Он не хотел предавать - Феликс Меркулов

— Тысяч десять, — не задумываясь, ответил Стас, оборачиваясь на картину с видом знатока.

— Тысяч десять чего? — уточнил Завальнюк.

— Шеф, о чем вы говорите? Ну неужели рублей? Долларов, разумеется. И это только стартовая цена.

Завальнюк отправил его следить за началом торгов, а сам стался в зале. Любовь стояла у стойки и обворожительно говорила с кем-то по-французски. На мгновение взгляды их встретились. Любовь, не сводя с него глаз, слегка пригубила свой бокал, Завальнюк пригубил свой, хотя пил редко, и жестом показал красавице: «Пью за вас!» Она зажигательно сверкнула изумрудными глазами и тут же скромно потупилась. Это произошло так быстро, что никто, кроме Завальнюка, ничего не заметил. Женщина больше в его сторону не смотрела, продолжала разговаривать с собеседниками. Завальнюк едва не расхохотался. Вот это да! Пожалуй, наклевывалось приключение…

За ним прибежал Стасик:

— Егор Ильич, следующий лот ваш!

— Что она любит? — кивком указывая на Любовь, спросил Завальнюк.

Неожиданно этот вопрос литературного секретаря покоробил. Стас вкратце попытался втолковать хозяину, что муж сей интересной особы некоторым образом является его другом и роль сводни ему лично не по нутру… К его удивлению, шеф на вопль благородной души не прореагировал, жестко приказал:

— Узнай, — и направился в аукционный зал.

Наступая на ноги зрителям, Завальнюк пробрался к своему креслу в середине третьего ряда. Сел, не заботясь о том, что заслонил своей широченной спиной обзор тем, кто оказался сзади. По залу пронесся легкий шепоток — как обычно бывает там, где он появлялся. Завальнюку этот шепоток льстил.

Наконец выставили его лот:

— Автор — Тимофей Арамов, Санкт-Петербург, член ассоциации художников-дизайнеров «Мастерская речников». Картина «У беды глаза зеленые…». Холст, акриловые краски. Стартовая цена — десять тысяч условных единиц.

Не успел Завальнюк поднять руку, как его опередила жена консула Швейцарии:

— Пятнадцать тысяч.

— Пятнадцать — дама в третьем ряду… Двадцать тысяч. Спасибо. Двадцать пять тысяч… Тимофей Арамов, известнейший петербургский дизайнер, автор проектов интерьеров, в том числе ночного клуба «Футурама». Лауреат премии фестиваля DEAF в Роттердаме, Нидерланды. Абстракционист по убеждению, оригинальная манера исполнения… Тридцать пяль тысяч! Поздравляю, удачное решение! Тридцать пять тысяч — раз!

— Сорок!

— Сорок — по телефону… Повторяю нашу информацию, торги происходят в Интернете на сайте галереи в режиме онлайн. Мне сообщают: сделана ставка пятьдесят семь тысяч…

Завальнюк не успевал и рта открыть. Его буквально затерли. Тем более, что он не понимал, как аукционист ведет торги — соседи по партеру вроде бы только успевали поднять руку, а суммы никто вслух не называл. Ни разу в жизни не участвовавший в подобных аукционах, Завальнюк подозревал, что народ обменивается с аукционистом, ведущим торги, условными знаками. К тому же его крайне раздражал литературный секретарь, повисший на спинке его стула и дувший в ухо: «Шеф, вы что? Из-под носа уводят. Пошевеливайтесь, не тяните, сейчас перехватят! Картина стоящая! Не сомневайтесь».

Как будто он сомневался.

— Пятьдесят семь тысяч! — выкрикнул аукционист.

Легкий гул азарта пронесся над головами покупателей.

— Шестьдесят!

— Семьдесят!

— Семьдесят пять!

Завальнюк молчал.

— Семьдесят две!

— Семьдесят две с половиной!

По рядам пронесся нервный смех. Атмосфера накалялась. Сумма, казалось, достигла своего потолка, дальше счет шел на тысячи, и никто не хотел прогадать — ни аукционист, ни зрители.

— Семьдесят три!

— Прекрасное полотно, полное искреннего чувства и настоящей чувственности, — подзадоривал аукционист, убедительно прикидываясь знатоком живописи.

— Семьдесят пять тысяч — раз… Семьдесят пять тысяч — два…

Завальнюк поднялся во весь свой могучий рост, поднял руку (что было уже совершенно лишним, он и так приковал к себе внимание всего зала) и весомо заявил:

— Сто!

Аукционист сделал паузу, достаточную для того, чтобы предложенная грандиозная сумма дошла до сознания потенциальных соперников. Затем повторил:

— Сто тысяч — раз…

Он выдержал паузу, как хороший актер.

— Сто тысяч — два!

В зале наступила мертвая тишина.

— Сто тысяч…

Других претендентов на шедевр Арамова не нашлось.

