Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни - Карл Отто Конради

Позже, в «Поэзии и правде», он с насмешкой отозвался, а не то и вовсе отверг вообще какой бы то ни было протест, все то юношеское пристрастие обличать дурное в заведенном, привычном всем порядке вещей; он был исключительно несправедлив к такому потерпевшему в жизни крушение человеку, как Ленц, словно то личная вина самого Ленца, что не мог он найти себе место в этом мире, и именно в связи с ним Гёте действительно писал «о вошедшем тогда в моду самомучительстве без нужды и без каких-либо внешних поводов (!)». Ленц якобы «всю свою жизнь оставался воображаемым плутом», прибегал якобы к самым дурацким способам, чтобы придать реальность своим симпатиям и антипатиям, и будто бы всякий раз разрушал здание, им же построенное. Это суждение Гёте надолго пристало к тому, кого он порицал. Но оно давно уже не считается верным.

Горные разработки в Ильменау

3 мая 1776 года Гёте впервые побывал в Ильменау, отчасти по делам службы: ему надлежало обследовать, какова там обстановка после пожара. Пожары тогда случались почти изо дня в день, и Гёте не раз приходилось мчаться верхом на лошади туда, где горело; пришлось ему заняться и организацией пожарного дела. Из Ильменау он вкратце доложил герцогу о положении дел, а в конце прибавил: «Места же здесь отменные, отменнейшие!» (4 мая 1776 г.). Это восторженное отношение к природе в окрестностях Ильменау сохранилось у него на всю жизнь. В 1831 году именно в Ильменау отпраздновал великий старец вместе с внуками Вольфгангом и Вальтером свой последний день рождения; как было подсчитано, он побывал там или в близлежащих местах 28 раз, провел там всего 220 дней.

Ильменау — это символ зародившегося тогда у Гёте нового отношения к природе, которое в дальнейшем углубилось и имело самые серьезные последствия. 9 августа 1776 года Гёте писал Гердеру: «Мы в Ильменау, уже три недели живем в Тюрингском лесу, и я провожу свою жизнь среди ущелий, пещер, лесов, озер, водопадов, в царстве подземных духов и наслаждаюсь прекрасным миром божьим». В возрасте семидесяти четырех лет он подвел итог: «Ильменау стоил мне много времени, трудов и денег, зато я при этой оказии многому научился и приобрел взгляд на природу, который ни на что не променяю» (16 марта 1824 г.).

В Ильменау Гёте испытал счастье от встречи с природой и горькое разочарование из-за неудачи технико-экономического проекта, которым он столь интенсивно занимался. Там еще и прежде имелись медные и серебряные рудники, но начиная с 1730 года они были заброшены. Герцог возымел надежду, что удастся вновь начать разработки полезных ископаемых — как только на сей предмет будет получено положительное заключение эксперта по горнопромышленным вопросам фон Требра. Благодаря возобновлению рудников должен был появиться новый источник притока финансов для герцогства, а помимо того, возникли бы рабочие места для обнищавшего населения всей округи. Летом 1776 года Карл Август, вместе со своими советниками и друзьями (среди них был, конечно, и Гёте), на несколько недель отправился в Ильменау, дабы лично осмотреть все на месте и подготовить все необходимое. Они проверили шахтные механизмы, не раз спускались в шахты, однако не забывали и про охоту, балы и увеселения. О тогдашних сумасбродных проделках Гёте впоследствии не любил вспоминать. Сам он обследовал местность, пешком добрался до Германштайна, взошел на вершину Киккельхана, много рисовал, пленила его местная природа, — но он видел и то, сколь трудно живется здесь простому люду.

18 февраля 1777 года герцог организовал особое Управление горными промыслами — специальное ведомство во главе с Гёте, который с той поры немало лет с большим воодушевлением занимался горными разработками в Ильменау. Многое требовалось прояснить и уладить. Так, понадобилось разрешить юридические затруднения, возникшие в связи с условиями владения рудниками, поскольку принадлежали они совместно Саксен-Веймару, Саксен-Готе и Курсаксену; следовало заинтересовать этих «горнопромышленников», т. е. вкладчиков, которые приобрели свою долю и теперь ожидали доходов; требовалось отремонтировать старые механизмы и соорудить новые. Гёте пришлось войти в курс дела, он вникал во все, следил и за обследованием образцов пород и пробными плавками, за устройством сооружений, которые позволили бы предотвратить затопление шахты, и за условиями труда горняков. Такой проект нельзя осуществить, лишь воспевая природу в прекрасных стихах — нужны точные изыскания, острая наблюдательность.

У Гёте пробудился интерес к минералогии и геологии: эти и им подобные занятия сделали его естествоиспытателем. «Я ведь приехал в Веймар совершенно несведущим во всех сферах изучения природы, но я взялся за ее исследование в силу необходимости подать герцогу практический совет в ряде его начинаний, замыслов, строительных работ», — поведал он канцлеру фон Мюллеру, когда речь зашла о рудниках в Ильменау (16 марта 1824 г.). Гёте настолько основательно вошел в курс дела, что уже в 1780 году мог в письме Иоганну Карлу Вильгельму Фойгту, который учился в Горной академии во Фрейбурге, дать указания, на что тому следует обратить особое внимание. Он поставил перед Фойгтом задачу обследовать минералогические и геологические условия в герцогстве Саксен-Веймар-Эйзенах, чтобы при случае выявить не обнаруженные до тех пор полезные ископаемые. (Результаты исследований Фойгта были опубликованы в 1781–1785 годах под названием «Минералогические путешествия по герцогству Веймар и Эйзенах».)

Мировоззрение ученого-естествоиспытателя, в особенности же геолога, сформировавшееся у Гёте, отразилось в большом письме, посланном 27 декабря 1780 года герцогу Эрнсту Готскому, в котором Гёте употребляет примечательную формулировку «зримые понятия». Гёте сообщал в нем о сути и целях изысканий «горных дел специалиста Фойгта» и разъяснял принципы проведения наблюдений:

«Созерцающий природу, по моему разумению, должен вести себя подобно оленю или птице, которые не возвращаются в одно и то же место, но пасутся где угодно или же перелетают куда им заблагорассудится. Любая гора для него не слишком высока, всякое море — не слишком глубоко. Поскольку желает он воспарить над всей землею, дух его должен быть свободен, как воздух, обнимающий собою все. Да не отвратит его от наблюдения ни вымысел или россказни, ни теория или чужое суждение. Да отделит он тщательно увиденное от того, что сам предполагает либо почитает за истину. Ведь всякая верно составленная запись бесценна для любого последователя, давая тому зримые понятия далеких от него предметов, приумножая сумму собственных познаний и составляя, наконец, из опыта многих людей как бы единое целое […].