Мистер Пропер, веселей! - Василий Богданов

Змей снова улыбнулся и ничего не сказал.

– Вот скажи, – поостыв, продолжал Эдик, – вот скажи, как с тобой играть в эти… в моргалки, то есть в гляделки? Как? Ты же никогда не моргаешь! Кто-нибудь когда-нибудь тебя переглядел?

– Никто.

– Вот. А в детстве, помнишь, как мы играли?

– Помню.

– Ты всегда, всегда выигрывал! Всегда.

– Всегда.

– Вот! Вот поэтому я такой нервный! Смотрю, смотрю в твои шары змеиные, а толку никакого. Час смотри, два смотри, всё равно ты ни хрена не моргаешь! Ты психику мне нарушил, гад! – Эдик снова ударил руками по рулю и агрессивно замолчал.

На некоторое время повисла пауза.

– Пожрать куда-нибудь заедем? – спросил Змей.

– Пожрать? – Эдик обернулся через плечо и одним глазом посмотрел на Директора. – Красава, ты как насчёт пожрать, а?

Тот безвольно пожал плечами:

– Как хотите. Я есть не буду.

– А куда поедем? – спросил Эдик брата.

– Закусочную «Мак-Мак» знаешь?

– Не, а чё это?

– Славик недавно открыл, – пояснил Змей.

– Он чё, шотландец? – удивился Эдик.

– Кто?

– Славик твой.

– Почему шотландец? – опешил Змей.

– Потому что на «Мак» все шотландские фамилии начинаются. Мак Дональд, например, шотландец.

– Не. Не шотландец, – ответил Змей с улыбкой. – Наш. Юбку не носит, зато волынка всегда с собой.

– Ха, красава!

Они засмеялись, но Директору был неприятен этот смех.

– А чем там кормят? – продолжал интересоваться Эдик.

– Ну, они колбаски делают печёные с кленовым сиропом и шоколадом для детей, – сказал Змей. – Очень вкусно.

– А по-моему, колбаски лучше хавать с кетчупом или горчицей, – возразил ему брат.

– С кленовым сиропом тоже неплохо.

– Ну, не знаю. Это уже для гурманов! Для таких, как ты, которые в детстве пряники с колбасой жрали. Или конфеты «Школьные» с хлебом! – неожиданно огрызнулся Эдик.

– Зря ты. Для детей в самый раз. Они мясо обычное не едят. А колбаски в шоколаде – за обе щеки, – заметил Змей.

– Колбаски в шоколаде! – патетически воскликнул Эдик. – А ты видел, как они выглядят, колбаски в шоколаде! Это же надо было такое придумать! Детей кормить фекалиями! Ты представляешь, кто из таких детей вырастет? Конченые отморозки!!!

– От шоколада человек, говорят, наоборот, добрее становится.

– Ну-ну, – хмыкнул Эдик, и в разговоре повисла очередная пауза.

– А от мяса злее, – нарушил её Змей.

– Так они что, по-твоему, не злыми и не добрыми будут? – Эдик склонил голову вбок.

– Кто?

– Дети.

– Какие дети?

– Которые колбаски твои жрут с шоколадом, тормоз!!!

– Выходит, так. Добро и зло – великая гармония, – сказал Змей и поднял руки ладонями вверх.

Только тут Директор заметил, что запястья у Змея богато украшены фенечками.

Через полчаса Эдик и Змей, остановив автомобиль у обочины, шуршали бумажными пакетами с весёлой надписью «Мак-Мак», ели колбаски, облизывая пальцы, и запивали газировкой. Эдик вскрыл пластмассовую ванночку с горчицей, а Змей – с шоколадом.

От запаха жареного жира и шоколада Директору сделалось дурно, он открыл дверцу «Ленд-Крузера», и его стошнило прямо на обочину.

– Ну ты, красава, даёшь! – не оборачиваясь, бросил Эдик. – Нажрался вчера?

– Угу.

– Один или с бабой?

Директор чуть было не сказал «с бабой», но вовремя осёкся и ответил:

– Один.

– У, братуха, да у тебя алкоголизм, – вставил Змей и тут же прибавил: – Есть у меня знакомый шаман, который лечит от этой заразы куриным говном. Если хочешь, телефон могу дать.

– Не надо!

Директора снова вырвало – на этот раз какой-то жёлтой водицей.

В таком виде: растрёпанного, небритого, в жёваном костюме от Zegna и с капельками рвоты на майке, – его доставили к зданию РУВД и высадили перед железной оградой. Он, как лунатик, побрёл через распахнутые ворота и нарвался на строгий окрик дежурного милиционера:

– Далеко, гражданин, собрался?

Милиционер сидел в будке рядом с турникетом и, кивнув в сторону ворот, объяснил:

– Это для служебного транспорта.

