Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе - Вэчел Линдсей

Тетли встал.

— Ну, хватит, — произнес он. — Тебе было сказано пойти и сесть на место. Я б на твоем месте послушался. Отдайте ему письмо, Дэвис.

Не выпуская письма из рук, Дэвис заговорил:

— Твоя жена, сынок, должна получить от тебя весточку. Никто из нас не найдет в себе столько доброты, сколько есть в этом письме, и она будет обязательно хранить его всю жизнь.

Лицо Мартина изменилось, в нем потухла ярость.

— Спасибо, — сказал он. — Извините меня. Оставьте письмо у себя и проследите, чтобы она его получила.

— Смотрите, мексиканец! — заорала Мамаша. Она тыкала пальцем в сторону опушки, где мы устроили коновязь. Мексиканец отвязывал чью-то темную лошадь, стоявшую дальше всех, почти у самой дороги. Поднялся галдеж и общая суматоха. Кто-то кричал, что надо разбегаться в стороны — может, при нем есть оружие. Несколько человек закричали хором, что надо стрелять и, мгновенно рассыпавшись полукругом, бросились вперед, щелкая на бегу затворами. От мысли, что их могли так одурачить, все испытывали ярость и жгучий стыд. Тетли был обозлен не хуже остальных, однако головы не потерял.

— Мэйпс, Уайндер, — распорядился он, — стерегите тех двух! А вы, — начал он, обращаясь к Дэвису, — если вы причастны к этому трюку, — но не закончил и пошел, огибая костер, туда, откуда было видней происходящее.

Мартин остался на месте, а старый Хардуик при виде выхваченных револьверов закрыл глаза руками, как испуганный ребенок.

У мексиканца револьвер-таки оказался. Услышав крики, он стал поспешно развязывать узел, но, когда выстрелил Фернли, а затем раздалось еще два выстрела сбоку, он рывком повернул лошадь, прикрылся ею и дал ответный выстрел. В густом мраке виден был язычок пламени, вырвавшийся из дула. Я слышал, как шлепнулась пуля о стенку хижины слева от меня. Все шарахнулись от костра, и никто не спешил возвращаться в круг света. Фернли еще раз выстрелил и задел лошадь, которая истошно заржала и поднялась на дыбы, так что мексиканец ее упустил. Остальные лошади испугались и начали рваться с привязи; разглядеть за ними мексиканца, чтобы еще раз выстрелить, было невозможно. Однако, он, по-видимому, потерял надежду отвязать лошадь и пустился наутек бегом, потому что Фернли, находившийся у самой опушки, перестал хорониться, а встал во весь рост и выстрелил. Затем стремглав прибежал назад, выхватил карабин у караульного и кинулся обратно в лес, крича что-то на бегу. За ним — все так же полукругом — побежали остальные.

Прошло несколько минут. Все было тихо; мы, оставшиеся, ждали, что будет дальше. Стали стрелять где-то на склоне горы, у дороги, совсем недалеко, если судить по звучности выстрелов. Всего их было три. Два глухих выстрела, последовавших один за другим, и затем еще один, более громкий, которому, вероятно, из какого-то ущелья, откликнулось эхо и раскатилось среди деревьев. Затем опять стало тихо, и мы решили, что все кончено, и тут раздались еще два глухих выстрела и через миг еще один, отчетливый. После этого тишина уж больше не нарушалась.

Мы прямо издергались в ожидании; никто не разговаривал, все только всматривались в опушку леса, чтобы не пропустить, когда они выйдут. Ожидание показалось нескончаемым, так что некоторые из ребят, не стоявшие в карауле, начали осторожненько, бочком подвигаться к лесу, выяснить, что ж там произошло.

Наконец мы увидели, что преследователи спускаются вниз. Двое из них волокли под руки мексиканца, но он был жив. Даже в сознании. Они подтащили его к костру и усадили на бревно, на котором прежде сидел Мартин. Мексиканец был весь в поту, но не проронил ни слова, не издал ни стона.

