Поколение - Владимир Николаевич Ерёменко

руку, закрыл фонтанирующую пасть. Из-под его варежки, словно из пульверизатора, пылила вода, и скоро рукав и пола его бушлата покрылись седой изморозью.

— Спрятался в воду от дождя, — нервно хохотнул Арсентий и стал сбрасывать с себя полушубок.

— Сейчас же в вагончик! — приказал Лозневой Виктору. Но тот медлил. Наверно, хотел сам увидеть, чем окончится единоборство Плотникова с водой. Однако его тут же подхватили под руки двое ребят и поволокли к вагончику.

Чувствуя, что штуцер попал в гнездо, Вася, сцепив зубы, давил на него изо всех сил. Струя воды под его закоченевшими руками то сжималась, то вдруг, как пружина, начинала распрямляться. Он уперся в чьи-то подставленные ноги, чуть подтянулся к пылившей в лицо воде и последним усилием всего тела додавил штуцер до резьбы. Теперь его нужно было повернуть, но он понял, что сделать этого уже не сможет — не было сил. Если бы тот человек, в чьи ноги он уперся, догадался сейчас взять его и повернуть закаменевшее Васино тело словно гаечным ключом, то штуцер схватился бы за резьбу. Бессилие выдавило слезы. Они текли, смешиваясь с водой, и где-то у подбородка и на одежде вода и Васины слезы превращались в ломкую корку льда…

Васю сменил Арсентий. Ухватив ручищами штуцер, он, как медведь, пошел на струю и придавил ее грудью. Потом сунул под себя руки и, отворачивая лицо от бившей из-под него струи, стал вслепую завинчивать штуцер. Работал он без варежек.

Когда вода была укрощена и штуцер сидел там, где ему и положено быть, Арсентий упал на бок и, приминая мокрый снег, откатился от монитора. Ребята кинулись поднимать его, но он встал сам.

— Руки потрите снегом, братцы…

Ребята тут же стащили с него мокрую телогрейку и накинули на плечи полушубок.

— Ни черта не владею… Как чужие… — бормотал Арсентий, а ребята терли снегом его заголенные по локоть руки.

— Ничего, Арсюша, — приговаривал Сашка Шуба, — вот они уже красные, как у рака клешни, становятся.

— Хватит! — рванулся Арсентий от взявших его в оборот парней. — А то вы мне их еще и обломаете…

Он запахнул полушубок, пошел к монитору, у которого возился успевший переодеться Виктор. Глянув на монитор, а потом на свой трактор, который стоял неподалеку и работал на малых оборотах, Арсентий недовольно пробасил:

— Это все равно как если бы я чужих гусей пас, а своих без призора оставил.

— Ты, народный сказитель, хромай живее в вагончик, — поднял голову Виктор, — а то зазвенишь сосулькой.

— Не зазвеню. Скорей монитор запускай, трубы порвет, механик.

Однако все старания Виктора были напрасны — монитор не работал: пока они возились со штуцером, в одной из труб замерзла вода.

Газовщики зашумели.

— Надо немедленно спускать из дюкера воду, — говорили одни. Другие выражали сомнение — можно ли ее спустить. При таком морозе вода может замерзнуть в трубах, и если не порвет их, то как оттуда выковыряешь лед? Тут всю тайгу поджигать нужно будет.

— С нашим морозом шутки плохи, — хрипел Арсентий. — Все порвет к черту…

Он так и не ушел в вагончик. Только натянул снятый кем-то с себя свитер и, даже не застегивая полушубка, метался с гаечным ключом вдоль трубопровода, стараясь по звуку определить, нет ли ледяных пробок.

— Решай, начальник, — обступили Лозневого газовики. — Только скорей! Дорога каждая минута, — сыпались со всех сторон голоса, возбужденные, тревожные, требующие немедленного ответа.

Олег Иванович молчал. Его обожженное морозом лицо выражало крайнее напряжение. Вдруг он сорвался с места и, громыхая обледенелыми рукавами и полами своего плаща, натянутого поверх телогрейки, наддал за Арсентием. Он прислушивался к ударам его ключа по стальной трубе, видимо стараясь определить, как скоро вода в дюкере может превратиться в лед…

Все поспешили за ним. Когда Олег Иванович, замедляя шаг, нагибался над дюкером, затихая, останавливалась и толпа. Смотрели только на Лозневого. Вася и Сашка в обледеневшей одежде стояли здесь же и напряженно ждали. А Олег Иванович медлил. Еще когда Арсентий заворачивал штуцер, он отправил Миронова в лагерь связаться с синоптиками. И теперь тревожно поглядывал в сторону голубых вагончиков, которые проступали сквозь молодой ельник.

Наконец из-за приземистых, опустивших в глубокий снег лапы елок вынырнула крепкая фигура Миронова. На ходу застегивая полушубок, он кричал:

— Мороз жмет. Уже двадцать четыре! Синоптики обещают до тридцати.

И тут Лозневой, словно очнувшись, подал команду:

— Костры, ребята! По всему дюкеру разводи костры.

— Да сколько же их надо? — взмолился Арсентий.

— На целый километр никакого огня не напасешься, — усомнился еще кто-то.

— Ребята! Вали сушняк! — зашумел Виктор и первый бросился к дощатой будке лагеря, где хранился инструмент. За ним, не раздумывая, повалили все. В отряде были две мотопилы «Дружба», и дело пошло споро. Арсентий, Сашка Шуба и Николай Перегудов, вспомнив свои старые профессии лесорубов, ловко валили сухие деревья. Здесь же их в десятки рук рубили на дрова и таскали к дюкеру. В работу включились все, кто был в лагере. Тайга застонала от грохота и треска падающих деревьев, голосов людей, перестука топоров.

— Наддай, наддай, братва! — стараясь перекрыть шум своей мотопилы, горланил Сашка Шуба. — Наддай…

Все работали как на пожаре. Приволокут из лесу дерево и тут же бегом за другим. Вася в этой беготне согрелся так, что у него липла рубаха к спине. Руки, которые еще полчаса назад нестерпимо ломило, теперь горели. Он не чувствовал только кончиков среднего и безымянного пальцев на правой, но сейчас не до них. Надо таскать и таскать сучья из леса. Через час вдоль дюкера уже пылало десятка три костров.

Швыряя в огонь куски битума, Сашка кричал Васе:

— Если хочешь научить лягушку плавать, не кидай ее в кипяток! Слыхал такую?

— Нет.

— Наверно, японцы придумали.

— Почему японцы?

— А они лягушек любят, и даже специально разводят их в парковых прудах, и вечерами слушают лягушечье кваканье. Для японца лягушка как для нас соловьи. Это ж надо!

Плотников даже перестал орудовать топором и удивленно поглядел на Шубу.

— Откуда у тебя эти энциклопедические познания, Сашок?

— Читал. Я люблю читать, как люди в других странах живут. «Вокруг света» выписываю.

— А чего ж учиться бросил?

— А так, по дурости. — И вдруг громко расхохотался. — Знаешь, мне отец сказал: бросай, Санька, ты эту школу, а то лентяем растешь. Ты учишь только предметы, придуманные для лодырей. А у меня и правда пятерки были лишь по пению, физкультуре, рисованию и чтению. Дотянул я до восьмого, и забрал меня батя валить лес…

Вася и Сашка уже дважды сходили за сушняком, а он все говорил и говорил