В водовороте века. Мемуары. Том 3 - Ким Сен

Но старик Чо Тхэк Чжу никогда не считал наше пребывание в его доме обременительным, не хмурился и не вздыхал, не кривил лицо. Наоборот, когда мы извинялись за причиненные его семье хлопоты, он не давал нам раскрыть даже рта. «Что вы говорите! — махал он руками. — Забота о воинах своей страны — прямой долг и обязанность народа. Никаких хлопот!» Действительно, это был человек большой души.

Чвэ Иль Хва, невестка хозяина, тоже была женщиной с добрым сердцем. Занимались они подсечным земледелием и, естественно, не располагали рисом. Но она очень вкусно готовила для нас три раза в день аппетитную кашу из чумизы, бобов, ячменя, овса и других круп, а также угощала блюдами из картофеля. Порою стряпала соевый творог и другое кушанье из растертых соевых бобов.

Она очень огорчалась, что не может угостить мясом командира, сильно ослабевшего после болезни.

— Очень жаль, что мы не держим домашнего скота. Боимся, как бы он не выдал наше жилье. Была бы хоть одна курица — непременно зажарила бы и угостила вас. Полководец… Думала сходить за мясом на рынок, правда, далеко это, надо идти целых сто ли. Но боюсь сумасшедших карателей — придерутся, сотворят зло. Ой, какой немилый свет!.. — причитала эта добрая женщина.

От ее простых, бесхитростных слов веяло теплотой, глубокой заботой и просто человечностью.

— О чем вы говорите! — отвечал я. — Мне даже неудобно слушать такие речи. Я сын простого народа, с детства привык питаться зеленью, супом из сушеной ботвы капусты и редьки. Прошу вас, не огорчайтесь из-за того, что не можете угостить меня мясом. Вы извиняетесь, что не можете приготовить настоящего соевого творога за неимением рассола и только подаете кушанья из растертых бобов. А мне кажется, я хорошо выгляжу благодаря этим блюдам.

— Говорят, что мужчины, уроженцы провинции Пхеньан, по характеру грубые и взбалмошные. А я вижу, что вы, командир, человек с душой нежной, как шелк. Была бы у меня дочь, обязательно выдала бы ее замуж в провинцию Пхеньан. Да вы кушайте на здоровье, закуски у нас не ахти какие. Ешьте побольше каши и обязательно вылечитесь у нас, в этом доме. Когда я обедал или ужинал, она с какой-то особой настороженностью усаживалась перед топкой, желала душой, чтобы я обязательно съел всю свою порцию.

Поэтому я даже при отсутствии аппетита, чувствуя ее горячую заботу и искренность, обязательно старался съесть всю пищу, разложенную на столике с короткими ножками. Лишь после этого на ее лице появлялась еле заметная улыбка. Искренность и доброта простых людей, их теплое отношение к нам, действительно, отличались кристальной чистотой и неподдельной честностью. Если можно сравнить эти чувства с водой в реке или ручье, то я назвал бы ее «чонню» (прозрачный поток — ред.) или «онню» (нефритовый поток — ред.). Их искренность не знает пределов, ее невозможно измерить ни длиною, ни весом.

Кто постоянно ощущает любовь народа, тот счастлив, кто же не любим народом, тот несчастен! Таков мой подход к оценке счастья, и я придерживался этих взглядов всю свою жизнь.

Как в прошлом, так и сейчас я испытываю высшее счастье и ни с чем не сравнимую радость, когда ощущаю любовь народа. Вот в чем, полагаю, настоящий, истинный смысл человеческой жизни. Тот, кто понял это, может стать верным сыном и слугой народа.

Все возрастающая забота, постоянное внимание семьи Чо Тхэк Чжу способствовали быстрому улучшению моего здоровья. Несмотря на возражение Хан Хын Гвона, я часто прогуливался по лесу. Бывали дни, когда я помогал хозяину колоть дрова или же молоть зерно на самодельной крупорушке.

Незаметно минуло более 10 дней с той поры, как мы прибыли в ущелье Давэйцзы, и мне была оказана неоценимая помощь семьей старика Чо, а также эффективное лечение. Я начал подумывать о возвращении в партизанский район. Казалось, что мы покинули Ванцин очень давно, хотя не прошло и трех месяцев. Что же изменилось за это время в партизанском районе, каким он встретит нас, бойцов экспедиционного отряда, возвращающихся в Ванцин? Все это очень интересовало меня. При мысли о будущем почему-то появлялось на душе какое-то смутное беспокойство.

Еще в то время, когда мы действовали в Бадаохэцзы, связные из Восточной Маньчжурии не раз намекали прозрачно, что в обстановке так называемой борьбы за «ликвидацию реакционеров» среди жителей Цзяньдао зарождается весьма тревожное настроение. Одни сетовали, что беспощадная дубина борьбы против «Минсэндана» разрушает позицию революционных сил, другие вообще утверждали, что с дальнейшей активизацией работы по «ликвидации реакционеров» партизанская база не продержится и двух лет.

День ото дня у меня крепла решимость вернуться в партизанский район и принять срочные меры для устранения последствий, вызванных левацким беспределом в борьбе против «Минсэндана».

Однажды, после кратковременной прогулки в лесу, я направился к домику Чо Гена, чтобы сообщить командиру роты Хан Хын Гвону о своем решении. Я застал его сидящим на пне близ домика Чо Гена и с тоской на лице смотревшим на север небосвода. Скрестив руки на груди, он сидел неподвижно, напоминая человеческую фигуру, вырезанную из дерева. Весь его вид выражал какое-то горькое и сильное чувство, которое, казалось, никому не позволено нарушать.

Когда я подошел к нему, он вскочил и протер ладонью глаза. Увидев его покрасневшие веки, я заволновался — молнией пронеслась какая-то беспокойная мысль: «Не случилось ли чтонибудь за минувшую ночь? А может быть, этого мужчину, с виду настоящего великана, терзает душевное страдание, такое, что трудно даже высказать другому?»

— Комроты, что случилось с тобой с раннего утра? Грусть не к лицу Хан Хын Гвону! — сказал я и начал прохаживаться возле него.

Хан Хын Гвон почему-то взглянул на меня мрачным взглядом. Моргнув повлажневшими глазами, ротный глубоко вздохнул и не торопясь проговорил:

— В Северную Маньчжурию отправлялось несколько десятков бойцов, а вот теперь возвращается только 16 человек… Вы же сами знаете, с каким трудом создали мы эту роту!

Я с чувством глубокого волнения вспомнил о тех днях, когда мы с ним прилагали огромные усилия для 5-й роты. Эту роту вновь организовали, разделив Ванцинскую 2-ю роту, находившуюся в Шилипине. Тогда я с частью бойцов 2-й роты отправился в район Лоцзыгоу, где к нашему отряду примкнуло новое пополнение из молодежи. Итак, появилась полнокровная 5-я рота, командование которой принял Хан Хын Гвон. Эта рота постоянно находилась под моим личным руководством. Когда мне приходилось командовать батальоном или полком, я непосредственно водил эту роту в тыл врага на подрывные операции. Среди всех партизанских отрядов в Восточной Маньчжурии Ванцинская 5-я рота была одним из самых что ни на есть отборных отрядов, имевшим высокую боеспособность и большой боевой опыт. Но оказалось, что и она не смогла избежать больших потерь и теперь возвращается в партизанский район в истерзанном виде. Мне понятны были переживания Хан Хын Гвона, который сейчас, обхватив голову руками, страдает от мучившей его душевной боли.