Поколение - Владимир Николаевич Ерёменко

личное. Но вот почему других гнул, почему им жизнь выворачивал наизнанку? Почему? Ты, Олег Иванович, помолчи, — повернулся он к Лозневому. — Когда я был вот таким же горячим и резвым, мне этого никто не сказал.

— А если и сказал бы, то и слушать не стали бы, — заметил Лозневой.

— Наверно, — согласился Сыромятников. — Умнеем мы задним числом. И все-таки я вам говорю: устраивайте жизнь свою сейчас. Пока еще силы при вас. Не думайте, что они беспредельны. Тело страдает раньше, чем мозг и чувства. Человек вступает в полосу подлого парадокса — желания остаются, а возможности исчезают. Так что, милые люди, пока вы еще не шагнули в эту стадию диалектического противоречия желаний и возможностей, обустраивайте свою жизнь.

— Живи, Виктор, так, — усмехнувшись, заметил Лозневой, — чтобы в немощном теле осталось меньше желаний.

— Сожжем желания дотла! — шутливо выкрикнул Виктор и ударил своей кружкой о кружки Лозневого и Сыромятникова.

— Как и тысячи лет назад, молодость неумолима, — принял шутливый тон Сыромятников, — Но Миронову я вас не отдам…

18

…В середине зимы отряд строителей Северного газопровода окончательно перебрался с берегов Ивделя на Лозьву. Перебираться на новое место начали еще до того, как газопровод перешагнул Ивдель. Ударили первые осенние морозы, подправились нехитрые таежные дороги — зимники, и Олег Иванович заторопил Миронова переводить тылы отряда на Лозьву. Сначала стали переправлять туда горючее, битум, изоляционные материалы, сварочное оборудование и другой скарб газовиков. Все грузили на громадные тракторные сани, и два бульдозера цугом тащили их через тайгу. Потом потащили компрессоры, дизельную электростанцию, а когда уложили в Ивдель газопровод, то стали собирать в дорогу и трубоукладчики, и экскаваторы. Хлопот было много. Переезд затянулся на месяцы. Половина отряда уже работала на Лозьве, а половина все еще завершала дела здесь.

И вот, отправив последний тракторный поезд кружным путем, начальство решило добираться на Лозьву напрямик, через тайгу, по низменным, заболоченным местам. Здесь можно проехать только на вездеходе-танке, той самой знаменитой «тридцатьчетверке», которая в прошлую войну была лучшей боевой машиной, а сейчас, разоружившись и сняв тяжелую броню, продолжает верно служить геологам, изыскателям и строителям.

Виктор вел вездеход сам, стараясь доставить удовольствие Олегу Ивановичу, которого он не видел больше месяца. То Лозневой уезжал в Ленинград, то Виктор сидел в Ивделе, выбивал последнюю документацию у проектировщиков на новый участок газопровода.

…Вездеход, подминая под себя чащобы кустарника и молодой сосняк, вышел к реке как раз в том месте, где по ее дну должен пройти газопровод. Виктор уже не раз бывал здесь и вывел свою машину именно на этот взгорок.

Первым на землю из вездехода выпрыгнул Вася Плотников и, утопая в глубоком, девственной белизны снегу, побежал к берегу. У него захватило дух — такая красота вокруг. Могучий лес подступил к самому берегу. Он будто стережет уснувшую подо льдом реку.

— Олег Иванович! — ошалело кричит Вася. — Это в вашу честь реку назвали Лозьвой?

Но Лозневой не слышит. Вместе с Мироновым и Виктором они уже спускались, вернее, плыли по глубокому сыпучему снегу к широкой, парившей в морозное небо полынье, где работали водолазы. Подводники Калюжного перебрались на Лозьву первыми и уже давно обживают ее дно, да что-то плохо оно им дается.

Все знали, что Лозьва не Ивдель, здесь хлопот будет побольше, и все же никто не предполагал, в том числе и проектировщики, что газовики столкнутся здесь с такими трудностями.

Летом Лозьва сплошь забита лесом. Идет молевой сплав. Бревна плывут отдельно, их не связывают в плоты, как на больших реках. Поэтому работы подводникам можно вести на Лозьве только зимой, когда прекращается сплав. Ждали зимы. А когда ребята Калюжного спустились на дно реки, то ахнули.

В том месте, где по проекту намечен переход, дно реки почти сплошь забито затопленным лесом. Водолазы стали обследовать соседние участки — картина та же. У местных старожилов узнали, что молевой сплав в этих местах идет уже больше тридцати лет. В самом ближнем селе, километров за сорок отсюда, разыскали человека, который многие годы работал здесь на сплаве. Привезли его. Он походил по берегу, покурил с водолазами их сигареты и ударился в воспоминания:

— Гибли мы на этой распроклятой Лозьве, не приведи господь. Ведь война была. Лес давай и давай, а ни одежи, ни обувки, да и харч известный — рыба одна. Сколько поймаем — столько и съедим…

— Ты нам, папаша, — прервал старика нетерпеливый Калюжный, — местечко укажи в реке, где нет топляков.

— Так ить где ж их здесь нет? За столько годов; так ее, матушку, забили-засеяли топлым лесом, что ить никакого спасу нет. Мы в войну, да и после войны держали сплав до самого ледостава. Уже шуга, лед идет, а все сплавляем, по крыгам, как галки, с баграми прыгаем. Топло столько людей, не приведи господь. Особенно баб да мальчишек. Мужиков-то мало тогда было, хоть и дело это мужицкое…

Дед еще долго рассказывал о горькой жизни сплавщиков, окончательно испортив настроение водолазам.

— Так что же, папаша, выходит, везде такие завалы? И искать нечего?

— Зачем везде? Заводи свою танку, — и он повернул голову в сторону вездехода, — покажу, где топляка поменьше. Тут перекатное место, вот его и набило. А если подняться выше аль, скажем, спуститься вон за тот мысок, можно сыскать.

Скорее чтобы не обижать старика, чем для дела, его свозили к тем местам и, щедро снабдив сигаретами и консервами, отправили домой.

Траншею решили пробить там, где наметили проектировщики, и Калюжный сам по нескольку раз спускался под лед, чтобы определить объем предстоящих работ. Сегодня был обычный рабочий день. Водолазы заканчивали обследовать левую часть берега. Они только что поднялись со дна, словно почувствовали, что наконец-то пожаловало начальство и теперь можно будет всерьез обсудить создавшуюся ситуацию.

Все окружили Калюжного и Николая Перегудова. Они последними вышли из воды и, только что сняв шлемы, как рыбы, выброшенные на песок, широко раскрывали рты, хватая свежий морозный воздух.

— Почти сплошь метровый слой, — переводя дух, говорит Николай. — Все бревна переплелись. Я считал, в пять-шесть рядов лежат.

— А сколько их еще замыло песком и илом? — устало бросает Калюжный. — Одной нашей станции здесь нечего делать.

— Еще три подходят, — говорит Миронов и продолжает думать о чем-то своем.

— И все равно, — слышится хрипловатый голос Калюжного, — хватим мы здесь лиха…

— Надо что-то придумывать. Такое же, как на Ивдельском переходе, — подсаживается к водолазам Виктор Суханов.

— А что тут придумаешь? — поворачивает к нему свою крупную голову Калюжный. — Будем цеплять тросами бревна да таскать их на берег