Последняя сказительница - Донна Барба Игера
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мама? – говорит она дрожащим голосом. – Бен?
– Полное разочарование, – ледяным голосом говорит Канцлер и бросает ког Сумы в чашку. Ког звякает.
– От этой избавляемся, Канцлер?
Я не знаю, как помочь Суме. Людей слишком много. Их не побороть. Неожиданно желудок напоминает о себе. Что-то подкатывает к горлу. Только не тошнота. Только не это!
Канцлер держит новенький блестящий чёрный шарик.
– В этом нет нужды. Положите её назад, в капсулу. С новой усовершенствованной загрузкой…
Она наклоняется к экрану.
– …Сума Агарваль будет Зеттой-два всю оставшуюся жизнь.
Суму поднимают и возвращают в капсулу. Она вяло извивается у них в руках, словно умирающая рыба.
Канцлер наклоняется над ней, неподвижно зависая, как палочник.
– Жаль. Перепрограммирование отнимает драгоценное время. Можно было бы использовать её способности в первом задании.
Она кладёт усовершенствованный ког в инсталлятор и нажимает кнопку активации. Потом ведёт мерцающий ког до ямки на шее Сумы и поворачивается к остальным.
– На этот раз от прежней жизни не должно остаться ничего.
Наши родители их в порошок сотрут… надеюсь. Я едва вижу слабое свечение шарика, он словно тает у Сумы в позвоночнике. Она морщится, всхлипывает и затихает. Не говоря ни слова, капсулу заливают гелем. Сума погружается в него.
У меня так сильно колотится сердце, что его наверняка слышат все.
Один из них поворачивается, и я закрываю глаза. Я не дам им себя перезагрузить! Какие там были строки? Я Зетта-один…
Меня снова поливают водой: грудь, живот, ноги. Тело поднимают и кладут на более мягкую поверхность. Заворачивают в одеяло.
– Сканирование мозга.
В черепе появляется жужжание, тихие гудки перемещаются с одной стороны головы на другую.
Боюсь открыть глаза. Что же так сильно напугало Суму? Что может быть таким страшным? Они просто люди.
– Капсула двенадцать, детский сектор. Расскажите о своей роли, – говорит Канцлер так близко, что я чувствую её дыхание, сладкий запах гиацинта.
Я бы не ответила, даже если бы очень хотелось. Я дышать не могу, не то что разговаривать. Надо что-то делать, чтобы не подумали, что я «сплошное разочарование», как Сума. Канцлер кладёт руку мне на щёку.
– Зетта-один, откройте глаза.
Я открываю глаза и едва сдерживаюсь, чтобы не ахнуть.
Под прозрачной кожей Канцлера вьются кровеносные сосуды и сухожилия, похожие на взлётные полосы. Он гладит бледными болезненными руками мой лоб. Только не реагировать.
Я сглатываю. Существо передо мной мало похоже на человека. Больше на креветку-призрак, какую я однажды видела в аквариуме Альбукерке.
Как и креветка, она и прекрасна и ужасна одновременно, под бледной кожей мерцают красным и голубым вены. Тёмные скулы слишком высоко находятся на лице, бросая тень на линию челюсти, синюшные губы слишком полные. У неё такие светлые глаза, что за радужкой проступает паутина капилляров. Она улыбается.
Тёплая вода капает мне на лоб и в рот. Я смотрю в сторону, где должна стоять капсула Хавьера. Её нет, как и многих остальных.
Слова отца хлещут меня, словно он сейчас здесь.
«В их целях ничего страшного нет, а вот в том, как они собираются их достичь, – да».
Сума плавает у двери в мерцающем зелёном геле. Как до этого дошло?
Что бы ни представлял из себя Коллектив, придётся довольно долго убеждать их, что я соответствую их стандартам. «Зетта-один, эксперт по ботанике и геологии. Служу Коллективу».
Всё будет хорошо, только бы найти родителей и Хавьера. И кто бы ни были эти люди, они не заставят меня забыть.
Меня зовут Петра Пенья. Мы покинули Землю 28 июля 2061 года. Сейчас 2441-й, мы прибыли на Саган.
Я разыщу свою семью во что бы то ни стало.
Глава одиннадцатая
Мама распутывает последний узел моих волос.
– Ты назвала меня греческим словом, которое означает «камень», – говорю я.
Мама смеётся.
– Вообще-то, имя предложил папа. Но я подумала, что звучит красиво. – Вижу в зеркале, как она качает головой и улыбается.
– Он не говорил, что оно значит, пока я не согласилась.
– Камень, – повторяю я. – Моё имя означает «старый грязный камень».
– У тебя красивое имя, Петра. Как ты сама.
Из маминой косы до талии выбиваются пряди. Её зелёные глаза под лучами солнца приобретают синеватый оттенок с золотистыми искорками. На носу веснушки. Мне никогда не стать такой симпатичной, как она, но, судя по её взгляду, она думает иначе.
– И это имя тебе очень идёт. Ты сильная.
Я поднимаю голову и вижу, что её глаза полны слёз.
– Однажды ты начнёшь по-настоящему великое дело.
Я закатываю глаза.
«Ты не разрешаешь мне заниматься тем, что мне нравится». Я даже не пытаюсь озвучивать то, что всегда остаётся за кадром. Своё мнение.
Но как тут можно что-нибудь основать, если она не даёт даже попробовать. Или всегда подталкивает меня к ботанике, вместо того что я по-настоящему люблю? Я бы могла стать сказочницей.
Теперь всё портят нейросети. Я сразу вижу: человеком написана книга или бездушной программой. А я лишь хочу, чтобы истории были жизненными.
Я складываю руки на груди.
Мама заплетает мне косу и закрепляет резинкой.
– Тебе не обязательно любить меня всё время, Петра.
Она встаёт и целует меня в лоб.
– Я стараюсь тебя уберечь, устроить для тебя самую счастливую жизнь.
Глава двенадцатая
Слышится тихий женский голос:
– Расскажите о вашей роли.
Я отхаркиваю зелёную слизь. Понимаю, что сейчас себя выдам.
– Я… я Зетта-один, – говорю я скрипучим голосом. – Эксперт по ботанике и геологии. Служу и подчиняюсь Коллективу.
О Господи! Переврала строку. Не подчиняюсь. Просто служу.
Канцлер хмурит лоб, и под её прозрачной кожей дёргается бледная вена.
– Брик, поднимите её, – приказывает Канцлер.
Мужчина по имени Брик поднимает меня за подмышки и сажает. Берёт холодной рукой за подбородок и вертит голову из стороны в сторону.
– Восхитительно, – говорит он.
Как и у дамы, над левой бровью у него проходит ярко-голубая вена, словно он нанёс тени для глаз не там, где надо. И точно так же, как и у женщины, нижняя часть лица в тени из-за высоких скул. У него тоже полные губы, не от макияжа или накачивания, как делали дома, на Земле, модницы. Череп покрывают похожие косички. Я смотрю на женщину рядом с ним, у которой точно такие же черты лица.
Что же произошло с ними за последние триста восемьдесят лет?
Я вспоминаю уроки биологии и учительницу
