Мама, ау. Как ребенок с аутизмом научил нас быть счастливыми - Мария Дубова

области с развитием высоких технологий или нет? Может, появилось какое-нибудь приложение для телефона, которое подбирает лучший способ самоубийства в зависимости от характера, привычек, наличия семьи ну и так далее. Интересно, правда? Вот мне тоже было интересно. А еще это как бы была не я. Как бы я не про себя спрашивала, мне как бы было интересно. Я просто обнаружила себя читающей о самоубийствах. Когда я рассказала об этом своей подруге-психологу Рите Габай, той самой, которая пишет комментарии в этой книге, она спросила: «Ну и что ты выбрала, какой способ?» И это то, что вернуло меня на землю. Стало ясно, что все, что я читаю, так или иначе относится ко мне. Стало ясно, что пора обращаться за помощью, иначе помощь мне уже и не потребуется.

Раздражительность

Первая стадия моей депрессии выражалась в постоянной раздражительности. Я кричала на своего ребенка и никак не могла успокоиться. Я заводилась сильнее и сильнее, мои крики и ругань ни к чему не приводили, и от этого я злилась еще больше. При этом я прекрасно понимала, что раздражение и крики ни к чему не приводят. Мысленно я считала до десяти, я пыталась глубоко дышать, пыталась превращать все сложности судьбы в шутку, но ничего не помогало. Раздражало все подряд, я постоянно находилась в состоянии, когда меня все бесит. Абсолютно все. В этот период мне еще помогал сон. Помню, в дни, когда у меня не было работы, я развозила детей по детским садам и ложилась спать. Иногда вставала я как раз в тот момент, когда надо было выходить из дома, чтобы их забрать. Это был даже не сон, а провалы. И тем не менее на том этапе они помогали. Хотя бы потому, что, когда я спала, я не орала и не чувствовала раздражения. В этот же период у меня постоянно скакало настроение. Я могла истерично смеяться – вот до колик в животе. Это был искренний смех, просто немного истеричный. И тут же буквально через пятнадцать минут я уже могла плакать навзрыд. Причем вызвать слезы могла любая мелочь, например картинка с одноглазым котенком. Вообще плакала я тогда очень много. Я в целом плакса. Но в тот период жизни количество слез, выделяющихся из моих глаз, просто зашкаливало.

Я тогда совершенно не осознавала, что все происходящее со мной и есть депрессия. Я думала, что это какой-то временный нервный срыв, который вот-вот пройдет. У меня периодически дергался глаз, и я пила успокоительные таблетки на основе валерианы, от которых спала еще больше.

Из дневника

Я благодарный зритель и читатель. Очень часто плачу, когда смотрю фильмы или читаю книги. Всегда, без исключения я плачу во время просмотра диснеевских мультфильмов. Там есть такой момент, ближе к концу, когда создатели специально выбивают слезу из зрителя. Вот я тот самый зритель. В один из самых непростых моих жизненных периодов Яшка как раз подсел на «Белоснежку и семь гномов». Мы с ним смотрели этот мультфильм каждый день, он не соглашался идти спать, пока не посмотрит до конца свою Белоснежку. Я оставалась верна себе до самого конца и честно рыдала каждый день в тот момент, когда принц целовал Белоснежку и она просыпалась. Сын искренне не понимал, что происходит. Он считал, что надо плакать в тот момент, когда все гномы находят спящую Белоснежку, стоят там вокруг нее и рыдают. И он сам, подражая мне и гномам, пускал скупую слезу около экрана с хрустальным гробом Белоснежки. А почему я плачу, когда она оживает и все вокруг радуются, – это ему было непонятно. Я думаю, что это непонятно ему до сих пор.

