Власть и совесть. Политики, люди и народы в лабиринтах смутного времени - Рамазан Абдулатипов

Не забуду, как радовался моей победе па выборах мой самый преданный «болельщик» Абдулазиз Гусейнов (к сожалению, через несколько месяцев он скончался). До сих пор помню, как он переживал критические выпады в мой адрес на собраниях и в прессе. Ему было трудно понять, что люди, не знающие меня, исходят из стереотипа: «Если человек работает в аппарате ЦК, то он обязательно преступник, негодяй, аморальный тип». Такие стереотипы, когда они довлеют над обществом, как бы обволакивают людей, мешая получить и осмыслить любую информацию, идущую вразрез со стереотипами. Тем самым они усугубляют кризис, блокируя возможность выхода из него. Тот, кто шел к власти, загоняя общество в пещеру новых иррациональных эмоций, предрассудков, стереотипов, не задумывался над тем, как он будет управлять народом завтра, когда встанет к рулю. Борьба, разгоревшаяся в избирательных округах, перекинулась в российский парламент. На уровне Съездов народных депутатов она превратилась в массовый психоз, жесточайшее противостояние в самом депутатском корпусе. Складывалась пагубная и разрушительная ситуация. Где-то, правда, и закономерная. Ведь перестройка фактически не шла. Я это осознавал.

По своим воззрениям, ориентациям я тяготел к центристскому блоку. Однако только из-за того, что был работником аппарата ЦК КПСС, центристы и «левые» склонялись к тому, чтобы считать меня номенклатурщиком и представителем правого крыла. Тем не менее логика борьбы все более властно заставляла меня сближаться с центристским блоком, примыкать к нему по тем или иным вопросам. И напротив, отталкивала от себя инертность, даже косность мысли и действий депутатов, присвоивших себе монопольное право говорить от имени КПСС.

Когда еще до Съезда народных депутатов Российской Федерации я начал работать, стремясь предотвратить нарастание противоречий, то попытался провести региональные встречи депутатов с целью подготовки к Съезду. Секретарь ЦК КПСС Манаенков, занимавший затем место в Совете Национальностей Верховного Совета РСФСР, даже не принял меня, ограничившись переговорами с моим непосредственным руководством. Уходящее тогда еще кое-кому казалось вечным, попытки прогнозировать ход событий без указаний сверху не поощрялись. Где-то, наверное, и я был пленником подобных представлений. Старые структуры мышления и управления уже не отвечали условиям меняющегося общества, однако не все видели или не хотели видеть это. Гибель КПСС была предопределена прежде всего ее неспособностью реформироваться, стать подлинно политической партией, живущей по законам демократии. И виноваты в этом не столько коммунисты, сколько высшее руководство, которое традиционно не советовалось с рядовыми коммунистами.

Какой политической слепотой и глухотой надо было обладать, чтобы в 1990 году, после того как итоги выборов народных депутатов РСФСР наглядно продемонстрировали дальнейшее ослабление позиций партии, вести подготовку к съезду так, будто ничего не произошло и все регалии власти по-прежнему в руках КПСС, ее Центрального Комитета! Все шло по старинке. В ЦК обсуждались кандидатуры будущих руководителей Верховного Совета, которых следовало избрать на предстоящем Съезде. Никто не советовался даже с депутатами – работниками партийного аппарата – руководители КПСС не «опустились» до этого. К слову сказать, позднее выяснилось, что моя кандидатура почти нигде ни на какие посты не рассматривалась. «Еще мало работает в ЦК, не имеет опыта партийной работы и не всегда управляем» – таково было, по словам одного из моих знакомых, «руководящее» мнение. Позднее, в ходе работы Съезда, мне все же, видимо, определили «там, наверху» место председателя комиссии по национальным отношениям. Даже после десяти дней работы Съезда руководство КПСС не хотело понимать, что ЦК уже далеко не все определяет. Оно продолжало жить в другом измерении. И прежде всего в другом измерении жили Горбачев, Яковлев, Лигачев, Рыжков.

С самого начала депутатства я взял курс на то, чтобы войти в структуры Совета Национальностей. Более честолюбивых желаний у меня не было. Еще на встречах в Дагестане, при обозначении сферы своей будущей деятельности в качестве депутата, я говорил: «У меня не вызывает сомнений звено, в котором предстоит работать, – это Совет Национальностей. Надеюсь, что буду полезен парламенту. Во всяком случае, готов предложить свой опыт и знания по национальной проблематике». Они и в самом деле пригодились. За несколько дней до Съезда мне удалось поработать в подготовительных комитетах, встретиться с людьми различных политических ориентаций. Меня приятно удивил высокий уровень квалификации ряда выступивших там депутатов, хотя были и ораторы, не имевшие за душой ничего, кроме амбиций и голых претензий.

