Голоса выжженных земель - Андрей Гребенщиков

На все сборы отвели ровно два дня. Володя хотел осмотреть машину, на которой предстояло добираться до Убежища, и детально проработать маршрут, исходя из ТТХ[13] транспортного средства. Никита, порядком утомленный непереводимыми аббревиатурами своего гостя, в подробности вдаваться не стал и без лишних разговоров свел его с местными сталкерами. С благословения Буйно те обещали машину показать и с маршрутом подсобить.

Сам Ник занялся «консервацией» жилища и магазина. Ключи от того и другого он договорился передать на хранение начальнику станции – Дмитрий Борисович клятвенно обещал приглядывать за временно бесхозяйным жилищем. Ему же Никита вручил написанное от руки завещание. В случае смерти последнего Кузнецова, все движимое и недвижимое имущество переходило в собственность станции. Бумажка была чистой формальностью, в отсутствие других наследников имущество все равно переходило станции, но этим символическим жестом Ник хотел подчеркнуть, сколь много значит для семьи Кузнецовых когда-то приютившая их Донская. Любимый Дон…

Вопрос с досрочным освобождением из-под домашнего ареста решился довольно просто: остаток заключения Буйно милостиво заменил исправительными работами. Долговременный выход на поверхность – чем не исправработа?

Борисыч осторожно интересовался целями Никиты и его странного компаньона, но юноша определенного ответа не давал. Попробуй расскажи в двух словах, куда они собрались и зачем… Да и смысл в этом рассказе? Предупредил только, что велика вероятность невозвращения. Для хорошего мужика Дмитрия Борисовича последний факт перевешивал всякое любопытство, и, повздыхав о неразумности юного Кузи, связавшегося непонятно с кем, с расспросами он отстал.

Со своей частью дел Ник управился за день, и чем занять следующие совершенно пустые сутки, даже не представлял. Напрасное время… «Долгие проводы – лишние слезы», так, кажется?

Пошатавшись с утра по квартире и не найдя себе никакого занятия, он отправился по обычному маршруту в магазин. Не то что дел там было больше, но все к людям поближе.

Выйдя поздороваться с охранником – пришла Нику на ум нечастая блажь, – он застал на завалинке старичка-следователя, мило беседующего с дозорным.

– Добрый день, Евгений Александрович!

– Здравствуйте, юноша, здравствуйте! А я как раз вас дожидаюсь. Слышал, покидаете нас?

В очередной раз подивившись осведомленности старика – про отбытие Никиты знало всего несколько человек, начстанции да сталкеры, консультировавшие Володю, все не из болтливых, – он кивнул, признаваясь:

– Так и есть, готовлюсь к «отплытию». Зайдете в гости?

Сидя в каморке и попивая неизменный грибной напиток, они обсудили рацион Хвоста и особенности ухода за ним. Старик здорово сдружился с мышом и теперь был жутко благодарен Никите за щедрый подарок. Ник в долгу не остался и поблагодарил отставного следователя за то, что тот приютил животное. От благодарностей перешли к магазину и квартире, старичок взял на себя обязательство дважды в день проверять целостность замков и дверей.

– Евгений Александрович, вы человек сведущий, не припомните некоего Владимира Аристарховича? Я всю голову сломал, вспоминая, где слышал это звучное отчество, но так ничего и не…

– Отчего ж не припомнить, припомню, – довольный тем, что может быть полезен, старик заулыбался. – Это как раз по моему ведомству. Есть такой криминальный авторитет по кличке А´рех, обитает где-то за Ясеневской общиной, точнее не скажу. Считается, что кличка его именно от отчества и произошла.

Ник насторожился:

– Криминальный авторитет? И чем же он знаменит?

– Вменяемостью. Умеет договориться и с отморозками, и с нормальными людьми. Потому и ведет бизнес и с теми, и с другими.

– Так что же в этом криминального?

– В этом – абсолютно ничего. Криминал в том, как он власть свою взял. В той версии, что довелось слышать мне, допекала ясеневских банда братьев-разбойников. Люто они буянили, караванщиков убивали-грабили, торговле здорово мешали. Несколько раз рейды на них устраивали, но без особого результата. Тогда и появился некий Володя Аристархович, который взялся проблему «урегулировать», да так успешно с обещанием справился, что банда эта в один день вдвое сократилась. Бойню, говорят, страшную учинил, форменную мясорубку. Те, кто из бригады выжил, в один миг нового пахана признали.

