Утопия - Марина Дяченко

Владимир Альбертович странно усмехнулся.

— Я не понимаю, — сказал Виталька после длинной-длинной паузы. — Мне кажется, это все равно что завязать себе глаза и говорить, что не нуждаешься в свете.

Старик молчал.

— Вы обижены на него, — сказал Виталька. — Потому что у вас была работа, которая стала ненужной.

— Мальчик, — сказал Владимир Альбертович, одним этим словом загоняя Витальку во множество мальчиков, какие только есть на свете. — Мне восемьдесят семь лет… И почти семьдесят два из них я прожил, не нуждаясь в Пандеме.

— Но это же не довод, — тихо сказал Виталька. — Человечество тысячи лет жило, не зная земледелия… ремесел… машин… Наверняка находился кто-то, кто говорил: не поеду на этом паровозе…

Владимир Альбертович посмотрел на Витальку с интересом.

— Экий у тебя… технократический подход. Пандема сравниваешь с паровозом?

— Нет, конечно, — Виталька смутился. — Но есть такая теория, что Пандем — нормальный этап в развитии человечества. Что это скачок, сравнимый с возникновением жизни на земле, возникновением разума… Человечество теперь достигнет космоса и станет бессмертным. А без Пандема этого не вышло бы.

— Почему? — тихо спросил Владимир Альбертович. — Это Пандем тебе сказал? Что человек без него, Пандема, ничего не может? Ничего не стоит? Да?

— Ой, — Виталька поерзал. — Ну это неправильно — противопоставлять человека и Пандема. Это все равно что выбирать, правая рука лучше или левая нога. Это части одного целого…

— В мои времена человек был сам по себе, — сказал Владимир Альбертович. — Сам себя делал, сам за себя отвечал… а вовсе не был чьей-то левой ногой…

— Но он же не среди пустыни жил, — удивился Виталька. — Какие-то были общие, эти… законы! Это было гораздо хуже, потому что перед законом вроде бы все равны. Все одинаковые. А Пандем — никогда не скажет, что люди одинаковые. Для него они всегда очень разные. Вот для него они — каждый сам по себе…

— Вас в школе так учат? — после паузы спросил Владимир Альбертович.

— Нет, — Виталька не понял, прозвучало в словах его собеседника уважение или, наоборот, презрение. — Чему тут учить? И так ведь все понятно, стоит чуть-чуть задуматься… И потом, Пандем ведь сам про себя ответит, если только его спросишь.

— А не соврет?

Виталька долго смотрел на него. Обыкновенный человек, ну, старый. Одинокий.

— Как это — Пандем соврет? Вы еще скажите — Пандем умрет…

Владимир Альбертович молчал.

— А мой папа говорит, — сказал Виталька, — что Пандем, может быть, недостающая деталь для человечества. Что человечество с самого начала было каким-то не очень правильным — как будто его сделали, но забыли зачем. Вот люди и мучились. А потом пришел Пандем — вернее, появился, а не пришел — и встал, как влитый, в свою нишу. И теперь наконец-то человечество в своей тарелке и в своем уме.

— А кто, интересно, сделал человечество? — странным голосом поинтересовался Владимир Альбертович.

— Я не знаю — сказал Виталька. — Я это просто так сказал: «как будто» его сделали.

— А твой папа кто?

— Ученый. Биолог.

— А-а, — тускло протянул старик. — Понятно… А скажи, он знает, откуда взялся Пандем?

— Самоорганизовался, — не очень уверенно ответил Виталька. — Из информационных… полей. Из информации, короче говоря.

Старик молчал, и Виталька добавил чуть виновато:

— Наверное.

— Он не говорит, откуда он взялся, — сказал Владимир Альбертович. — Вот ты, Виталик, или твой папа… кто-нибудь из вас может точно знать, что Пандем — друг человечеству, а не враг?

— Ну, если вы посмотрите вокруг, — предположил Виталька, — и сравните с тем, что было пятнадцать лет назад…

— Как ты можешь об этом судить?

— Зато мой папа может. Кроме того, я ведь читаю книжки… Еще старые газеты, например. Очень поучительно.

— А поросенок, которого сытно кормят, прежде чем… а-а, извини. Я забыл, что ты не знаешь, для чего откармливают поросят.

— Теперь ни для чего, — тихо сказал Виталька. — Это раньше ели животных. До Пандема.

Владимир Альбертович вдруг улыбнулся; Виталька вздрогнул: это была улыбка молодого человека. Может быть, лет пятьдесят-шестьдесят назад он вот так же улыбался, встречая после работы жену…

— Я уже очень давно не разговаривал ни с какими пацанами, — пробормотал Владимир Альбертович. — Ты, наверное, очень даже неплохой — голова светлая… Но мне тебя никогда уже не понять. Как и тебе меня. Ты — человек, который никогда не оставался в одиночестве…

— А одиночество — разве это хорошо? — удивился Виталька.

