Журнал «Вокруг Света» №08 за 1989 год - Вокруг Света

Хребет Хангай протянулся в северо-восточном — юго-западном направлении на сотни верст, служа водоразделом бассейнов; внутреннего, так называемого центрально-азиатского, с рекой Онгингол, теряющейся в пустыне Гоби, и внешнего — с рекой Орхоном, уносящей свои воды в «священное море» Байкал и далее к северу. Хангай носит очевидные следы оледенения. Склоны этого хребта крайне различны: под влиянием сухого гобийского воздуха южный склон Хангая каменист, полог, сравнительно беден растительным и животным миром, тогда как противоположный — северный склон — и богат, и пышен, и крут, и сильно расчленен. Действительно, северо-западный склон Хангая богат лесами, обильно населенными зверями и птицами, богат красивыми скалами, живописными ущельями, говорливыми, быстрыми речками с горячими целительными источниками, с ущельями, с давних времен привлекающими к себе внимание и «душу номада». На полуденной стороне Хангая, вблизи гребня хребта, среди оголенных гранитов, мы нашли усыпальницу 13 поколений Сайнноинханов. Покрытые каменными плитами могилы украшены деревянными моделями субурганов — надгробий, и обнесены деревянной оградой, на внутренних стенах которой висят писаные изображения: Будды, Дархэ и Дзонхавы — реформатора буддизма. Ввиду того, что в Монголии совсем неизвестен обряд похорон в нашем значении слова, эти усыпальницы, вознесенные почти на 9000 футов над морем в соседстве седых скалистых вершин, кажутся мне с бытовой точки зрения особенно интересным явлением.

Хангай и его детища — Орхон и Онгингол — чтились и воспевались еще в глубокой древности современными тогдашними обитателями нынешней Монголии за их богатство, простор и приволье. Отдаленные предки чтили и воспевали Хангай, как чтут и воспевают монголы еще и теперь выдающиеся или доминирующие вершины Хангая: Соврак-хайрхан и Иргите-кайрхан,— за их «божественную» красоту и за то главным образом, что эти массивы дали зарождение Орхону, за красоту и величие самой этой реки, в верховье то быстро катящей голубые волны среди степного пастбищного простора, то скрывающей их в порожистом русле, на дне тесных глубоких каньонов...

В такой же каньон сливает воды и богатая данница Орхона, Улануеу, образующая при этом живописный водопад, ныне «Водопад экспедиции Козлова», низвергающийся с десятисаженной высоты по отвесной стене каньона; сложенной из темных, иногда ноздреватых сверху крепких сланцев. Еще недавно этому водопаду приносились в жертву серебряные слитки, бросаемые в пучину пенистых вод с молитвами и коленопреклонениями. Действительно, «водопад экспедиции» производит сильное и вместе с тем чарующее впечатление. Под аккомпанемент гула вы слышите мелодии всевозможных живых звуков в слиянии с художественной красотой могучей струи, рассыпающей на солнце водяную пыль радужными фонтанами. Это создает волшебную гармонию...

В верховье Орхона там и сям залегают то в виде озерных площадей, то простирающиеся рядом вплотную с рекой в виде речных потоков огромные скопления темной пузырчатой лавы, нередко представляющей собой такой сложный лабиринт, из которого не всегда удается скоро выбраться и местному обитателю, не говоря уже про несчастного, случайно проезжающего путника: тот непременно заблудится, ему не помогут даже и указатели дороги, поднимающиеся в виде обо (1 Обо — искусственное сооружение в виде кучи камней, построенное буддистами как священный памятник, воздвигнутый горным духам на перевалах и вершинах гор.).

Эта же вулканическая порода служила предкам богатым материалом для сооружения высоких намогильных насыпей, керексуров (2 Керексур — «хиргисин ур» — русское наименование монгольских древних могил, обычно имеющих вид курганов.) и других памятников, попадающихся не только по долинам главных рек, но и в долинах их притоков, в местах, обращенных к югу.

На памятниках с хорошо сохранившимся орнаментом невольно останавливаешь свое внимание и более подробно изучаешь их. О таких памятниках знают, конечно, и монголы. За более или менее ценный подарок они показывают их. Некоторых из монголов все эти погребения также интересуют. Один из моих проводников к таким памятникам откровенно признался, что в компании с другими монголами он сам разрывал керексуры, но в результате попадались одни лишь кости человека — больше ничего.

— Теперь нет желания копать,— заметил проводник,— мы надеялись на ценности.

