Мышиная дыра - Максим Далин

Но сейчас Грязные Воды остались далеко в стороне. Я понял так, что мы шли по самому краю пещер — охотничьих угодий, опасного и непредсказуемого места. Тут на стенах водилась плесень, великолепный мох, найти на котором орешки было гастрономической мечтой любой мышки, и грибы, которые частью шли в пищу, а частью могли использоваться в качестве надежного яда. Мыш рассказал, что из-за таких свойств местной флоры Большой Босс держал шестерок-разведчиков, в чьи обязанности входило пробовать потенциальную пищу первыми — а их трупы в случае провала потом никто не ел, само собой. Еще тут росли странные растения, похожие на водоросли — из их жестких волокон мышки делали себе одежду. Правда, некоторые предпочитали этим хламидам, напоминающим брезент в худшем его варианте, выделанную кожу себе подобных — но это уж как водится.

В этих местах нам несколько раз встречались мышки, которые разыскивали моховые орешки, а также сборщики грибов. С представителем последней профессии, рискованной, как саперская, я перекинулся парой слов. Он оказался веселым фаталистом, ткнул меня носом в ладонь, спросил, много ли еды в мире Больших и пожелал удачного путешествия. Я тоже пожелал ему удачи и подарил последнюю пуговицу на память. Это было всеми молчаливо одобрено.

Еще мы видели многих охотников, потому что кроме растений разной степени съедобности тут обитали насекомые. Чаще всего встречались тараканы — самая легкая, правда, незавидная добыча. Пара тараканов попалась нам по дороге, была поймана и съедена моими спутниками. Они предложили перекусить и мне, напомнив про дальний и тяжелый путь, но, когда я отказался, не стали настаивать.

В сущности, и Поэт, и Мыш не были особенно голодны — но не пропадать же добру.

Идти по пещерам мне показалось тяжелее, чем по тоннелям. И пол неровный, и сверху капает, и много таких мест, где мне, крупному существу, тяжело протиснуться. Мышки, правда, выбирали такой маршрут, чтобы я мог пройти с гарантией — но бока я все-таки ободрал и пару раз очень удачно приложился лбом об низкий свод.

Неуклюжие, все-таки, мы, антропоиды, существа. Неуклюжие и неважно устроенные. Мышки — конструкция значительно более удачная. Они в любую щель проходят, к примеру — куда сумеют голову просунуть. Туловище просто втекает, расплющивается, как пластилиновое. И мускулатура у мышек такая, что поневоле позавидуешь. Тоненькие пальчики их довольно-таки крупное тело держат на весу много часов — они могут на отвесной стене сутками висеть, а держаться только пальчиками. Нет, мне нравится. Вот, к примеру, когда мы поднимались по такой стене — я же им был просто обуза, и только: фонарь мне пристроить некуда, в темноте я не вижу, пальцами чувствую слабее, чем они вибриссами, и вдобавок за выступы в камне толком ухватиться не могу. Ну они, милые мои товарищи, забирались наверх, там укреплялись, а я поднимался, держась за их хвосты.

Я боялся, что им больно. И им действительно было не слишком приятно — они потом попросили сделать привал, чтобы хвосты полизать и почистить. Но ни единым писком не заикнулись, что я некстати навязался на их голову.

Мы отдыхали часа два — у них хвосты, а у меня ноги. А потом пошли дальше — и вскоре вышли в очень странное место.

Сначала мне показалось, что вдалеке кто-то играет на флейте, причем очень нежно и точно. Странную такую, капризную мелодию — эхо по пещере далеко разносится. И чем ближе мы подходили, тем музыка проявлялась сложнее — уже будто не одна флейта, а несколько флейт или рожков каких-нибудь. Мыш пискнул, чтобы я фонарь погасил, я думал, что буду все время спотыкаться в потемках, но вокруг заметно посветлело, потому что ядовитые грибы на стенках светились, белесым таким, желтоватым.

Мы прошли по кривому лазу, заросшему этими грибами, и оказались в довольно-таки узком зале, по которому гулял сквознячок. В зале этом было в высшей степени… чуть не сказал «многолюдно», наверное, «многомышно» — и все присутствующие там мышки слушали музыку, а кто ее исполнял, я никак не мог понять.

Мы тоже остановились на некоторое время. Завораживающее ощущение — полумрак, поганки светятся, нежная музыка с тонкими такими странными переливами, мышки вокруг нервно дышат… Я думал, мне не удастся моих ребят отсюда так просто увести, но Мыш, оказывается, туго помнил о нашей конечной цели — толкнул меня в колено, идем, мол, а Поэта укусил за ухо, дружески, чтобы тот вышел из транса.

Поэт, правда, пока эхо слышалось, все оглядывался. И им обоим потребовалось на минуточку остановиться и почиститься, чтобы привести в порядок мысли и нервы.

— А кто так играет? — спрашиваю.

Мыш фыркнул и пискнул:

— Это Пещера Ветров. Мастера делают флейты ветра. Трубки. Изгибают. Вставляют в стены. Играет сквозняк.

А Поэт вздохнул и свистнул мечтательно:

— Высокое искусство. Мелодия сложнее с каждым годом. Все совершенствуется. Каждый мастер дополняет других. Дыхание гения.