Замещение

Дальше пошел период замещения. Я с головой погружалась в какую-то тему, которая не имела никакого отношения к моей жизни, и это становилось единственным, что меня занимало. В тот период я страстно увлеклась вопросами Холокоста и геноцида еврейского народа. Я читала книги, причем как художественную литературу, так и документальные хроники. Пересмотрела неимоверное количество фильмов на эту тему. Смотрела даже хронику Нюрнбергского процесса. Мне было важно увидеть вживую палачей, которые стояли за всеми ужасами Холокоста. Проблема в том, что я никак не могла покончить с этой темой. Прочитывала одну книгу и начинала новую.

Тогда еще дети были маленькие, и мы с Димой могли себе позволить оставить их у бабушки с дедушкой на несколько дней во время семейного отпуска. И куда мы поехали вдвоем буквально на два дня? Мы поехали в Мюнхен и пошли там в трудовой лагерь Дахау. В том же Мюнхене вместо того, чтобы ходить в художественные галереи, мы отправились в музей документальной истории, где я не отрываясь смотрела хроники выступлений Гитлера. Зачем мне все это понадобилось? Сейчас я понимаю, что это был отвлекающий маневр. Думать о чем-то – только не о своей жизни. Пытаться понять чужих людей, объяснить их ужасные, страшные поступки, но только не пытаться разобраться в себе и в том, что происходит со мной.

Но жизнь – она не дает надолго зависнуть вне поля ее деятельности. Она возвращает в реальность, особенно если ничего с этой реальностью не делать.

Апатия

Следующим этапом стала для меня полная апатия. Мне ничего не хотелось. Меня как бы вообще не существовало. Не хотелось смотреть в зеркало, и было абсолютно все равно, как я выгляжу. Не хотелось ходить в магазин и покупать одежду. На каком-то этапе я вдруг почувствовала, что вся еда стала одного и того же вкуса. Что бы я ни готовила, будь то суп или сырники на завтрак, вкус был одинаковый. Желание что-либо готовить – просто ушло. Я делала многие вещи машинально, не сильно вдаваясь в подробности. Дети любят суп – сварю суп. Дети наелись супом – больше не буду варить суп.

При этом для окружающих меня людей все было абсолютно нормально. Я разговаривала, общалась, дружила, смеялась, читала книги, смотрела сериалы, ходила в кафе и рестораны, работала, растила детей. То есть вполне нормально функционировала и взаимодействовала в обществе. Но все это было мне неинтересно, скучно. Было чувство усталости от всего. Все приелось. Все уже было. Ничего нового нет и не предвидится, а главное, ничего нового не хотелось. Когда меня спрашивали, что мне подарить на день рождения, я не знала, что ответить. Потому что у меня не было никаких желаний. Мне не хотелось ничего. И больше всего мне не хотелось что-либо менять. В ужас приводили вечные обновления интерфейса в имейле. Еще большим ужасом был новый телефон: там все по-другому, все нужно настраивать заново. Это было непосильной задачей. Примерно в таком состоянии я была, когда обнаружила саму себя в поисках современных методов самоубийства.

Что помогло мне выбраться?

Осознание

Наверное, первым шагом к тому, чтобы проснуться, стало для меня признание того, что я – да, хочу проснуться. Я отчетливо помню свою мысль: я больше так не могу. Мне плохо в моем теле, плохо в моей жизни, плохо в моей семье. Я поняла: надо что-то менять. Но что?

Осознание того, что происходящее со мной и называется депрессией, пришло не сразу. Мне кажется, впервые я услышала это слово от своего семейного врача. Я пришла к нему за каплями в нос от гайморита, а вышла с антидепрессантами. Врач просто спросил, как у меня дела. А в ответ я разрыдалась и еще полчаса не могла успокоиться, рассказывая ему, как у меня дела.

Помощь пришла сразу с двух сторон. Во-первых, я начала принимать антидепрессанты, а во-вторых, записалась к психологу.

Антидепрессанты

Таблетки помогают до определенного момента. В моем случае они помогали держаться на плаву, не погружаться еще глубже, не уходить от реальности. В то же время они никак не помогали мне вылечиться и выбраться из депрессии.

Принимая таблетки, я не ощущала