анатомию, дозубрилась до дикой головной боли и сказала себе, что прогулка пойдет ей на пользу. В последнее время ей не хватало силы воли. Она хотела побыть со своим немецким отцом и немецкими братьями, которые сейчас в амбаре мастерили сложные вещи и смеялись. Ей почему-то было обидно, что Гризельда может смеяться вместе с ними, болтать по-немецки, предлагать разные удачные идеи для декораций кукольной постановки, а она, Дороти, не может. Она, конечно, и не хотела — где-то в глубине души она была пуританкой, отвергавшей всяческие воображаемые миры. Это пуританство сидело в ней прочно, и она пока не ставила его под вопрос. Нервы и сухожилия, вены и артерии были и реальней, и загадочней проволочных шарниров и болтающихся бечевок. Дороти знала, что Гризельда вовсе не пытается украсть ее новую семью — напротив, она обижается, когда Дороти на долгие часы уходит с головой в учебу: не только потому, что Дороти ее бросает, но еще и потому, что она сама еще не нашла своего призвания. Дороти все ускоряла шаг, перебирая в уме суставы собственного тела. Вдруг она обнаружила, что пришла к Пэрчейз-хаузу и стоит в самом начале усаженной деревьями разбитой аллеи, ведущей к дому.

Внезапно она подумала, что неплохо было бы повидаться с Филипом. И пошла по аллее. Она не хотела видеть ни Серафиту, ни Помону, ни даже Элси. Поэтому она аккуратно и тихо обошла дом, вошла в конюшенный двор и направилась прямо к двери студии-молочной. Тут она запоздало сообразила, что может столкнуться с чудовищем — Бенедиктом Фладдом. Она заглянула внутрь через пыльное окно. Там, спиной к ней, стоял Филип в синем халате. Фладда видно не было. Она постучала в верхнюю половину двери. Филип открыл и широко улыбнулся при виде Дороти.

— Я как раз собирался сказать: «Пошли вон, я занят». А потом увидел, что это ты. Заходи.