– Сурово…

– Сурово. Но Община на север теперь исключительно через Ареха торгует, получил он от ясеневских монополию. И свое право Володя этот перед другими авторитетами отстоять сумел, причем уже без стрельбы, дипломатией. Одним словом, на все руки мастер – и врага в капусту покрошить, и за словом в карман лишний раз не полезть…

На прощание старик взял с Ника слово на рожон не лезть и беречь себя, а еще обязательно вернуться домой. Пусть цели путешествия бывший следователь так и не вызнал, юноша сразу же пресек все поползновения, но тревожился за Кузнецова он не на шутку, чем весьма тронул юное сердце.

Оставшись в одиночестве, которое нынче казалось особо тягостным, Ник решился было прогнать последние записи Эль, которые слушал под самое утро, перед возвращением Володи. Эти записи после бессонной ночи воспринимались непросто, уставший мозг буксовал на ровном месте, отказываясь понимать очевидные вещи с первого раза. Однако поглядев на мрачную черную коробочку, юноша от своего замысла наотрез отказался: сил на изнурительную борьбу с собственными фобиями не осталось. Древнего приборчика он, черт побери, боялся – сейчас, когда заказ был успешно выполнен и сдан, признаться в позорном факте стало чуть проще. Боялся. До жути жуткой боялся…

Дневник заканчивался на полуслове, не давая четкого ответа, есть ли у экспедиции хоть какая-то перспектива или нет. В подобных случаях те, кто не ищет оправдания своей трусости, трактуют сомнения единственным возможным способом: раз неизвестно наверняка, значит, шансы есть. Ник осознал далеко не сразу, насколько сильно он рвется в неведомую Обитель, как страстно хочет спасти чужую и незнакомую девушку с красивым именем Эль. Чужую и незнакомую… но – после многих часов, проведенных на дневником, – почти родную.

Незадолго до второго открытия ворот, в тот самый день, когда маньяк приносил жертвы в честь подавленного много лет назад восстания, его безумная жатва выдалась наиболее кровавой и ужасной за все время подземного заточения. Отец Эль и ее муж, а также несколько охранников были перебиты в прекрасно защищенном зале Управления. Никто из крепких, здоровых, хорошо подготовленных мужчин не оказал убийце сопротивления… Оружие не сделало ни единого выстрела, на телах ни ссадин, ни синяков от борьбы, лишь тонкий разрез под горлом. У каждого. Одинаковый, смертельный разрез.

Эль захлебывалась от горя, отказывалась поверить в случившееся. Когда происходила неописуемая, не поддающееся пониманию резня, она спала в соседней комнате с шестилетним Колей, и ни единый шорох или вскрик не нарушил их сна…

Она сходила с ума, разум молодой девушки, в одночасье потерявшей «своих старших мужиков», не выдерживал. Эль балансировала между забытьем и бредом, только изредка возвращаясь в реальный мир, чтобы после очередной истерики вновь погрузиться в пучины одолевающих сознание кошмаров. Эти записи, которые девушка начитывала в совершенно невменяемом состоянии, дались Никите особенно мучительно. Много раз он ловил себя на том, что готов разделить с Эль ее ужас и отчаяние.

Вспоминать больше не хотелось. И переживать вновь – тоже. Если возможно, он спасет ее, а если нет…

Никита не принимал вариант «если нет», не мог диктофон оказаться в Метро просто так, здравого объяснения его появлению в Володином сейфе не находилось, но о случайности речи просто не шло. У истории Эль будет продолжение, и он сделает все, чтобы финал у этой страшной истории был счастливым! Девушка из прошлого, пережив ад, заслужила немного покоя…

Володя появился под вечер, по его собственным словам – «усталый, но довольный, как пионер после сбора металлолома».

– Юнга, ты знаешь, что за тачанка в автохозяйстве твоего дядьки?!

– Я не знаю, что такое «пионер» и «тачанка». А «металлолом» – это что-то из мародерской терминологии?

Вместо ответа Володя выдал новое, явно оскорбительное непотребство – «ну, тундра, ты даешь!» и без всяких объяснений восторженно выпалил:

– У него, ершь твою медь, «Волк»!

– Животное?

– Никитос, ты сам животное! Темное и необразованное! У твоего дядюшки цельный броневичок, Ленин бы удавился от зависти!

Никита устало закатил глаза, едва сдерживая раздражение: