Мистер Пропер, веселей! - Василий Богданов

– Я не могу… не могу рисковать бизнесом, – заявила Анна Геннадьевна.

– Аня, – Н. И. обнял её за плечи, – давай один единственный раз доверим ему какой-нибудь небольшой самостоятельный проект.

– Хорошо-хорошо. Я согласна, но… но только если он всё испортит, я его уволю.

– Договорились.

Н. И. очень хотел, чтобы у друга всё получилось, и был ошеломлён, когда Винниченко блестяще справился с заданием. Гаврилов вместе с Анной Геннадьевной пришли к выводу, что Тарас Григорьевич обладает ценнейшим для бизнесмена талантом легко сходиться с людьми.

Анну Геннадьевну окружающие побаивались из-за жёсткости её характера, к Гаврилову относились настороженно, слишком уж он был правильный, а Винниченко принимали с распростёртыми объятиями, до того жизнерадостно он грешил, предаваясь чревоугодию и распутству. И там, где ни Анна Геннадьевна, ни её супруг не могли добиться заключения контракта, Винниченко легко получал нужные подписи, выпивая с людьми в банях, резвясь с путанами, гоняя на снегоходах, оставляя сотни тысяч рублей в кабаках по всей России.

Очень скоро Анна Геннадьевна поняла, каким незаменимым человеком для «Каменного сада» является Тарас Григорьевич Винниченко. И хоть симпатии к нему у неё не прибавилось, всё же она вынуждена была признать справедливость доводов Н. И. о том, что каждому человеку можно найти достойное применение.

Ближе к вечеру Винниченко позвонил Н. И. и сказал:

– Привет. Я освободился.

– Отлично, – ответил Н. И., – приезжай в офис, Директор.

– Нет, – в голосе Винниченко слышалась озабоченность, – мне надо в церковь.

– Зачем тебе в церковь? Что случилось?

– Приезжай к Спасу-на-Крови. Я всё тебе расскажу.

Н. И. был атеистом и не любил православных церквей; его угнетала их византийская тяжесть. Он стоял у входа, будто бы опасаясь шагнуть к алтарю, и наблюдал за тем, как его друг, заспанный, небритый, со всклокоченными волосами, суетливо бегает от иконы к иконе, кладёт кресты и ставит самые толстые свечи, которые только удалось приобрести в церковной лавке. «Это не вера, а глупое суеверие», – подумал Гаврилов, уже начиная скучать, а потом вдруг улыбнулся, решив, что растрёпанный Винниченко с его объёмистым животом отлично подходит на роль грешника, которого внезапный порыв раскаяния вырвал из эпицентра античной оргии.

Наконец, запыхавшийся Винниченко подошёл к Н. И. и, кивнув в сторону выхода, произнёс:

– Ну, всё, кажется, теперь можно идти.

Когда они вышли на улицу, друг ещё раз обернулся лицом к храму, несколько раз перекрестился, беззвучно шевеля губами, и поклонился до самой земли.

– Ты не представляешь, – с удовольствием вдыхая вечерний воздух, произнёс он, – как я рад, что сегодняшний день подходит к концу! Столько мне всего пришлось пережить!

– Всё опять из-за женщины? – поинтересовался Н. И. больше для того, чтобы заполнить паузу, поскольку сомнений в том, что всё из-за женщины, у него не было никаких.

– О, брат! —многозначительно протянул Винниченко. – Это, знаешь ли, была не женщина! – и, помолчав, он добавил, сохраняя серьёзное выражение на лице: – Это была машина.

– Машина для чего? – не понял Н. И.

– Для разрушения мужиков, – пояснил Винниченко и, схватив приятеля за локоть, спросил, заглядывая тому в глаза: – Знаешь, как она мне представилась?

– Как?

– Я, говорит, Кристина. Кристина, как машина-убийца у Стивена Кинга.

– Жуть! – добродушно иронизировал Н. И. – Видимо, японцы поставили производство женщин-андроидов на поток, и те вышли из-под контроля? – добавил он, вспоминая глупую новость, услышанную утром по радио.

Разговаривая, они незаметно добрались от церкви до автомобиля Гаврилова и сели в него.

– Напрасно смеёшься, – серьёзно заметил друг, ворочаясь в автомобильном кресле. – Из-за неё я в такой переплёт угодил!

Н. И. завёл двигатель, но решил не трогаться с места до тех пор, пока не дослушает истории.

– Да в какой переплёт? Рассказывай уже, наконец.

– Короче говоря, слушай, дружище.

Винниченко в подробностях рассказал о своём приключении с Машиной-Убийцей Кристиной. Внимательно выслушав его, Н. И. заразился от друга мистическим настроением и в тон беседе заметил:

– А со мной, представляешь, тоже сегодня случилось событие!

– Какое? – участливо поинтересовался Винниченко.