— Свяжите тех двоих, — распорядился Тетли. — Меткая стрельба, насколько я заметил, — сказал он Фернли. — Куда он ранен?

Фернли вспыхнул.

— Достаточно меткая, — отрезал он. — Там так темно было, что временами даже ствола не видно, не то что мушки. — И потом ответил: — В ногу я ему попал.

— Для веревки сберечь хотел?

— Ничего подобного. Я хотел убить подлеца, еще как хотел! Подъем помешал, трудно целиться снизу вверх.

Они разговаривали, будто речь шла о стрельбе по мишени, а ведь мексиканец-то тут уже сидел…

Кто-то из ребят, участвовавших вместе с Фернли в погоне, подошел к Тетли.

— Вот его револьвер, — он кивнул в сторону мексиканца и передал длинный шестизарядный «Кольт» со стволом вороненой стали и рукояткой из слоновой кости. — Пустой. Видно, все патроны расстреляны.

Фернли так и впился глазами в револьвер. Потом, не спросясь, взял его у Тетли.

— Что же, — сказал он, повертев его в руках, — сомневаться больше не приходится, а? Если раньше и были какие-то неясности, то теперь все как на ладони.

Тетли следил за ним, пока он рассматривал револьвер, и ждал объяснений.

— Это же револьвер Кинкэйда. Вот, смотрите, — Фернли указал на рукоятку, а потом нам передал, чтобы мы посмотрели. Полное имя Кинкэйда «Лоуренс Лайам Кинкэйд» — было выложено золотыми буковками на рукоятке.

Тетли отобрал револьвер у Фернли и, подойдя к мексиканцу, сунул ему под нос.

— Где ты его взял? — По тону чувствовалось, что уйти от ответа Тетли не даст. Страдавший от боли мексиканец оскалился и затряс головой.

— Если кто-нибудь вытащит пулю у меня из ноги, я вам скажу, — выговорил он.

— Господи, да он никак по-нашему говорит, — воскликнула Мамаша.

— И еще на десяти других языках, — сказал мексиканец, — но на всех только то, что сам хочу. Будьте добры, займитесь моей ногой. Я желаю стоять во весь рост, когда самая потеха начнется.

— Что теперь тебе пуля — другая? — проговорил Фернли.

— Если хочет, чтоб вытащили, так надо вытащить, — сказал Мур. — Время терпит.

Мексиканец оглядел всех нас с той же перекошенной улыбкой:

— Если кто-нибудь одолжит мне нож, я сам управлюсь.

— Не вздумайте давать ему нож, — сказал Бартлет. — Он нож кидать умеет получше, чем многие стрелять.

— Да уж получше, чем эти вот орлы, что правда, то правда, — сказал мексиканец. — Но если боитесь, я даю торжественную клятву: кидать нож не стану. По-хорошему верну его владельцу, вперед черенком, как только управлюсь.

Ко всеобщему удивлению, Тетли-младший взялся вынуть пулю. Лицо его было бледно, и голос звучал сдавленно, когда он это говорил, но глаза смотрели ясно. В душе он все еще боролся за свою идею единственным теперь доступным ему способом. Воображал, наверное, что, если заставит себя сделать что-то очень трудное, это ему зачтется. Он подошел к мексиканцу и опустился на колени, но, когда взял нож, протянутый кем-то из ребят, рука его так тряслась, что он даже начать не смог. Он поднял руку, будто для того, чтобы протереть глаза, и тут мексиканец отобрал у него нож. Фернли поспешно навел на мексиканца карабин, но тот даже внимания не обратил и одним быстрым движением разрезал штанину от бедра до голенища. Нога оказалась мускулистая, здоровенная и совершенно безволосая, как у индейца. Над самым коленом виднелась ранка от пули, с неровным краем, потемневшая, но совсем маленькая; от нее шли вниз узкие, недлинные потеки запекшейся крови. Молодой Тетли, посмотрев на рану, оказавшуюся прямо у него перед носом, встал пошатываясь, — в лице ни кровинки, — и отошел. Мексиканец усмехнулся.