Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием - Виктор Петрович Крутоус

Некоторые теоретики рассматривают культуру как «саморазвивающуюся систему», поскольку возможность порождения новых смыслов уже заложена в смысловом богатстве, арсенале наличной культуры. Культуру, действительно, можно назвать «самопорождающей смысловой моделью», имея в виду то, что она не есть абсолютно пассивный материал, пригодный для любых, произвольных преобразований и модификаций. Исторически сложившийся «генотип» (или архетип) данной культуры определяет общее направление, спектр возможностей и характер дальнейших преобразований наличного культурного материала. Любое внешнее влияние конкретная культура воспринимает и усваивает, преломляя его через призму собственной самобытной природы. При встрече же с абсолютно чуждым, разрушительным для нее содержанием, как правило, срабатывает «иммунный механизм» культуры, и враждебное ей она отторгает.

Таким образом, наличный материал культуры и ее глубинный генотип, или архетип, задают определенную направленность деятельности новаторов, окрыленных пафосом развития данной культуры.

Культурное творчество людей предполагает большую или меньшую степень осознания тех фундаментальных противоречий человеческого бытия, о которых говорилось выше. Человек ощущает несовершенство, ограниченность наличного состояния культуры и вносит в неё инновационные изменения. Но это лишь одна сторона дела. Другая сторона заключена в общем социальном самочувствии субъектов деятельности. Оно может быть благоприятным либо неблагоприятным для культурного творчества. Самочувствие творцов культуры, в свою очередь, зависит от уровня экономического развития данного общества, от материального благосостояния его членов, резерва свободного времени и т. д.

В процессе развития культуры происходит постепенное накопление в ней кризисных проявлений и признаков. Критика кризисных состояний культуры выступает симптомом и стимулом ее обновления. Достаточно напомнить о той всесторонней и бескомпромиссной критике, которой подвергли европейскую культуру последней четверти XIX века – первой половины XX века Ф. Ницше, О. Шпенглер, Э. Гуссерль, Н. А. Бердяев, С. Л. Франк и многие другие мыслители. Они сконцентрировали свой критический пафос на рационалистической основе предшествующего этапа культуры, на ограниченности традиционных форм гуманизма и др.

Одной из эффективных форм преодоления кризиса культуры является ее «подпитка» импульсами культурных этапов, пройденных, но не исчерпавших свои творческие возможности (и в этом смысле – недооцененных). Мы знаем, какой невиданный взлет пережила европейская культура XV–XVI столетий, обратившись в процессе обоснования нового, гуманистического мировоззрения к духовному наследию Древней Греции и Древнего Рима («эпоха Возрождения»). В истории европейского искусства локальные возвраты к традициям прошлых, полузабытых эпох и мастеров – явление многократно повторявшееся. Можно вспомнить, например, преодоление академизма в живописи английскими художниками второй половины XIX века за счет освоения традиций прерафаэлитов – предшественников великого Рафаэля, живописцев по видимости «примитивных», «наивных» в сравнении с ним, но исполненных живой веры и необычайной искренности.

Тем не менее, архаизация, уход вспять от современной культуры – явление далеко не беспроблемное и бесконфликтное, так сказать, заведомо обреченное на успех. Ведь в подобных случаях оживляются не только позитивные, гуманистические тенденции, но и негативные, дегуманизирующие; какие из них возьмут верх, еще неизвестно. Необходима большая осмотрительность и осторожность в следовании идеям «варварского ренессанса», «новой архаики» и т. п., выдвигаемым некоторыми представителями современного философского знания.

Каждое конкретное состояние культуры, каким бы безальтернативным и прочным оно ни казалось, со временем, естественно, будет подвергнуто некоторому отрицанию и ломке. В ходе ее одни компоненты будут устранены, другие отодвинуты на периферию, третьи же выступят на передний план, став основой процесса обновления. Как абстрактная схема, эта перспектива сравнительно легко приемлется нашим сознанием. Но реальный процесс развития культуры полон скрытого и явного драматизма, он нередко протекает крайне болезненно. Дело не только в проявлениях инерционности, косности человеческого сознания, сплошь и рядом мешающих людям по достоинству оценить культурные инновации уже при первой встрече с ними. Дело еще и в том, что необходимость обновления и ломки существующей культуры вызывает преобразовательные импульсы самой разной степени и глубины – от частичных, «умеренных» до самых крайних, нигилистических.

Неоднозначность, противоречивость целей и масштабов отрицания (без которого немыслимо развитие культуры) попытался осмыслить Зигмунд Фрейд в своей работе «Недовольство культурой» (1930). То или иное инновационное культурное требование, пишет Фрейд, может быть «направлено либо против определенных форм и притязаний культуры, либо против культуры вообще». В качестве иллюстрации он берет стремление к свободе. «То, что заявляет о себе в человеческом обществе как стремление к свободе, может быть бунтом против имеющейся несправедливости и таким образом благоприятствовать дальнейшему развитию культуры, уживаться с культурой. Но это же стремление может проистекать из остатков первоначальной, неукрощенной культуры личности и становиться основанием вражды к культуре»[542]. Обобщая сделанные наблюдения, Фрейд говорит о мучительной противоречивости каждого значительного культурного завоевания человечества. Каждый шаг очеловечивания человека дается с таким трудом, покупается столь дорогой ценой, что одновременно его сопровождает противоположная тенденция – желание отказаться от сделанного культурного шага, порой даже – разрушить устои культуры.

Исходя из сказанного, правомерно говорить о присутствии в процессе развития культуры не только культурно-обновительных, но и контркультурных тенденций. В определенных социальноисторических условиях подобные тенденции могут даже составить автономное субкультурное образование – «контркультуру». (Для современного человека с этим термином ассоциируется прежде всего западная молодежная субкультура конца 60-х – начала 70-х годов XX столетия. Некие аналоги этого общепризнанного феномена могут быть выявлены и в культурах других исторических периодов). Различные по масштабу и напряженности контркультурные тенденции сопровождают развитие культуры на всем протяжении ее существования.

Таким образом, процессы культурного обновления несут в себе, в качестве дополнения к необходимому отрицанию, также ультрарадикальную тенденцию – нигилистическую, направленную на разрушение самих основ культуры, на отказ от нее вообще. Роль контркультурных тенденций оценивается исследователями в самом широком диапазоне – от полного отвержения, неприятия до частичного и даже полного оправдания[543]. В любом случае, однако, об исходящей от этих тенденций реальной угрозе самим устоям человеческой культуры забывать нельзя.

* * *

Философия культуры представляет собой одну из наиболее динамично развивающихся и разветвленных дисциплин.

К философским проблемам высокой степени сложности и большой общественной значимости, активно обсуждавшимся с конца XIX века и по настоящее время, следует отнести проблему соотношения культуры и жизни. Так, Ф. Ницше усмотрел глубинные истоки культурного кризиса своего времени (70-80-е годы XIX века) в отрыве ценностей культуры от жизни, в фальсификации (идеологизации) последних и их принудительном навязывании жизненному процессу извне. Предпринятая им «переоценка всех ценностей» должна была служить, по его замыслу, ликвидации подобного разрыва. Подвергая резкой критике рационалистическую традицию европейской философии и культуры, обвиняя её в крайнем обеднении духовного опыта человека, он противопоставлял этой пагубной тенденции понятие «жизнь» (специфически им интерпретируемое). Культура и природа, культура и жизнь должны были быть, согласно Ницше, максимально сближены.

Ряд крупных мыслителей XX века задумывались над тем, действительно ли духовно-творческая сущность человека