— Три! Продано! — звонко ударив молотком, объявил аукционист.

После торгов Завальнюк выписал чек и приказал доставить картину в свой офис. К нему подвели бледного, обалдевшего от счастья художника, который что-то бормотал. Со всех сторон их окружили люди, которые поздравляли, хвалили приобретение, пожимали художнику руку, хлопали по плечу, совали визитки. Завальнюк хотел вырваться и уйти, но Стас его остановил, прошептав на ухо:

— Что вы, шеф! Хозяин галереи дает фуршет, обязательно надо остаться.

Завальнюк озирался по сторонам, как медведь, обложенный собаками, ища кого-то в толпе… Но Любовь исчезла, и шефу в наказание за благородно потраченные сто кусков довелось провести час в обществе кибер-речников. Для людей, исповедующих стиль панк, питерские художники неплохо разбирались в итальянских винах и индийской кухне.

3

Их первая встреча в тесном кругу состоялась в ночь после аукциона.

Завальнюк пригласил Тимофея Арамова на ужин. Не ошибся: Любовь поехала с ними. Отправились вчетвером: шеф, его литсекретарь и чета Арамовых.

Завальнюк по дороге шепотом поинтересовался у Стаса, куда следовало бы отвезти народ с учетом дамских вкусов? Пораскинув мозгами, Стас предложил клуб «Джет-Сет». Завальнюк кивнул и приказал шоферу ехать в «Рэдиссон-Славянскую». Это напоминало поговорку: «Послушай, что говорит женщина, и сделай наоборот».

В ресторане «Славянской» все столы были оккупированы заранее, но для Завальнюка, естественно, место нашлось. Стас презрительно скривился — ему показалось, что хозяин хотел продемонстрировать Любови свою влиятельность. Нашел перед кем метать бисер… В Париже жена Арамова бывала в местах и получше, где клубнику не сервируют горкой, а ставят отдельную серебряную тарелочку в виде листка, на которую следует класть не больше одной ягоды. Это в России привыкли брать количеством, а в голодной средневековой Европе родилась идея компенсации качеством: прожевал единственную клубничку с серебряного листка, запил глоточком шампанского, промокнул губы льняной салфеточкой — и доволен!

В «Славянской» перед Завальнюком все ползали на брюхе, и, как Стас с неудовольствием про себя отметил, на Любовь это произвело нужное впечатление.

Тимофей при виде унылой классики: белые скатерти, зеркала и кадки с зеленью — выпал в осадок и практически весь вечер общался только со старым знакомым Стасиком. Судя по тому, что шеф не супил бровь, это также входило в его планы: не был бы он гениальным бизнесменом, если бы с первого взгляда не соображал, каким методом возможно нейтрализовать соперника. Пока Тимофей расписывал Стасу оригинальность авторского проекта мебельной галереи «Жукоффка Плаза», недавно открытого в Жуковке (розовые стены, черные консоли и серебряный потолок в сочетании с коллекционной мебелью, — все эти нувориши выпадают в осадок, когда входят и видят!), литсекретарь краем уха прислушивался к негромкому разговору на другой стороне стола. Сбывались его худшие опасения: Завальнюк решительно приступил к осаде.

— Почему я вас раньше нигде не видел? — не сводя глаз с Любови, спрашивал он.

Она, тихо смеясь, ответила, поводя обнаженными плечами:

— Потому что я домоседка.

Может быть, эта фраза все и решила? Завальнюк подумал: ба! вот это сокровище! Красавица, фигура, мозги, да еще любит сидеть дома и ждать возвращения мужа-добытчика. Неужели такое редкое сочетание качеств возможно в природе?..

Интерес друг к другу у них вспыхнул и загорелся, как сухой хворост, который только ожидал, чтобы на него упала искра.

Несколько дней Завальнюк, в наказание за строптивость, совершенно игнорировал предателя Стасика. Оскорбленный в лучших чувствах литсекретарь тоже делал онегинское лицо. Однако вокруг что-то происходило, и это что-то явно касалось жены Арамова. Стас никогда еще не видел шефа в таком возбужденно-приподнятом состоянии духа, он явно что-то замышлял. Наконец, когда от любопытства стало невмоготу, Стасик будто невзначай заговорил с хозяином о Любови, о ее семье, о ее жизни в Париже, то есть обо всем том, что слышал о ней от Арамова. Завальнюк выслушал Стаса внимательно, а затем сделал такое лицо, будто понятия не имел, о ком это он говорит.

Внезапно шеф сообщил Стасу, что пару дней его не будет в Москве, так как он собирается в Париж. Перемещаясь по офису, Стас слышал, как референт Егора Ильича заказывала чартер, а в соседнем кабинете велись длинные переговоры по телефону на французском языке с агентствами по продаже-аренде недвижимости. Провалы в школьном образовании не позволяли Стасу вникать в подробности разговора, он только и различал, что «Уи, уи, усётрув?», и вспоминал, что это означает: «Где находится?»