– Я призрака видел у себя в коридоре!

– Да ты что! А на кого он был похож? Это важно!

– На лысого мужика из рекламы. Мистер Пропер веселей, в доме чисто в два раза быстрей! – шутливо напел Н. И.

– Нет, правда? – Винниченко демонстрировал искреннее любопытство. – Просто на лысого мужика из рекламы?

– Ага.

– Мистика какая-то, – он сложил руки за голову, – согласись, что мистика и чертовщина?

– События действительно странные, – согласился Н. И.

– И на первый взгляд, как будто несвязанные, – подхватил Винниченко, – но что-то мне подсказывает, что связь здесь присутствует!

– Да Бог с тобой, Директор! Между мистером Пропером и Машиной-Убийцей?

– Ты, кстати, когда крестишься? – внезапно сменил тему Винниченко. – Креститься тебе надо, брат, к Богу прийти. И ещё, – добавил он, – я бы на твоём месте квартиру освятил. Есть у меня один знакомый батюшка…

– Нет, нет, нет и нет, – запротестовал Гаврилов, – к вере, понимаешь, надо прийти путём осознанного духовного роста, а не так, что крест повесил на пузо и будь здоров!

– Причём тут пузо? – в шутку обиделся Винниченко, погладив огромный живот, обтянутый майкой с изображением Че Гевары, которую он привёз из недавнего своего путешествия на Остров Свободы. – Неправильно ты рассуждаешь, Н. И.! Сначала крестись, а потом уж Бог тебя сам направит.

– Тебя направил? – язвительно поинтересовался Н. И. у друга.

Своё отношение к религии он считал делом интимным настолько, что не любил его обсуждать даже с очень близкими людьми. Тем более что легко увлекающийся Винниченко не был для Гаврилова духовным авторитетом. За последние несколько лет Тарас Григорьевич успел побывать убеждённым буддистом, кришнаитом, а однажды даже чуть было не принял иудаизм. Религиозное самоопределение его зависело целиком от компании бизнесменов, в которую он попадал, с кем вёл дела и тесно общался. Стоило какому-нибудь влиятельному человеку обронить фразу вроде: «Знаешь, вчера в церковь сходил, свечку поставил, и жизнь супружеская наладилась», или: «Медитация мне помогает, настраивает на нужную волну; недавно я тендер выиграл исключительно благодаря медитации», – как Винниченко заботливо укладывал услышанное в один из ящичков своей памяти, а после отыскивал в жизни иные указания на то, к какому течению стоит прибиться.

«Ты понимаешь! – обыкновенно делился он затем с Н. И. – Я сегодня сделал то-то, и это немедленно привело к тому-то! А мне про это ещё такой-то говорил! Но я ему тогда не поверил, а сейчас гляди сам! Ну, разве же это случайность?!»

Гаврилов улыбался, у него имелось самостоятельное суждение на указанный счёт.

– Ты понимаешь, дорогой друг, – сказал он и на этот раз, продолжая начатый разговор, – за несколько лет ты сменил пяток религиозных систем, а мой метод остался прежним.

– Вечно ты говоришь о каком-то там методе! – взмахнул руками Винниченко. – А я что-то никак в толк не возьму, в чём же он состоит?!

– Мой метод – прямая противоположность твоему отношению, – пояснил Н. И. – Вот ты поставил свечку и забыл о проблеме. Ты не дал себе труда задуматься о собственной жизни. Почему ты попал в переделку с Машиной-Убийцей? Где корни у этой истории? Что дальше делать, чтобы уж больше не попадаться? Не ответив на эти вопросы, ты и потом будешь раз за разом наступать на одни и те же грабли, ставить свечку, забывать о граблях и идти дальше, чтобы за углом снова получить по лбу. Удары только с каждым разом будут становиться сильнее.

– Так в чём же метод? – не выдержал Винниченко.

– Метод прост. Если в одном месте что-то убыло, значит, в другом прибыло, и наоборот – всё взаимосвязано! – продолжал Н. И. – Это если объяснять примитивно. Существуют определённые законы, определённые механизмы человеческой жизни, но они не универсальны; для каждого свои. Если ты потрудишься наблюдать за собой, за тем, что с тобой происходит, то скоро их заметишь. Наиболее простые из них очевидны, до других нужно докопаться. Надо только наблюдать, думать, анализировать. А это наиболее тяжкий труд, которым обычно никто не желает заниматься.

– А Бог? – спросил Винниченко, думая, что своим вопросом срезал друга, найдя брешь в его рассуждении. Но Н. И. давно уже подумал и на эту тему.

– Бога предлагаю оставить за скобками, – ответил он, – я изучаю механизм, вижу его работу – этого мне достаточно.

– Голая какая-то у тебя выходит механика! – воскликнул Тарас Григорьевич.