...Да поможет мне бог - Феликс Джексон

class="p">—      Дай мне рубашку, — сказала Луиза. — Я отдам ее в стирку.

Она взяла рубашку и пошла в спальню.

Спенсер посмотрел на Лэрри.

—      Что с Луизой?

Лэрри открыл дверь.

—      Она доведет меня до белого каления. Поедем. Незачем тебе ее слушать.

—      Я останусь на несколько минут, — сказал Спенсер. — Может, у нее улучшится настроение.

Не сказав ни слова, Лэрри пожал плечами и вышел, захлопнув за собой дверь.

—      Извини, пожалуйста, но я должна была поговорить с тобой, — сказала Луиза.

—      Ну что ж, поговорим, — ответил Спенсер.

—      Мне кажется, я больше не в силах жить с ним, Я всячески пыталась заставить себя, но не могу.

Она стояла, прислонившись к стене, в напряженной позе.

—      Нет, можешь, — сказал Спенсер.

—      Ты не знаешь, что это значит. И прежде было плохо, когда он еще чем-то занимался, но с тех пор, как он продал все, — помнишь, Спенс, он даже не сказал, почему так поступил, — с тех пор он стал вести себя... просто странно. Он уходит — я не знаю куда — и возвращается под утро, ничего не объясняя. Затем ему в голову приходит какая-нибудь идея и он улетает на одном из своих дурацких самолетов. Внезапно раздается звонок из Сан-Франциско — а я и не знала, что его нет в городе. И это продолжается уже почти два года. Я не могу больше так жить.

—      Ты любишь его, — сказал Спенсер.

Она ничего не ответила.

—      И он тебя любит, — добавил Спенсер.

Она резко тряхнула головой.

—      Он любит только себя. Ему наплевать, жива я или умерла.

—      Просто ты сердишься на Лэрри, вот и все, — сказал Спенсер. Он отошел от нее на несколько шагов. Ему не хотелось вмешиваться в это дело. — Мне пора идти.

—      Как-то я подумала, что мне следовало выйти замуж за тебя, Спенс,— неожиданно сказала она. — Почему я не вышла за тебя?

—      Тут много причин, одна из них та, что я ни разу не делал тебе предложения, — ответил он. — Не забудь сказать мне, когда получишь счет из прачечной.

Она подошла ближе.

—      Ты бы женился на мне, правда? Я всегда думала, что ты влюблен в меня. Но я никогда не была уверена.

—      Ты полюбила Лэрри, — сказал Спенсер. — А сейчас я должен идти. Меня ждет Джин.

—      Да, да, я знаю. — Ее глаза стали совсем темными. — У нас с тобой был бы свой дом, правда? Ты бы не заставлял меня все время жить в отелях? У нас был бы сад, и деревья, и дом с лестницей...

Спенсер отворил дверь; он весь дрожал, и ему не хотелось, чтобы она заметила его волнение.

—      Спенс, я хочу, чтобы ты остался со мной... сейчас.

—      Извини меня, — сказал он. — Скоро вернется Лэрри. Спокойной ночи, Луиза.

Дверь лифта открылась, и он вошел в кабину. Там, держа на руках крошечного пуделя, стояла женщина в зеленом платье и болтала с седовласым мужчиной, на котором был серый костюм в полоску. Он не слушал женщину и с интересом смотрел на пуделя.

Спенсер достал сигарету, руки его дрожали. Руки его все еще были полны желания.

Пересекая вестибюль, он увидел знакомое лицо и улыбнулся в знак приветствия. Когда он проходил через вращающуюся дверь, ему пришло в голову, что он забыл нечто очень важное.

—      Такси, сэр? — спросил швейцар.

—      Да, пожалуйста, — ответил Спенсер. Забыл такое, чего никак не следовало забывать. — Спасибо, — сказал он и дал швейцару четверть доллара.

На шофере такси был светло-коричневый костюм; его волосы были плохо подстрижены. Две белые крошечные туфельки висели у переднего стекла; такие туфельки Спенсер видел однажды — когда это было, в декабре? — на маленькой Мэри, дочери Кэрол Беквуд.

И тут-то он вспомнил: началось дело. Как мог он забыть об этом, хотя бы на мгновение? Теперь оно стало самым важным в его жизни; все остальное потеряло значение. Да и что могло значить отныне все остальное?

Семья Джеймса Ф. Садерленда занимала каменный особняк, построенный в середине девяностых годов, близ Парк-авеню. Спенсер поднялся на три ступеньки и позвонил. Он решил все рассказать Джин. Да, он отзовет ее в сторонку и...

Дверь отворилась почти мгновенно. Перед ним стояла Джин. Она была одета в легкое платье и держала в руке бокал. Она не улыбнулась ему.

—      Привет, Джин, — весело сказал Спенсер.

Да, он непременно расскажет ей все.

—      Ты, я вижу, весьма доволен собой, — сказала Джин. — Тебе очень весело; ты полагаешь, что со мной можно не церемониться и вести себя по-хамски... — Обида сдавила ей горло; она повернулась и быстро пошла в глубь передней, к открытой двери столовой. Он не последовал за ней, и она остановилась у двери. — В чем дело, ты не собираешься входить?

Из сада, находившегося позади столовой, доносились тихие голоса.

—      Я не знал, что у вас гости, — сказал Спенсер.

Она отпила из бокала.

—      А тебе хотелось, чтобы я сидела здесь в полном... одиночестве, целыми днями ожидая тебя? — Она запнулась на слове «одиночество». — Я пригласила Поля, — добавила она. — А к обеду пришли Биллинджеры.

—      Биллинджеры?

—      Лео и Пэт. Ты ведь знаком с ними?

— Да, — ответил Спенсер.

Нет, сейчас с ней нельзя говорить. Он понял это, и ему сразу стало легче. Он сам недоумевал, откуда явилось это чувство облегчения. Они вместе прошли в сад.

Джеймс Садерленд стоял у стола, приготовляя напитки. Лео и Поль поднялись со своих мест. Ростом все трое были выше Спенсера, хотя он сам не был маленьким — сто семьдесят восемь сантиметров или что-то около того.

Они поздоровались, и словоохотливая миссис Садерленд сразу заговорила:

—      Садитесь, Спенсер, садитесь, вы, наверно, устали. Поль, будьте добры, принесите стул из столовой. Ничего, Спенсер, отдыхайте, Поль не обидится. Ему полезна такая гимнастика — он начинает толстеть. Джеймс, налей Спенсеру. Виски? Вам обязательно нужно выпить — вы плохо выглядите. Садитесь, Спенсер.

Она дружески похлопала его по плечу. Ей нравился ее будущий зять.

—      Нечего так суетиться вокруг него, — сказала Джин.

Свет был тусклым, а воздух тяжелым, не чувствовалось ни малейшего ветерка. Из-под навеса Спенсер видел звезды. Я должен поговорить с Джин, думал он. Я должен поговорить с ней как можно скорее. Она поймет меня.

К нему подошел Лео Биллинджер.

—      Давно не встречались. Как поживаете?

—      Прекрасно, —