Сталин. Детство и отрочество - Георгий Леонидзе

ВИСЕЛИЦА

Моя залетная касатка,Скажи, где Индия твоя?Ты поздравляешь нас с весною,Покинув южные края,

И в дни поры благоуханнойВновь прилетаешь в наши страны.Твою коричневую грудкуНе Инд ли выкупал в волне?Тебя сынок мастеровогоЛаскал глазами в вышине.

Теплом дохнуло слишком ранним,Пригрело солнце февраля,Весна замешкалась в воротах,А в Картли ждет ее земля.

Вдали на улице раздалсяНежданный рокот барабана,Затем — тяжелый шаг конвойных,Оков однообразный звон;И мальчик смотрит с тайной дрожью,Суровым зрелищем смущен.

С распятием в руках священник,За ним — процессии ряды,Палач, готовый по уставуСегодня понести труды.

Конвоя круг. В кругу — пиралыС поникшей тяжко головой.Они не раз врагов сражали,Избегнув пули роковой.

В нагорьях выросшие, оба —Сыны носивших траур жен;Один идет с улыбкой слабой,Другой же, мнится, оглушен.

Какая им владеет думаПред наступающим концом?Он жив еще, но словно распят,С застывшим, восковым лицом.

А дробный грохот барабанаСердца пронзает, как кинжал.И немоты такой и гулаСосело в жизни не слыхал.

Он пенью птиц внимал недавно,Гонял задорного телка…А день февральский, как весенний,Глядит светло сквозь облака.

Откуда гул, растущий грозно,Могущий сдвинуть глыбы скал?Откуда сборище такое?Толпу такую кто собрал?

На площади — помост высокий,Три наспех врытые столба…Народ раздвинулся пред теми,Чья решена уже судьба.

В толпе — любители такие,Что сами вздернут, муку для;И ждут они нетерпеливо:Когда ж затянется петля?

Народ теснится любопытныйОт самых от ворот тюрьмы…Кто знает, как сжигает пламяПеред приходом вечной тьмы?!

И мальчик, ужасом объятый,Глядит, как бы оледенев.О, как топтал бы этих праздныхЕго неутолимый гнев!

А те у места казни стали.Уже мешки трясет палач.— О, подарите юным юность! —То повеленье или плач?

А грудь — как печь, где дышит известь,Огнем сжигающим горит.И гул кругом, и дых стесненный,И разве есть отныне стыд?!

И вот пиралы — под петлею.Скрипит под ними табурет.Ужели отняты навекиЗемля, и жизиь, и этот свет?!

А мальчик сдерживает слезы,Готовые упасть из глаз,И он невольно вспоминаетОт старших слышанный рассказ:

— Жил некогда добряк безвестный —Друг злакам и земным плодам.Он ниву попирать не стал бы,Хотя б ковры постлали там.

Добряк жалел и каждый колос,Склонивший стебель перед ним,Но, кем-то злобно оклеветан,Добряк был схвачен и судим.

И привели его к помосту,И вздернули веревкой ввысь,Но меж столбами чудодейноКолосья густо поднялись.

И был колосьями поддержанПростой и добрый человек,—Так незаслуженных страданийЧудак неведомый избег.

Под ним колосья не сгибались,Снопом поднявшись золотым,Невидимы зевакам праздным,Жестокосердым и глухим.

И жертву вынули из петли.На мир беззлобно он гляделИ зажил заново, невинный,И светлым стал его удел.

Где же вы теперь, колосья,Золотевшие в полях?Трудно стало бедным парнямОдолеть предсмертный страх.

Ведь они пахали землю.Может, зерен жемчуга,Ставши стеблями на поле,Их не выдадут врагам?

Где же, где же вы, колосья?Надо парням жизнь сберечь!Не видать златоголовых,А петля у самых плеч!

— Боже, боже! Мать родная!Искры слез. Возросший гул.— Так его! — и кто-то шубуДеловито застегнул.

— Ну и время! КапиталаНе сберечь для черных дней!Для таких и петли мало!Я бы их штыком, ей-ей!

— Не простим!                  Запомним это,Затаивши в сердце гнев!—Молвил парень в черной блузе,Боль и ужас одолев.

Не мальца ль желанье сбылось,Чтоб герой не погибал?Смертник, в саван облаченный,Оборвался и упал.

