Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе - Вэчел Линдсей

— На вот, прочти, — упрашивал он.

— Сперва уговорите Мартина, чтоб он меня об этом попросил, — усмехнулся Джил.

— Тогда ты прочти, — обернулся Дэвис ко мне. Джил смотрел на меня все с той же усмешкой.

— Нет, — ответил я, — неохота как-то. — Вообще-то мне было интересно это письмо почитать, только неловко прямо тут, при всех.

Дэвис стоял перед нами в полном отчаянии, переводил взгляд с одного на другого.

— Вы хотите, чтоб этого парня вздернули? — в конце концов спросил он.

— От угона и от убийства никуда не денешься, — сказал Джил.

— Ты это пока оставь. Думай сейчас лишь о том, что ты сам чувствуешь — действительно ли ты хочешь, чтобы парня повесили, чтоб кого-то из них троих повесили?

— Ни при чем тут мои чувства.

Дэвис заспорил, что в таком деле чувства самый верный показатель, но тут Тетли окликнул его по имени. Все посмотрели на Тетли и на Дэвиса. Движение и разговоры прекратились.

— Неужели вы так наивны, Дэвис, что не поняли его уловок? — громко, чтобы все слышали, спросил Тетли. — Или, может, вы сами в заговоре участвуете?

Дэвис сказал, что он не наивней других и что Тетли сам прекрасно знает, где уловка, а где нет; знает и то, что он, Дэвис, ни в каких таких делах никогда не участвует. Он держался вызывающе и еще раз резко заявил, что совершенно уверен в невиновности всех троих. Но говорил как-то торопливо, точно оправдываясь, и смолк, хотя никто его не останавливал, так ничего и не доказав. Не знаю, отчего он так стушевался. Мне кажется, он непрестанно ощущал всю неприглядность разговора и сознавал, что его заступничество выглядит не многим лучше, чем курс, взятый Тетли. Кроме того, его мало кто поддерживал, и он это понимал. Так хорошо понимал, что когда Тетли спросил его: «Вы, Дэвис, один так считаете, или у вас единомышленники есть?» — он промолчал.

— Считаю, что нам вот о чем нужно уговориться, — сказал Тетли. — Все должны быть заодно. Тогда нечего опасаться, что нам могут, исходя из ошибочных представлений, поставить что-то в вину. Ну как, Дэвис, устраивает вас, если этот вопрос будет решен большинством голосов?

Дэвис посмотрел ему прямо в лицо, что, по-видимому, далось ему нелегко, но ничего не ответил.

— А остальные как? — спросил Тетли. — Проголосуем?

Послышался одобрительный гул. Никто не высказался против.

— Без этого нельзя, — заявила Мамаша. — Иначе с этим жульем единогласия никогда не добьешься.

— Значит, — голосуем, — сказал Тетли. Пусть все, кто согласен с мистером Дэвисом, что дело следует отложить и передать властям, встанут вон там. — Он указал место с южной стороны костра.

Дэвис пошел туда и встал. Поначалу больше никто не вышел, и он вспыхнул, увидев улыбочку Тетли. Но вот из толпы, с трудом волоча ноги, вышел Спаркс и тоже встал, хотя и с виноватой улыбкой. Затем к ним присоединился Джералд Тетли. Он сжал кулаки, ощущая обращенные на него взгляды, увидев, как язвительная усмешка постепенно сходит с физиономии отца, уступая место суровому, затвердевающему, как маска, выражению. Опять послышалось какое-то шевеление и гул голосов — Карл Бартлет и Мур тоже вышли и встали рядом с ними. Больше никто не выходил.

— Пятеро, — сказал Тетли. — До большинства далеко, мистер Дэвис.

Он был неприятно удивлен, что кто-то отважился поддержать Дэвиса. Я уверен, он никак не ожидал, что таких может набраться четверо. Я и сам не ожидал. И уже совсем в ярость он пришел от того, что среди этих четверых оказался Джералд. Но говорил Тетли спокойно, с иронией, как будто победа его была полной.

Дэвис кивнул и медленно положил письмо Мартина в карман рубашки, под жилет.

Начинало светать, отчетливо выступила хижина и деревья. Восход солнца видно не было, просто со всех сторон медленно просачивался свет. Костер больше не окрашивал лиц и предметов, находившихся вблизи. Лица были серые, усталые и сумрачные. Все мы понимали: теперь это неминуемо произойдет; тем не менее большинство, как мне казалось, испытывали чувство, что это немыслимо. Слишком все затянулось; слишком много спорили. Только Тетли сохранял хладнокровие; на лице его не было никаких признаков усталости или волнения.

Он спросил Мартина, нет ли у него еще каких-либо пожеланий. Мартин отрицательно покачал головой. В этом освещении лицо его выглядело обтянутым, бледным и совершенно смазанным. Губы непрестанно дрожали, и он избегал говорить. Я надеялся, ради всех нас и ради него, конечно, что он примет свой конец с достоинством; на это он явно направил сейчас всю свою волю.

Спаркс опять начал разговаривать со старым недоумком, но тот, увидев начавшиеся приготовления, снова перепугался и понес хриплым, измученным голосом, что не виноват, стар и не хочет умирать. Время от времени он начинал умолять Мартина сделать что-нибудь. Это, по-видимому, больше всего угнетало Мартина. Он упорно не смотрел в сторону старого Хардуика и делал вид, что его не слышит.

Никто не ожидал, что мексиканец пожелает исповедаться, но он пожелал. Католического священника среди нас не имелось, выслушать исповедь и донести ее при первой возможности до священника должен был Амиго. Отпущение грехов таким образом не получалось, но это было лучшее, что мы могли предложить. Они отправились на место, где стояли прежние сараи; мексиканец сильно хромал, Амиго чуть не волок его на себе. В качестве часового на почтительном расстоянии выставили Бартлета. Нам было видно, что мексиканец попытался встать на колени, но не смог и ему пришлось исповедоваться стоя, повернувшись к нам спиной. Время от времени он делал руками какие-то жесты — будто взывал о прощении, что с ним вязалось плохо. Амиго был лицом к нам; но у Амиго, когда он того захочет, лицо становилось как у индейского истукана. Если мексиканец и говорил то, что, как всем казалось, хорошо бы узнать сейчас, сделать такой вывод из выражения лица Амиго было никак невозможно. Он словно сосредоточился исключительно на том, как бы чего не забыть, чтобы все прегрешения мексиканца попали по назначению и были прощены.

Распоряжался всем Тетли, своим привычным командным тоном. Фернли завязал узлы на трех веревках, перекинул их так, чтобы три петли свисали в ряд с длинного сука. Еще трое подтянули и закрепили концы веревок. Снова подвели трех лошадей и поставили под каждой петлей по лошади.

Хлестнуть лошадей в нужный момент Тетли назначил Фернли, Гэйба Харта и Джералда. Фернли не возразил, а Гэйб отказался. Объяснять ничего не стал, а просто стоял с упрямым видом и мотал головой. Я удивился, что Тетли выбрал его.

— Гэйб не против вас, мистер Тетли, — оправдывался Уайндер. — Просто он ни одну живую тварь обидеть не способен. Он от этого ума решиться может.