Я убедился, что многие депутаты – люди высокообразованные. Но убедился также и в том, что образование, направленное лишь на реализацию узкополитических целей, не всегда приносит пользу. Образование обязательно должно быть подтверждено порядочностью, честностью, созидательной преданностью Отечеству. Я сблизился с депутатами из республик Российской Федерации. Среди них оказалось много опытных и честных людей, хотя в ряде случаев и «партийно-консервативных». Мне кажется, что зачастую за этим стояла и стоит не косность мысли или интеллектуальная ограниченность, как иногда пытаются представить, а определенное традиционное понимание порядочности. Оно не позволяет с легкостью необыкновенной переходить из одной веры в другую, диктует приверженность к обычаям и традициям. Очень современными казались многие депутаты из Москвы, Ленинграда и Свердловска, но меня настораживала безнациональность, я бы даже сказал – безотечественность их позиций. Они пугали своим разрушительно-революционным фанатизмом. Я откровенно отстаивал значимость преемственности традиций, самостоятельность республик. И одновременно с первых же дней моей парламентской деятельности говорил о необходимости сохранения целостности Российской Федерации, целостности обновленного Союза.

Чтобы не быть голословным, приведу выдержки из своего интервью 1990 года, опубликованного в «Дагестанской правде».

«История показала, что все мы – умелые разрушители прежних устоев и основ, а вот какие мы созидатели – предстоит доказать всем – левым, правым, центристам и т. д. Людям надоели демагогические рассуждения о том, что нельзя жить по-прежнему. Исходя из своего опыта, своего анализа состояния межнациональных отношений, прихожу к выводу, что нас преследует кризис некомпетентности, запоздалости и непоследовательности принимаемых решений. Добавьте ко всему этому еще и действия откровенно националистических и сепаратистских сил, злоупотребляющих объективными трудностями и использующих наши промахи и недоработки… С надеждой, что через Верховный Совет РСФСР, Совет Национальностей, через комитеты и комиссии парламента можно будет проводитьболее оперативную, более открытую и многовариантную политику, я и «пробивался» в народные депутаты РСФСР, а теперь стараюсь обеспечить законодательно-правовые основы межнациональных отношений. Главные возможности для этого есть. Проблемы суверенитета республик можно было бы решить путем развертывания процесса разработки Федеративного договора».

Не хочу сказать, что я тогда представлял во всех деталях этот процесс и то, во что он должен был вылиться. Но самая стержневая идея демократической Федерации, как путь устройства единой России, у меня уже вызрела. Сторонники такого подхода были. За день-два до начала работы первого Съезда народных депутатов РСФСР в ЦК прошло совещание, на котором выступил Горбачев. Я впервые увидел его в непосредственной близости. Ранее он с нами, депутатами – членами КПСС, не встречался. В своем выступлении на том совещании я заметил: «Стесняться принадлежности к партии нет необходимости. Нужно корректировать свои действия, а стесняющиеся могут избавить от своего присутствия партию. Я был и остаюсь очень далеким от мысли считать принадлежность к КПСС показателем, негативно говорящим об уровне развития человека, как, впрочем, и наоборот. Но и КПСС, ее руководству следовало бы позаботиться о том, чтобы соответствовать интересам человека, коммуниста, снять многочисленные перегородки между рядовыми членами партии и ее верхами».

Нельзя было делать коммунистов заложниками и безгласными исполнителями политики руководства. Они сами должны были формировать политику, знать и понимать ее. В этом я видел одну из задач коммунистов-депутатов. Но жизнь показала: чем выше по аппаратной лестнице КПСС поднимался человек, тем меньше в нем оставалось партийности. Примеров тому – множество, и мне думается, что вряд ли здесь нужны какие-то доказательства.

На том совещании обсуждались кандидатуры на руководящие посты в Верховном Совете, которые предложил Горбачев. На пост Председателя Верховного Совета он выдвинул А. В. Власова. Это был совершенно бесперспективный вариант, хотя Горбачев его активно поддерживал. Мне почему-то, быть может по неопытности, был предпочтительнее на тот момент Н. И. Рыжков (хотя он не был народным депутатом России). Я видел в нем тогда человека интеллигентного, знающего экономику, обладающего огромным запасом нереализованных созидательных сил. Однако впоследствии, когда его кандидатура была выдвинута на пост Президента Российской Федерации, я отнесся к этому отрицательно. Да и былого авторитета у Николая Ивановича к тому моменту уже не было. Горбачев постарался оттеснить его в тень. Но ко дню открытия Съезда он шел первым по уровню популярности в самых различных регионах, особенно после землетрясения в Армении и его поездки туда.