— Он, видать, невинен, люди! —Загудел кругом народ.— Пощадить! Неправы судьи,Раз могила не берет!

Но палач опять за дело,И народ теснится зло.Зреет ярость.                Грудь СоселоСнова дышит тяжело…

— Этак даже псов не душатИли брошенных котят!Если то царя веленье,Он не меньше виноват!

И подавлен мальчик думой.Сверстников объемлет страх.И домой бегут ребятаС первым ужасом в глазах.

Едва вздремнув, проснулся мальчикИ в гневе он клянет царя.Учителей тревожит в школе,Негодованием горя.

— Нас наставляет катехизис,Что вечен справедливый бог,Что вездесущ и неизменен,Непостигаем и высок.

Твердим, что с дней первоначальных,Неизмерим, неповторим,Он, всеблагой и всемогущий,Дарит добро сынам своим.

— Ты прав, дитя!                 — Тогда чего жеЛюдей лишает он щедрот?Ужель не знает, что пиралаОбида и нужда гнетет?!

— Он знает все!                  — Тогда зачем же,Когда любимцев одарял,Забыл создатель всемогущий,Что счастья жаждет и пирал?!

— Дитя! Господь великодушен,Но он испытывает нас,Нам предназначив эту землю,Следя за нами каждый час.

И по заслугам в этом миреЗа гробом одаряет он…— Но ведь создатель мудр от векаИ не как смертные рожден.

Зачем всезнающему богуЛюдей напрасно искушать?Раз он дает дыханье грешным,Ведь им греха не избежать!

А потому…            — Ты, Джугашвили,Побойся бога! Меру знай!Чего ты затеваешь споры?Вопросов праздных избегай!

Учи прилежней катехизис!Не по годам ты, братец, смел!Все, сказанное в этой книге,Вписать создатель повелел…

И мальчик сел, смущен, за парту;Сомнений не унять ему.И в возмущенном юном сердцеЗвучат слова: — А потому…

ДУМЫ И ПРЕДВЕСТЬЯ

Слушал малыш поученья.Что это? Голос могил?Слушал, но детской мечтоюГде-то высоко парил.

Слушает, но не сдается.Думает тайно: «Не то!»Чудятся дальние страны,Где не страдает никто.

Понял, что в школе готовятПреданных трону навек,Чтобы льстецы выживалиИ погибал человек.

Знает, что, множа напасти,Мир расколола вражда.Боль обжигает крапивойИ не пройдет никогда!

Ярость в младенческом сердце,Гневом пылают глаза;Ждет он, чтоб толпы воссталиИ грохотала гроза.

Парус упругий натянут,Тучами небо грозит.Сердце уже пламенеетИ не прощает обид.

И, недовольная жизнью,Неукротима душа.Что же Сосело подскажутКниги — друзья малыша?

— Чего не спишь еще, мой голубь?— Другой, как эта, книги нет!Хотел бы до последней строчкиПрочесть, пока блеснет рассвет.

Стихов певуче-звонких сладостьВпивает мальчик, опьянев.Он любит древние сказаньяИ руставелевский напев.

— О, хевисбер, могучий Гоча,Моя мечта всегда с тобой!— Рожденный раз лишь раз погибнет! —Звучит его ответ простой.

— Но умирать героем должно,Во имя ближних, мой сынок,Чтоб весь народ, скорбя о жертве,Итти за гробом гордо мог.

— Отец! Поверь, что так и будет!Мне умирать не тяжело! —И в урагане знамя ГочаГорит, взметнувшись, как крыло.

— О, хевисбер, народом чтимый,Скажу, сходя навек во тьму:— Земли, где кости предков тлеют,Не отдавайте никому!

Здесь кровь издавна обагрилаНарода страдные пути…Служа мечом родному краю,Отчизну жизни предпочти!

В горах не дрогнет знамя рода,Потоком движется народ.То Гоча, обнажив седины,В поход воителей ведет.

— Пускай погибнет тот мохевец,Что, словно раб, в пыли падет.Смерть не страшна! Лишь древо жизниЦвело б опять из года в год!

— Веди нас за собою, Гоча!Ворвись, как вихрь, во вражий стан! —К груди прижал Сосело книгу,Восторгом пылким обуян.

ЗА ВАМИ СЛОВО, МОЛОДЫЕ!