Я погладил его по голове. Я был согласен насчет гения. Мышки не честолюбивы по-человечески. У них же и имен нет по-человечески. Вот же кто-то пришел, выразил себя и ушел, а музыка осталась. Скромный анонимный автор…

Благородно. Преклоняюсь. Я бы так не смог.

А жаль, наверное.

Короче говоря, еще не доходя до Пещеры Пророка, я уже был о мышиной цивилизации очень высокого мнения. И размышлял о том, как для успешного контакта важно победить свою дурную человеческую гордыню. Люди — они же по сути своей шовинисты, они стараются в упор не признать в тех, кто им не нравится, ни разума, ни возвышенной души, даже в себе подобных, бывало… я думал, как же в таком случае рассказывать людям о мире крыс, создавших собственную уникальную культуру, и мне было не по себе. Крысы все-таки очень многим не нравятся. Я людей хорошо знаю — будут еще говорить про мышек всякие гадости, а то и наделают им гадостей… может, думаю, не распространяться особенно далеко на эту тему?

Правда, вряд ли на этот мир, очень, похоже, бедный ресурсами, кто-нибудь всерьез польстится. Но на всякий случай, я решил об их координатах никому не сообщать без крайней нужды.

Из этих размышлений, самых пространных, меня вывел толчок носом в колено. И Поэт пискнул:

— Хочешь взглянуть на Усыпальницу?

Я решил, что это культовое место мышек, кивнул и пошел за ребятами. Изучать — так изучать.

В этой части пещеры было совсем темно, грибы не росли и ничего не росло; вообще казалось достаточно неуютно — и я фонарь зажег. И в свете фонаря увидел, что пещера уже не слишком-то и естественная — под ногами уже не песок, а бетонные плиты, а свод укреплен стальными перекрытиями, вроде арок. Что, по моим наблюдениям, не очень похоже на мышиную работу. Вдобавок сбоку от дорожки можно было разглядеть рельсы, полузасыпанные песком и каким-то буроватым прахом.

— Боец, — спрашиваю, — чья Усыпальница?

Старший Мыш сел, поднял мордочку и свистнул:

— Ваша. Больших. Тебе интересно?

Меня чуточку так тряхнуло. Интересно, пожалуй. Мороз по коже. А Поэт вздохнул и пискнул:

— Красиво и гордо. Чувствовали смерть. Пришли сюда умирать. Народ с достоинством.

И побежал вперед по плитам к стальному трапу, который вел вверх, в черную темноту. Я поднял фонарь и увидел, что там, наверху, открытый люк, толстенная броневая плита. А в люке уже совсем непроницаемая темень.

— Можно подняться? — говорю.

Мыш только подпрыгнул утвердительно. А Поэт свистнул сверху:

— Надо видеть. Надо помнить, учиться предсмертному спокойствию. Благородные враги.

Я пошел. Мышки истоптали трап основательно, чувствовалось, что много поколений по ним поднималось. Почему-то мне сразу стало понятно, что это мышиные ножки ступеньки сбили, а не человеческие ноги. Другие следы остались. Меня очень тронуло, что мышки ходили помянуть людей и уважали их достоинство перед лицом Вечности… только вот на человеческое поведение это благородство духа было как-то не очень похоже в моем понимании.

Мы влезли в люк и осветили все внутри фонарем. Это место было похоже на шлюз, какие бывают на космических станциях — маленький кубический такой закуточек, в котором только и есть, что бронированная дверь, тоже открытая, но вся в уплотнителях, и ясно, что раньше закрывалась герметично.

А за этой дверью располагался бункер. Громадный, как город в миниатюре.

Может, типа бомбоубежища, может, более универсальная штуковина — только видно, что вещь строилась на века и с размахом. И вовсе не с той целью, чтобы кто-то там, уставший от жизни, сюда пришел умирать, а совсем наоборот, чтобы эти самые пришедшие выжили, невзирая ни на какие внешние катаклизмы.

Он был очень обширен, этот бункер. И оборудован так же шикарно, как та капсула, в которой я Эдит нашел. Чувствовалось, конечно, что мышки, которые первыми сюда попали, большую часть всяких бытовых предметов взяли себе — но все равно, поразительная роскошь. Искусственные окна, за ними системы для создания трехмерной голографической картинки — электроника, конечно, в прах рассыпалась, но на голограммах пейзажи убитого мира были, наверное. Или еще какие-нибудь местные прелести — но обычно делают пейзажи, посентиментальнее. Мебель, которая уцелела — в музей годится, блистательный модерн, стены отделаны чем-то… сразу не поймешь, что за материал, но выглядит здорово и сохранилось на диво. Отдельные такие номера тут были, сущий люкс, а еще спортивный зал, наверное, с какими-то ржавыми штуковинами и нечто вроде салона… Наблюдательный пункт я нашел, чтобы спасшиеся могли поглядеть, как во всем остальном мире дела — оптика все-таки сохраннее, чем электроника. В оптике я увидел величественные развалины бывшего города под местным злым солнцем в выцветших небесах, только менять обзор не получалось, механизмы уже, конечно, умерли бесповоротно, но все равно… Город серьезный был, громадный, ясно — может, красивый, но теперь уж, по этим руинам бетонным, по ржавой арматуре никто бы ничего не понял, кроме археологов, конечно…