Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием - Виктор Петрович Крутоус

способна полностью, без остатка воплощаться в продуктах культуры? Если – нет, то культура олицетворяет собой лишь неподлинное, «омертвленное» человеческое существование, поэтому она должна преодолеваться живым и высшим по отношению к ней духом. К такому выводу приходил, например, Н. А. Бердяев. М. М. Бахтин («К философии поступка», начало 20-х годов) полагал, что причина разрыва между культурой и жизнью заключается в отчуждении универсальных, общезначимых ценностей от живого творческого процесса, субъектом которого может быть только уникальная, незаменимая и самоценная человеческая личность. Проблема органического, плодотворного единения культуры и жизни продолжает оставаться одним из ведущих мотивов современных философских исследований.

К числу магистральных тем современной философии относится также критика той культуры и цивилизации, которая утвердилась на гуманистических принципах Возрождения, но за истекшие пять столетий в значительной степени исчерпала себя. Одностороннее бесконтрольное развитие техники привело к экологическому кризису, поставив под угрозу само выживание человечества. Продолжающийся научно-технический прогресс сопровождается нарастанием бездуховности, потребительства, крайней ограниченностью обывательского кругозора.

Возникла потребность в очерчивании контура цивилизации будущего, основанной на иных, более достойных человека началах. В противовес тенденциям, стремящимся втянуть самые разные страны мира в орбиту технически могущественной, но во многом кризисной западной цивилизации, нарастает интерес к альтернативным ценностным основаниям культур Востока. Сложный узел проблем являет собой судьба России и русской культуры, находящейся на стыке Запада и Востока, исторически соединяющей в себе черты обоих этих типов цивилизации.

В этой острой, драматичной социокультурной ситуации особое значение приобретает еще одна функция культуры – ее можно назвать функцией формирования самосознания данного социального субъекта. Речь также идет об ответственности деятелей культуры за выработку самосознания социума, обоснование перспектив его сохранения и развития.

Истории известны культуры «мертвые» (оторвавшиеся от своего реального, бытийного субъекта) и культуры «живые» (питаемые им). «Мертвые» культуры тоже могут по-своему развиваться – усилиями более или менее узкого круга специалистов-исследователей (иногда на протяжении многих столетий). И все же интерес к «мертвым» культурам и цивилизациям не может и не должен заслонить интерес к состоянию и судьбам культур «живых». А живой культура может считаться лишь в том случае, если наряду с множеством других функций – аксиологической, регулятивной, коммуникативной и другими – она выполняет и столь значимую среди них, как содействие самосознанию, самоопределению творца и носителя данной культуры в реальном, действительном мире. «…Важное свойство культуры – это её функционирование в качестве основания для самоидентификации общества и его членов, осознания коллективом и его субъектами своего индивидуального и коллективного (в группе) Я, маркирование себя самобытными формами своей культуры, различение «своих» и «чужих» по признакам культуры и т. п.»[544].

В тех культурфилософских концепциях, в которых сущностная связь между культурой и ее совокупным субъектом-носителем не признается, т. е. намеренно разрывается, вопрос об ответственности деятелей культуры перед взрастившим их обществом, народом даже не возникает, он просто игнорируется. Но из всего вышесказанного вытекает следующий вывод.

Избрав для творческой самореализации определенный вид культурной деятельности, индивид прежде всего удовлетворяет свою собственную потребность в такого рода занятии. Но плоды его деятельности имеют насущно-жизненное значение для многих, если не для всех субъектов-носителей той же культуры. Следовательно, в идеале он не вправе ограничиться одним только чувством личного удовлетворения. Если данная культуротворческая личность перестает идентифицировать себя со сформировавшей её культурой, с соответствующей человеческой общностью, то созданные ею «артефакты» едва ли смогут полноценно осуществлять указанную выше функцию.

Настоящую культуротворческую личность отличает высокая ответственность за смысл и качество создаваемых творений, за их использование во благо, а не во вред «материнской» культуре и её носителю – народу.

2002, 2008

Культура и идеология

(Современная русская культура в ситуации гражданского раскола)

«…Демократ не может позволить себе ограничиваться выражением презрения и негодования против человека массы…Каждый раз мы должны спрашивать себя, чем мы довели их до того, что они голосуют за кого попало, лишь бы сообщить нам, пользуясь своим демократическим правом, – до чего они нами недовольны?»

Сергей Аверинцев[545]

Одним из главных признаков, характеризующих современное состояние российского общества, является его раскол на две противостоящие друг другу части. Количественно пропорция деления составляет примерно 75 % населения с одной стороны и 25 % – с другой[546]. По своему содержанию упомянутый раскол может быть определён как гражданский. Его суть – принципиальное расхождение значительных масс народонаселения в оценке состояния и перспектив развития России. Накал духовного противостояния двух обозначенных частей общества достигает чрезвычайно высоких степеней; временами, что называется, «зашкаливает».

Однако насколько весомы основания такого раскола, в чём конкретно они состоят? По нашему мнению, инициирующую роль здесь играют следующие два социальных фактора.

Первый – резкое социальное расслоение, свершившееся в нашей стране за период с 1991–1993 годов и по настоящее время. Сошлёмся в подтверждение на опубликованную в еженедельнике «Труд-7» запись беседы с акад. РАЕН Н. Римашевской (директором Института социально-экономических проблем народонаселения). «… Поляризация общества достигла невероятных масштабов, – говорится в редакционной врезке к материалу: – доходы кучки богатых в десятки раз превышают доходы массы бедных». Далее сказанное конкретизируется в цифрах. 7 % имеют месячный доход, значительно превышающий средние показатели, нередко исчисляемый десятками тысяч долларов. В то же время 50 миллионов (треть населения страны) находятся за чертой бедности, и т. д. Знаменательно название цитируемой публикации: «Две России»[547].

Выше приведены данные двух-трёхлетней давности. Чтобы подтвердить, что примерно так же дело обстоит и сейчас, процитируем более свежий источник. В майском номере «Свободной мысли – XXI» за 2002 год доктор экономических наук Е. М. Брагина пишет: «По разным оценкам, ниже черты бедности проживает 27–30 процентов населения РФ, прирост бедности за 1990-е годы был на 40 процентов обусловлен сокращением доходов и на 60 – ростом имущественного неравенства»[548].

Можно уточнять отдельные цифровые показатели, но общая картина, думается, обрисована учёными верно.

Однако, если акад. Н. Римашевская и уважаемый еженедельник фактически отождествляют противостояние в обществе с самим фактом социального расслоения, то мы склонны связывать раскол также со степенью осознания или неосознания, приятия или неприятия социальными группами, слоями населения сложившегося неравенства. Учёт субъективного фактора, субъективного отношения к реальности существенно видоизменяет картину. Опыт показывает, что многие, очень многие из живущих за чертой бедности субъективно солидаризируются с семью процентами сверхимущих (рассчитывая на благотворительность последних, собственное преуспевание в будущем, автоматическое сглаживание разрыва в доходах по мере развития рыночной экономики и т. п.). 25 %, следовательно, – это не только и, может быть, даже не столько показатель бедности как таковой, сколько показатель понимания обездоленности большинства населения страны и, соответственно, нежелания