Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

грех, разрушение империй (Древнего Рима, советской) – падению обычного человека из-за простых человеческих привязанностей.

Жизнь Кольки делится на несколько этапов. До того, как он получил «титул» бича, был моряком. Потом же, в Шали, пребывал как «птица небесная» между небом и землей, для него единственной реальностью стал мир трансцендентный. Он считает, что есть «одна настоящая книга, она у Господа на небесах, скрижали! В ней каждый человечек записан, вся судьба его, от рождения до смерти. По этой книге и нужно жить. А дьявол, антихрист, от Бога на землю ушедши, всё хочет свою скрижаль составить, против Боговой. И вписывает в нее каждого заблудшего человека».

Так его бедность, нестяжательство, его система ценностей противостоит заблуждениям блуждающих по земной горизонтали людей. И в этом во многом состоял его «духовный подвиг». Колька мечтал о небе, как и поколение людей, жизнь которых разрубила «осколочная повесть».

Следующим важнейшим этапом повествования о биче Кольке является история его падения: «Только духовные люди могут пасть. Только для них приберегает враг рода человеческого самые хитрые свои соблазны. Мирские люди, ползающие по дну обусловленного существования, дьявола не интересуют. Они и так в его власти». Агиографическая литература в изобилии представляет нам истории духовной брани святых, их искушений, соблазнений, а порой и падений монахов. Чаще всего это происходит в ситуации подмены, в принятии иллюзии за реальность, ведь дьявол – обезьяна Бога.

Падение бича Кольки началось с «обычной привязанности», с того момента, как он появился с «мокрым слепым щеночком на руках». После гибели пса Колька опустился, начал пить, подворовывать, курить «ядреные папиросы без фильтра. Стал хуже всех бичей, вонючий и грязный». В скором времени он умер в сельском КПЗ.

Такова притча о трансформации человека. Его устремленности к небу и падении. Такова притча о распаде большой страны.

История Кольки закольцована «другой историей». Он, как ветхозаветный Адам, проецирует свой грех на весь прочий мир. В селе стал появляться черный пес – вестник беды, потом самолеты, сбрасывающие бомбы. Пес – олицетворение души самого Кольки. Пса ловили, отпускали, после чего он в видениях автора побежал на север и до сих пор пребывает в пути, разнося весть о беде. Так Колька через трансформацию в тотемное животное превращается в Бич Божий.

«Настало время смерти большой страны», распада мифического времени. Причина всей этой катастрофы таится вовсе не во вторжении внеземного тела, не во всемирном заговоре, но в отпадании каждого человека, пусть даже ранее безупречного. Какой-то неизвестный вирус поразил империю, проник в сердца людей. Они слишком привязались к земному, в силу чего стали жить в мире своих грез и навязанных иллюзий, стали «бичами», носителями на себе печати кары небесной.

В отличие от давних и уже мифических лет «тотальной несвободы» сейчас каждый волен «упасть да самого низа». «Катиться по наклонной до самого дна» – теперь это «священное право». Раньше его не существовало, «человеку мешали». Общество представляло собой единый организм. В нем «всему обществу есть дело до каждого человека. И, что закономерно, каждому человеку было дело до общества». После это тоталитарное единство было разбито вдребезги, каждый стал самочинным осколком, которому нет ни до кого дела, но и до него нет дела никому. Это полная свобода катиться вниз, дальше от тоталитарной цельности, прочь от несвободы к хаосу.

Если раньше человек был ценной частью целого, необходимым его винтиком, то в ситуации полной свободы каждый сам по себе – осколок. Человек пребывает в жесткой конкурентной среде не на жизнь, а на смерть. Осколки борются за блага, за углеводороды.

В этой ситуации возникает огромное количество лишних людей, нахлебников, которые не оправдывают затрат на них. Помните про социальный дарвинизм? Но «наше общество, свободное общество, милосердно. Оно вовсе не обязывает к немедленной физической смерти всех лишних людей. Вполне достаточно скатиться на самое дно. И не потреблять углеводородов. И можете жить».

Нового здесь ничего нет. «На дне» жили до поры, пока не пошли тектонические разломы. Кипение магмы прекратилось, стоят скалы, и «ничто не сдвинет их с места, пока не случится новая великая революция».

После того как произошло грехопадение и развернулась вакханалия демонов – открылась страшная «осколочная повесть».

«Оказывается, чеченцы умеют говорить…»

Вторая и до сих пор самая главная книга Германа Садулаева «Я – чеченец!» вышла в 2006 году в издательстве Ильи Кормильцева «Ультра. Культура». Она сопровождалась аннотацией, которая завершалась словами: «Оказывается, чеченцы умеют говорить…»

Это был совершенно неординарный голос. Настоящий вызов. Герман до сих пор, как правило, ассоциируется с ней.

Эту книгу он вручил после встречи в 2006 году в Кремле Владиславу Суркову, а потом самому Путину (интересно, прочли, хотя бы открыли ли?).

«Книгу с провокационным названием “Я – чеченец!” мы с издателем, покойным Ильей Кормильцевым, выпускали, когда определение “чеченец” еще звучало как приговор, и многие крупные российские бизнесмены и федеральные политики тщательно скрывали свое чеченское происхождение, даже меняли имена, фамилии и паспорта. В то время я называл себя чеченцем и отстаивал честь и достоинство этой народности перед стереотипными обвинениями в дикости, варварстве, врожденной склонности к преступлениям и прочей чуши. Теперь называться “чеченцем” – как бы привилегия, и многие крупные российские бизнесмены и федеральные чиновники вспомнили о своем чеченском происхождении. Я же со спокойным сердцем отказываюсь от этого высокого звания. Я человек левых убеждений, социалист, а потому противник всех и всяческих привилегий» – так вспоминает о книге в интервью сам Герман (http://russ.ru/pole/Nazyvat-sya-chechencem-privilegiya).

В другом интервью он вообще утверждает, что это книга Кормильцева в ровно такой же степени, как и его, поэтому она и не переиздается. Кормильцев упорядочил хаос, вдохнул в книгу жизнь: «Это книга Ильи Кормильцева, она настолько же его, насколько моя. Он сделал гениальную редакцию этой книги, не изменив и не переставив ничего, до него это был лишь некий набор текстов. А Илья Кормильцев… ведь он был лучом света, он был Ангелом. Не изменив порядка текстов, не изменив ни одной буквы, он собрал их под одной обложкой, дал им одно название. Да, “Я – чеченец!” – это его название. Я не знаю, что он сделал, но он сделал что-то, вдохнул в эту книгу жизнь. Поэтому я не переиздаю “Я – чеченец!”, это книга Кормильцева, и никто не сможет ее переиздать» (http://admarginem.ru/etc/1714).

Кстати, критик Алла Латынина отметила, что хоть название книги и неточное, но очень удачно в плане раскрутки автора. До этого «квота “чеченец” никем не была востребована. И слово это стало не столько обозначением национальности, сколько брендом, которому должен был соответствовать Садулаев,