Как по Онгинголу и Орхону, так и в пустыне Гоби до сего времени продолжают попадаться в виде подъемного материала каменные или бронзовые изделия. Таким образом, в долине Орхона я нашел любопытную древнюю печать, а в Гоби — ряд бронзовых предметов, до форм загадочных животных включительно.

Так называемая Орхонская экспедиция Академии наук в свое время положила прочное основание и много сделала по части изучения исторических памятников в долине Орхона, но, конечно, далеко не все. Верховья этой реки и главных истоков Онгингола она не коснулась вовсе. Между тем означенные районы, как равно и сам Хангай, в особенности Южный, хранит в себе много неизученного и неисследованного. Мне лично дважды удалось побывать на истоках и в верхнем течении Орхона, и я очень доволен собой и счастлив, что видел и отчасти изучил колыбель народов, населявших интересный богатый Орхонский бассейн. Я не говорю о Хангае и Онгинголе, в области которых я зимовал и в достаточной мере познакомился и с природой, и с памятниками древности.

На одном из многочисленных могильников бассейна Онгингола я нашел большую серую гранитную плиту, покрытую художественным орнаментом в византийском стиле. Наличие этого орнамента еще раз свидетельствует о том, как велико было в древние времена влияние Греции и Монголии.

Вблизи зимовки экспедиции в истоках Онгингола нами были обнаружены обширные развалины, известные у окрестных монголов под названием Олунсумэ, то есть «много храмов», смотревшие на ущелья Хангая, на его седые вершины, стерегущие усыпальницы великих ханов.

К востоку от Олунсумэ, вниз по долине того же Онгингола на расстоянии около 15—20 верст непрерывной каменной цепью тянутся керексуры. Среди этого обширного кладбища поднимается очень интересное обо. На восточном склоне молитвенного холма стоит каменное изваяние женщины, а над ним в виде оригинального чехла красуется маленькая буддийская часовня.

Каменную фигуру называют Саган-ушхай — «белая старуха», и молятся ей, почитая за доброго гения. Неподалеку от этой часовни среди голой степи стоит вторая, подобная же фигура женщины в одежде скифов с необыкновенной прической. Эту фигуру называют Хира-ушхай — «черная старуха», и боятся ее, уверяя, что если кто-нибудь посмеет дотронуться до нее, то немедленно разразится сильнейшая буря, которая причинит много бед окрестному населению — их скотоводческому хозяйству.

По мере нашего продвижения к югу становилось теплее, радостнее. С мыслью о скором приходе на Орокнор, на котором мы все предполагали встретить настоящий весенний «птичий базар», мы не расставались, она нас не покидала. По этому поводу каждый из нас, причастных к орнитологии или просто к охоте, строил себе те или иные предположения, предавался тем или иным иллюзиям. Но едва мы окунулись в пустыню Гоби, едва встретились тут с моим старым приятелем Чимыт Доргже, уважаемым всем окрестным населением, как должны были, во-первых, ненадолго остановиться, во-вторых, отчасти изменить план наших работ, вернее, их расширить, и в-третьих, разделить на две части наш большой, в двадцать вьючных верблюдов, караван. Одна из этих частей каравана была всецело поручена мною орнитологу экспедиции Е. В. Козловой и направлена на Орокнор с целью производства там наблюдений над весенним пролетом птиц и пополнением орнитологической экспедиции, равно и изучения самого озера, до промеров глубин и сбора озерной водной фауны включительно. 29 марта она повела свой караван к северному подножью Ихэбогдо.

Другая же часть каравана и сотрудников экспедиции во главе со мною осталась во владениях Чимыт Доргжэ и, как в самом начале путешествия, углубилась в земные недра.

На этот раз целью нашего исследования явился не человек в своем прошлом, а ископаемые остатки позвоночных в форме безрогого носорога, жирафа, гигантского кабана, какого-то рогатого животного, крупных и мелких форм грызунов. Добытый материал — превосходной сохранности, что надо приписать мерзлоте красной глины, его хранящей. Но зато та же мерзлота местами причиняет и минус: там, где происходили обвалы, оползни речных берегов, «гнезда ископаемых» разрывались на части, и тогда дробились не только кости, но и твердые как камень зубы ископаемых. Мы находили, между прочим, зубы раздробленные, словно стекло.

В предстоящем июне месяце палеонтологические раскопки я временно оставляю в ведение моих спутников, сам же налегке еду сначала на озеро Орокнор для ознакомления с результатами работ партии Е. В. Козловой, а через недельное там пребывание — и далее на юг, в низовья Эцзингола, в мой родной мертвый город Хара-Хото, где уже велись и вновь ведутся раскопки южным отрядом моих сотрудников во главе с моим другом, старшим помощником С. А. Глаголевым...»