Истокологик - Орсон Кард

— Что, если вид человека — не единственная ветвь на нашем семейном дереве? Что, если есть виды приматов, которые выглядят точно так же, как мы, но не могут скрещиваться с нами, обладают свойствами, отличными от наших, а мы этого даже не знаем, мы думаем, что все люди такие же, как мы, но здесь и там, по всей Империи, есть городки, города, а то и целые планеты, заселенные людьми, в которых нет ничего человеческого.

— Но, Лейел, мой многоуважаемый муж, если они выглядят, как мы, и ведут себя, как мы, значит, они такие же, как мы.

— Но ведут-то себя они не так, как мы. В этом вся разница. У них совершенно другой набор правил и допущений. Только они не знают, что мы иные, и мы не знаем, что они — не такие, как мы. И даже если бы у нас возникли такие подозрения, полной уверенности у нас быть не могло. Просто два различных вида, живущие бок о бок и никогда не подозревавшие об этом.

Дит поцеловала его.

— Бедный мой дурачок, никакая это не догадка, это правда жизни. Ты только что описал отношения между мужчинами и женщинами. Два совершенно различных вида живут бок о бок и думают, что они одинаковые.

А удивительное, Лейел, состоит в том, что они продолжают спариваться и иметь детей — иногда девочек, иногда мальчиков, — и все это время они не могут понять, почему один вид никак не понимает другой.

Он рассмеялся, обнял жену.

— Ты, как всегда, права, Дит. Если бы я сумел понять женщин, тогда, наверное, смог бы ответить на вопрос: а что делает мужчин людьми?

— Ничто и никогда не сделает мужчин людьми, — возразила Дит. — Каждый раз, когда им кажется, что цель уже близка, они спотыкаются об эту проклятую игрек-хромосому и вновь превращаются в животных, — и она ткнулась губами в его шею.

Вот тогда, обнимая Дит, он рассказал ей о визите Рома. Она ничего не сказала, лишь крепче прижала к себе. Потом они поужинали и провели вечер так, словно ничего экстраординарного не произошло.

И только позже, в кровати, когда Дит уже глубоко заснула, Лейел подумал, что проверку предстоит пройти и Дит. Любит ли она его теперь, когда он, Лейел Фоска, — ученый на пенсии, а не лорд Фоска, властитель миров? Разумеется, ей кажется, что любит. Но ведь Лейел никогда не замечал, как сильно он зависел от своего богатства. Возможно, и Дит понятия не имела, что любила она не только самого Лейела, но и могущество, которым он обладал. И хотя он не кичился этим могуществом, оно всегда оставалось при нем, словно твердь под ногами, которую не замечаешь, пока она не исчезает, уступая место трясине.

Еще раньше она начала удаляться от него, все больше и больше растворяясь в общности женщин-библиотекарей. Теперь этот процесс, наверное, ускорится, и Лейел будет играть все меньшую роль в ее жизни. Нет, нет, ничего драматического вроде развода не будет. Появится маленькая щелочка между ними, пустое пространство, которое потом превратится в бездонную пропасть. Мое богатство было частицей меня, теперь его нет, я уже не тот человек, которого она любила. Она может даже не знать того, что больше не любит меня.

Просто будет все больше и больше погружаться в свою работу, а когда через пять или десять лет я умру от старости, поскорбит, а потом внезапно поймет, что горе ее не так уж и велико. Собственно, даже не горе это, а сожаление. И она займется своими делами, даже не вспоминая, что была моей женой. Я исчезну из памяти человечества, оставшись разве что в нескольких научных работах да в библиотеках.

Превращусь в ту самую информацию, которая безвозвратно теряется в забытых архивах. Исчезает бит за битом, незаметно, а в конце концов пропадает бесследно. И остается пустота.

Дурак. Такое случается с каждым. Даже Гэри Селдона забудут, скорее раньше, чем позже, если Чен удержится у власти. Мы все умрем. Затеряемся на тропах времени. После нас останется только то новое, что мы дали обществу. В котором жили. Те знания, которые стали достоянием человечества благодаря нам, пусть люди и забудут, кто принес эти знания. Так случилось с историей Ринджи. Она забыла, может, даже не знала, что Дит и была библиотекарем, о котором шла речь. Но история-то осталась. Общность библиотекарей стала другой, потому что ее членом была Дит. Благодаря этому общность стала чуть смелее, чуть сильнее. Она оставила о себе след.

А потом, вспышкой молнии, вновь промелькнуло то самое откровение, внезапное осознание того, что он знает ответ на столь долго мучивший его вопрос.

В это мгновение Лейел держал ответ в руках, а потом он ускользнул. И Лейел никак не мог его вспомнить. Ты спишь, беззвучно сказал он себе. Тебе лишь приснилось, что ты знаешь, где лежат истоки человечества. Такие они, эти сны: истина невообразимо прекрасна, да только удержать ее невозможно.

— Как он держится, Дит?

— Трудно сказать. Думаю, нормально. Он и раньше редко покидал Трентор.

— Да перестань, не может он так легко с этим сжиться.

— Легко и не получается.

— Расскажи мне.

— С социальным общением все просто. Обычно мы никуда и не ходили, а теперь нас просто не приглашают. Общение с нами опасно для карьеры. А те мероприятия, которые не могли обойтись без нашего присутствия, отменили. Вернее, перенесли на более поздний срок. Ты понимаешь — мы позвоним вам, как только будет назначена новая дата.

— Он не обижается?

— Ему это очень даже нравится. Он всегда ненавидел эти сборища. Но они отменили его выступления.

И лекционный курс по человеческой экологии.

— Это удар.

— Он делает вид, что ему без разницы. Но он решает какую-то проблему.

— Расскажи поподробнее.

— Работает целыми днями, но больше ничего мне не зачитывает, не просит подсесть к дисплею, едва я прихожу домой. Думаю, он ничего не пишет.

— Ничего?

— Да. Только читает. И все.

— Может, подбирает материал для какого-то исследования.

— Ты не знаешь Лейела. Он думает, записывая свои мысли. Или озвучивая их в разговоре. Нет и этого.

— Он с тобой не разговаривает?

— Он отвечает. Я пытаюсь рассказать ему о том, что мы делаем в Библиотеке, но слышу в ответ какое-то бурчание.

— Ему не нравится твоя работа?

— Дело не в этом. Моей работой он всегда интересовался ничуть не меньше, чем своей. И он не говорит о своей работе. Я его спрашиваю, но он ничего не говорит.

— Это неудивительно.

— Ты думаешь, все так и должно быть?

— Нет. Но это неудивительно.

— А что с ним происходит? Скажи мне, если знаешь.

— Сказать я могу, да что толку. Мы называем это Эс-пэ-эл — Синдром потери личности.

— Эс-пэ-эл. Что в этом случае происходит?

— Дит, перестань, ты же ученый. Чего ты от меня ждешь? Ты только что описала мне поведение Лейела, я сказала тебе, что называется такое состояние Эс-пэ-эл, ты хочешь знать, что такое Эс-пэ-эл и что мне теперь делать?