Приблизившись, Директор наткнулся на хмурый взгляд исподлобья, попытался улыбнуться, но не сумел.

– Документы, – буркнул милиционер.

– Сейчас, – Директор суетливо обшарил карманы и, не найдя документов, жалобно произнёс: – Я на допрос, меня ждут.

– Понимаю, – ответили из будки, – документы.

– Я в 19 кабинет, – выпалил Директор, как за спасительную соломинку хватаясь за всплывшую в памяти цифру.

– В 19, к кому? – продолжали допытываться у него.

Он, робко озираясь, заметил припаркованный вдалеке старый «крузак» Эдика и подумал: «Что же, Эдик не придёт мне на помощь?»

– Ладно, проходите, – смилостивился милиционер и проводил его презрительным взглядом.

Пробираясь через небольшой двор, засаженный елями, Директор чувствовал себя откормленным поросёнком, внезапно оказавшимся во власти волков. Его розовый нежный жирок вызывал хищный оскал и здоровый аппетит у людей в сером. На лицах у тех, что попадались ему по пути, неизменно возникало одно выражение: «Ба! Сам пришёл!»

«Я сладкий, – с тревогой и ужасом думал Директор, – я для них сладкий!»

В 19 кабинете, куда он попал, робко постучав в дверь и услышав суровое «Войдите», его ожидали трое.

Самый крупный и старый сидел за Т-образным столом, повернувшись к вошедшему. Лица оперативника, однако ж, было не разглядеть из-за света, лившегося из зарешёченного окна; всё, что смог увидеть Директор, – это тёмные очертания крепкой мужской фигуры и волосы, которые совсем недавно были увлажнены и зачёсаны назад, а теперь, высыхая, вставали над головой чёрными угрожающими иглами.

Два других оперативных сотрудника расположились по краям от ножки Т-образного стола и были, как показалось Директору, намного моложе своего коллеги. Один, в надвинутой на глаза чёрной вязаной шапочке и спортивном костюме, выглядел точно мелкий воришка, второй – в серой рубахе и сером же, только на оттенок темнее, галстуке, более располагал к себе, так как имел сухое интеллигентное лицо и носил, по крайней мере, очки.

Все трое, не переставая, дымили.

– Здравствуйте, я от Эдика, – представился Директор и огляделся в поисках стула, внезапно ощутив себя беспомощным и нелепым.

– Присаживайтесь, – указали ему на порванный диван.

Он сел на краешек, боясь провалиться, и стал озираться. Видно было, что в этом тесном помещении, люди, как на вокзале, и спят, и едят, и водку пьют, и работают – одним словом, живут в ожидании поезда, который увезёт их наконец отсюда в места более приятные. Повсюду на испятнанных стенах висели листки формата А4 с образцами милицейского юмора: «Чистосердечное признание облегчает понимание»; «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна, не видна ни спереди, ни сзади, потому что мы сидим в засаде».

Допрос начался в обычном режиме, у Директора попросили назвать фамилию, имя, отчество и другие необходимые данные. Когда поинтересовались его семейным положением, он для чего-то ответил: «Женат во второй раз» – и тотчас пожалел о сказанном, потому что оперативники, вдруг оживившись, стали выяснять подробности первого брака.

Когда же он спросил их:

– Для чего это? Какое отношение моя первая жена имеет ко всему происходящему?

Ему ответили:

– Ничего страшного. Обычная процедура. Выясняем на всякий случай.

Однако почему-то Директору становилось всё более и более не по себе от «обычной процедуры». Сообщая огромное количество персональных сведений, он как будто бы постепенно раздевался перед тремя незнакомцами. Складывалось впечатление, что скоро они станут видеть его не только нагишом, но и вообще насквозь, словно в рентгеновском излучении.

– А расскажите нам, пожалуйста, поподробнее, что вы делали вчера вечером, после того как отвезли домой гражданку Хмелёву? – задал вопрос старший оперативник, которого Директор прозвал Дикобразом из-за торчащих вокруг головы сальных волос.

Допрашиваемый почувствовал, как его зад ёрзает по дивану.

– Поехал к себе в офис, чтобы перед сном пропустить рюмашку другую, – ответил он и не к месту хихикнул.

– Поехали один? – уточнил оперативник в шапочке.

– Н-н-нет, с другом.

– Как зовут друга?

– Бумер. То есть Валерий. Валерий Александрович Калинин.

– Хорошо.

Оперативники живо выяснили место жительства, место работы и номера телефонов Бумера, несмотря на вялое сопротивление Директора, который предварял каждый свой ответ словами: «Ребят, я не понимаю, зачем вам всё это знать».

Конец ознакомительного фрагмента.