Старик хотел ответить, но промолчал.

ГЛАВА 16

Юлия Александровна Тамилова, двух с половиной лет от роду, плавала в бассейне. Цветное мозаичное дно круто уходило вниз, и на глубине трех метров заманчиво пестрели ракушки, шарики, бусинки, зеркальца, вертушки; Юлия Александровна выныривала, довольно ухая, и рассматривала добычу, лежа на спине, неприятно похожая в такие минуты на забытую в ванне пластмассовую куклу (во всяком случае Александру Тамилову-старшему, молодому деду этой девочки, казалось именно так).

Алекс стоял у бортика, глядя, как ныряют, выныривают, плавают наперегонки, брызгаются, скатываются с водяных горок разнообразные дети от года до десяти; когда кто-нибудь из них уходил в воду дольше, чем на минуту, Алекса захлестывал древний, не подчиняющийся разуму инстинкт: нырнуть, достать, спасти немедленно.

Он плавал плохо, а нырял и того хуже. Мог бы он вытащить свою внучку с глубины хотя бы в три метра, если бы она, внучка, тонула?

— Папа, — позвал его Александр Тамилов-младший, Шурка. — Чего ты там ищешь?

Алекс огляделся. Никто, кроме него, не стоял у бортика; молодые мамаши с молодыми папашами читали книжки и разговаривали друг с другом. Только чья-то бабушка — полная женщина немногим старше самого Алекса — вертела головой, стараясь не выпускать внука из виду.

— Ты чего? — удивился Шурка. — Что она тебе, утонет, что ли?

— Зачем ты вообще нужен? — раздраженно спросил Алекс, усаживаясь рядом в садовое кресло. — Ты, отец?

Посреди бассейна раскручивалась вертушка — то горизонтально, как карусель, то под углом, то вертикально, как мельничное колесо. Дети постарше с визгом цеплялись за поручни, пролетали в воздухе, разбрасывая брызги, плюхались в воду и уходили в глубину, чтобы вынырнуть с другой стороны, снова взлететь на воздух, оторваться и шлепнуться, и вынырнуть со смехом и фырканьем.

— Ты опять, — печально сказал Шурка.

— Я опять, — Алекс скрестил руки на груди. — Я все время… вы смотрите на меня, как на дурачка. Как на городского сумасшедшего. И ты, и мама, и Вика, кстати, тоже.

— При чем тут Вика? — насупился Шурка.

Пробегающий мимо пацаненок лет четырех выронил на траву обертку от мороженого. Вернулся, молча подобрал обертку, пустился к ближайшему утилизатору.

— Ты окончательно решил? — спросил Алекс.

— Что? — Шурка смотрел, как летает над водой красно-желтый глянцевый мячик.

— Насчет работы?

— А… да. Агрегаты и узлы.

— Еще одна Пандемова марионетка, — Алекс отвернулся. — Еще один живой манипулятор. Еще одна светлая голова, которая будет работать проводником Пандемовых идей…

— Что ты предлагаешь? — помолчав, спросил Шурка.

Алекс пожал плечами:

— Да ничего… Тебе решать. Я бы на твоем месте не спешил бы так. В строй.

— Какого черта, — Шурка, по всему видать, с трудом сдерживал себя. — Знаешь, ты иногда просто… Я, конечно, почуял, в чем дело, еще когда ты вызвался сюда, посмотреть на Юльку. На Юльку тебе, как я понимаю, плевать… Но почему тебе так хочется сказать гадость? Да, я хочу работать на космическую программу! И буду делать то, что мне скажет Пандем! Потому что это его идея и его проект! Потому что я мог бы сидеть в норе, изобретать велосипеды, как малыши в технических школах…

— Мне — плевать на Юльку?

— Ну конечно. Ты с ней хоть раз говорил о чем-нибудь? Кроме «Здравствуй, внученька, как дела»? Или ты думаешь, что можешь ее воспитать лучше, чем Пандем?

— Ну все, — Алекс поднялся. — Финиш. Папаша признается, что даже не пытается воспитать своего ребенка, потому что Пандем это сделает лучше его…

— Не передергивай, — Шурка был очень красный. — Это моя дочь, я ее понимаю и люблю… Но без Пандема я ее понимал бы хуже!

— Прости, — сказал Алекс — Я опять сел в лужу. Опять попытался убедить тебя в чем-то, в то время как Пандем…

— Ты — убедить?! — Шурка тоже встал. — Это называется убедить? Ты просто достал уже всех — и меня, и маму, и Вику, между прочим!

— Не ругайтесь, — сказала Юлия Александровна, возникая в траве между отцом и дедом.