Помост у реки Роны - Дарья Алексеевна Ивановская

ряду шёлковых юбок, словно дотронувшись до волн ночного июльского моря. Можно было подумать, что именно здесь собирались на свои сказочные балы все диснеевские принцессы. Синие лазуриты украсили кружевные корсеты, на рукавах распустились шифоновые цветы и засияли нежностью юных губ «розы инков» – аргентинские родохрозиты. Валя влюблялась то в одно, то в другое платье, а потом застыла неподвижно. Похожее на рассвет, перед ней переливалось жёлто-лиловым светом короткое платье-сорочка с длинными рукавами. На дымно-сиреневой органзе сияли сотни невероятных балийских аметринов – редкого минерала, сочетающего в себе аметист и цитрин. На первый взгляд платье казалось невесомым, но лишь положив на ладонь рукав, становилось ясно, насколько оно драгоценно, а первое впечатление – обманчиво.

– Хочешь его? – небрежно спросила Сэм.

– Если, конечно, можно… Оно же, наверное, стóит как гроб герцога у озера!

– Только для того, кто захочет купить его в магазине. Хочешь, подарю его тебе?

– Шутишь, что ли?

– Забирай! Это мой тебе подарок на Рождество, чтобы ты не грустила.

Сэм сняла платье с вешалки и вручила его Вале. Тут кстати заиграла новая песня Femme Fatale[18].

– Скорее надевай его! Давай! – Сэм нетерпеливо запрыгала вокруг Вали, которая широко улыбалась, и счастливые зайчики танцевали в ее глазах.

Она принялась раздеваться, игриво посматривая на Саманту. Та же, величественно держа фужер с вином, с удовольствием наблюдала за представлением. Фантастическое платье село превосходно на тонкую фигурку Вали. Она стояла в центре гардеробной. Жёлто-сиреневые переливы цвета камней, украшающих платье-сорочку, наводили на мысль о наряде фей или сказочных принцесс.

– Слушай, а оно тяжёлое… – прошептала Валя.

– Ты невероятно красивая, больше мне нечего сказать. Пошли за мной. – Свет камней отражался в зрачках Сэм. Она потянула Валю за руку.

В песне говорилось о легендарных работниках фабрик Манхэттена, которые восхищались хитростями и репутацией роковой женщины, звучали звуки маленьких дудочек: ту-ту-ту-ту-да-а-а. Сэм притащила Валю в спальню и вместе с ней вскочила на кровать. Она держала Валю за руки, не выпуская пустого фужера, и принялась прыгать на несчастном матрасе, заставляя делать то же самое и Валю.

– Нам нельзя с тобой грустить! И нам никто не нужен! Мы с тобой откроем бар в Женеве, будем вечно пить и заниматься любовью! Под пеплом и вином нас смогут обвенчать!

Сэм радостно визжала, в прыжках дёргая Валю за рукава, как вдруг нежная органза сдалась. Возможно, подвела всего лишь одна ниточка, но она освободила десятки солнечно-фиолетовых камней, которые как салют разлетелись по всей постели.

– Сэ-э-эм! Мы платье порвали! – вскрикнула Валя.

Встав на колени, они опустились на кровать, пытаясь поймать ускользающие аметрины. «Cause everybody knows… the things she does to please, she is just a little tease…» – пела Nico[19] и ее банда. Но стало очевидно – если всерьёз собирать камни, это прервёт праздник.

– Давай подумаем о них завтра, – спокойно предложила Сэм.

Она взяла Валю за плечи и положила ее спиной на постель – так, что сама оказалась сверху. Сэм набрала в рот вина и наклонилась к губам Вали, через поцелуй отправив в нее всё, что было во рту. Они начали нежно целоваться. Чуть приподняв подол платья, Сэм запустила руку Вале между ног. Она издала звук, как если бы ребёнок наконец дорвался до любимого мороженого, потом облизнула два своих пальца и произнесла:

– Ты солёненькая.

– Сэм, прошу, скажи, кто мы друг другу? – открыв глаза, почти беззвучно шепнула Валя.

– Мы просто странные сестры, – ответила ей Сэм.

Подружки трогали и целовали друг друга всю ночь с перерывами на походы за новым вином и смену песен.

С рассветом они почувствовали, как наконец непреодолимо хочется спать. Валя обнимала Саманту, чувствуя с ней рядом силу отца, заботу матери, сестринские радости и любовь. Через щель между шторами в комнату пробился первый луч нового дня, и волшебные аметрины засияли на платье, брошенном на спинку стула. В полоске света сплетались нити дыма. Воздух спальни стал горячим от дыхания, пота и сигарет.

Дом окружала холодная зима. Но она не имела власти в этом месте. Даже самый плотный кусок льда растаял бы за секунду, случайно оказавшись здесь.

Глава пятая. Подарок учителя

В американских универах не задают вопрос: «На каком курсе ты учишься?», зато спрашивают: «Сколько у тебя кредитов и какой GPA?» Здесь никто не занимается по группам. Самое главное – пройти необходимые уроки по своей специальности, каждый из которых принесет от одного до трёх кредитов. Чтобы получить диплом, нужно набрать минимум 130 баллов. Двигаться по программе можно даже в индивидуальном темпе, но куда важнее – следить за своим grade point average (GPA) – это средняя всех оценок, которые вместо цифр обозначаются буквами, где A – наивысший бал. Пересдач и возможности купить зачет здесь нет. Каждый экзамен – прыжок с вертолета без запасного парашюта.

3 F подряд автоматически депортируют студента из стен университета и страны – нигде не обучаясь и не работая, иностранцам оставаться в Швейцарии нельзя. Хотя кто же возьмёт их на работу?

При этом cheating, то есть любой мухлёж вроде списывания теста или копирования чужой статьи в домашней работе, – самое тяжкое преступление. После такого можно сразу ехать в аэропорт и, залившись слезами, лететь домой. Но есть и приятные правила – чтобы развить свободу мысли и выбора, разрешается уходить в сторону, иными словами – можно пройти курс психологии или фотографии, даже если ты студент «с компьютерных технологий». Это хоть и не сократит путь до выпускного, зато позабавит и расширит кругозор.

По этой причине на разных уроках могли встретиться ученики разного возраста: и те, которые только что поступили, и уже финалисты. Выпуститься из Webster University можно было даже за три года, если ты трезвенник-зубрила без личной жизни, ну а те, кто неостановимо хотели обзавестись швейцарским паспортом, наоборот, могли учиться бесконечно. Последний сценарий мог больно ударить по семейному благосостоянию, но зато обогатил бы неповторимым жизненным опытом. Кстати, вопрос, что ценнее? Но большинство студентов радостно запускали в небо свои квадратные академические шапочки, одевшись в черные мантии уже через четыре года.

Профессору философии мистеру Вудсу на вид было около шестидесяти. Он всегда носил седую среднюю бороду и очки. В Хогвартсе его бы прозвали – Рубеус Хагрид. Мистер Вудс был самым любимым учителем, кажется, для всех студентов. Его лекции почти никто не пропускал исключительно по причине большой симпатии к профессору, который открывал новые грани устройства мира и человеческой души для любопытных взрослеющих детей. Вдали