...Да поможет мне бог - Феликс Джексон

когда приду, лягу спать. Незачем проводить ночь в подъезде моего дома, но, если уж тебя запрягли и не велено меня упускать, давай пойдем вместе». А вдруг этот человек — простой прохожий, пожилой банковский служащий, спешащий домой, к своей сварливой жене? Спенсер остановился. Так не годится. Рад любому приключению, готов сцепиться с кем угодно из-за пустяка. Он посмеялся над собой, раздвинув губы в беззвучной улыбке. Но он чувствовал, как стучит у него сердце.

Спенсер подошел к своему дому как раз в ту минуту, когда первые тяжелые капли дождя упали на тротуар. Стеклянная дверь была заперта. Он позвонил и увидел, как в тускло освещенном вестибюле лифтер отложил газету, встал со стула и застегнул свою тужурку. Взглянув сквозь стекло на Спенсера, он повернул ключ и отворил дверь. Это был плотный, с тяжелым подбородком человек примерно одних лет со Спенсером, а может быть, немного старше.

—      Привет, Брюс, — сказал Спенсер.

—      Добрый вечер, мистер Донован, — ответил Брюс; в этот момент вспыхнула молния и ударил гром. — Вы пришли как раз вовремя. Начинается гроза, и ночка будет не из приятных. Но свежее от этого не станет.

Они направились к лифту.

—      Почему сегодня дежурите вы? — спросил Спенсер.

—      У Джорджа жена заболела — наверно, грипп, — а его малыш подхватил корь, — ответил Брюс. Он нажал кнопку шестнадцатого этажа, и дверь лифта захлопнулась. — Когда имеешь семью, всегда что-нибудь не в порядке. Я единственный холостяк из служащих, поэтому мне вечно приходится кого-нибудь заменять.— Он зевнул и виновато посмотрел на Спенсера. — Но я не жалуюсь. Мне за это платят, я люблю ночную работу.

Лифт остановился, и дверь открылась.

—      Спасибо, Брюс, — сказал Спенсер.

—      Пожалуйста, мистер Донован. Спокойной ночи.

На коврике возле двери лежали письма; Спенсер поднял их, отпер дверь и включил свет. У него были две комнаты, кухня и маленькая прихожая, отделявшая жилое помещение от входной двери. Ему повезло с квартирой: днем здесь было светло и солнечно, а ночью тихо. Но самым главным достоинством своего жилья он считал балкон, на который выходила гостиная и который висел над Ист-Ривер; на балконе легко размещались три-четыре складных стула и столик. По воскресеньям, в хорошую погоду, Спенсер здесь завтракал. Это в какой-то мере заменяло жизнь за городом, куда Спенсер мечтал переехать после женитьбы, если, конечно, позволят обстоятельства.

Он взглянул на почту — пять писем, наверно, счета или рекламы, — но даже не вскрыл их. На обеденном столе — так называл его Спенсер, хотя в действительности это была длинная монастырская скамья, почти антикварная вещь, предмет его гордости, — он обнаружил записку, нацарапанную неразборчивым почерком горничной: Эмма сообщила ему, что разбила недорогой стакан и что непременно возместит убыток. Он улыбнулся, подошел к письменному столу — изящному, в ранне-американском стиле, как почти вся мебель в квартире, в сущности не очень удобному, но ведь ему не приходилось много работать дома, — взял телефонную трубку и набрал номер бюро обслуживания. Джин звонила три раза. Кто-то звонил в пять сорок пять: мужчина, не назвал себя, сказал, что позвонит в контору. Несколько раз звонила миссис Хант, Луиза Хант, и просила позвонить ей. Она звонила в десять часов, в четверть двенадцатого и около двенадцати.

Уже почти половина второго — слишком поздно, чтобы звонить Луизе. В комнате было душно: он поднял шторы и отворил балконную дверь. В этот момент небо осветилось белыми и синими вспышками молний. Начинался ливень, и в лицо ему ударил ветер. Спенсер подошел к балконной двери и стал смотреть на реку и на небо. Он унесся мыслями в прошлое, и теперь перед его глазами были уже не река и не шестнадцатый этаж железобетонной громадины, а океан и Палм-Бич двенадцать лет назад и хлопающие на штормовом ветру крылья тента. Он был в отпуске в последний раз перед тем, как отправиться за границу, и приехал во Флориду повидать Луизу. После обеда они отправились погулять, и шторм застал их далеко от отеля. Пляж был пуст; они сидели одни под тентом, а кругом во мраке сверкали молнии, гремел гром.

—      Надеюсь, твои родители не волнуются, — сказал Спенсер.

—      Они никогда не волнуются, если я с тобой, — ответила Луиза.

Она дрожала от холода в своем открытом платье и красном шарфе, наброшенном на светлые волосы, хотя на плечах у нее был его белый пиджак.

—      Тебе не холодно? — спросила она.

—      Нет.

Он прижал ее к себе. Снова раздался гром. Она тихо отодвинулась.

—      Луиза, — сказал он, — мы знаем друг друга с детства.

Она взглянула на него.

—      Да, Спенс, ты был таким замечательным товарищем и всегда поддерживал меня, всегда.

По какой-то неведомой причине она начала смеяться.

—      Ну, — сказал он, — поддержка — это одно...

—      Я надеюсь, мы всю жизнь будем друзьями, — добавила она серьезным тоном.

—      Конечно, будем, — подтвердил Спенсер. — Я как раз хотел поговорить с тобой об этом.

—      Очень плохо, что ты не приехал немного раньше, — сказала она быстро. — Ты успел бы повидаться с Лэрри.

—      Он звонил мне вчера вечером из Сан-Франциско, — ответил Спенсер. — Он не мог сказать мне, куда летит. Думаю, что на Гавайские острова.

Луиза кивнула.

— Я знаю. Я говорила с ним сегодня.

Какая-то смутная мысль шевельнулась в мозгу Спенсера, не то предостережение, не то угроза, но он отбросил ее.

—      Луиза, твои родители всегда очень хорошо относились ко мне. Я был почти членом вашей семьи...

—      Да, нас было двое, ты и я, — перебила Луиза, — а потом мы встретили Лэрри, и нас стало трое. — Она снова вздрогнула. — Я так боюсь за Лэрри. Очень уж он рискует, гораздо больше, чем следует.

—      Скоро тебе придется беспокоиться за нас обоих, — заметил Спенсер.

Она покачала головой.

—      Я почему-то чувствую, что с тобой все будет в порядке. Это звучит наивно, не так ли? Но ты такой... надежный, тебе даже война не может повредить. А Лэрри совсем другой. Он необузданный и...

—      В его возрасте нельзя стать майором, получать ордена и медали, если не...

Она перебила его:

—      Не нужны мне его ордена и медали! Я хочу, чтобы он вернулся целым.

Спенсер посмотрел ей в лицо. Это было лицо, какого он никогда не видел прежде: жестокое и неистовое. И тогда он понял то, чего не хотел понять.

— Я выйду за него замуж, когда он